Архивная публикация 2006 года: "В свиное ухо влетело..."
Завершившийся на прошлой неделе в Петербурге XVI Международный театральный фестиваль «Балтийский дом» доказал: таланты за деньги не купишь. Разве что за очень большие. Тот факт, что фестиваль «Балтийский дом-2006» прошел под названием «Польский акцент» — в программе были не только польские спектакли, но и выставки, — неудивителен. Старейший российский театральный фестиваль класса «А» задумывался как связующее звено между театральной Россией и балтийским регионом. Правда, «Балтдом» давно вышел за узкорегиональные рамки и регулярно показывает спектакли ведущих европейских режиссеров. Последние едут в Питер за скромные гонорары или вообще даром, вызывая лютую зависть других фестивалей. Октябрь — самый разгар сезона, и конкуренция между театральными смотрами велика.
В этот раз завидовать было чему — режиссер Эймунтас Някрошюс устроил российское превью спектакля «Фауст». В кулуарах говорили, что стоило это в десятки раз дешевле, чем в Европе (международная премьера спектакля назначена в Италии). А знаменитый бельгиец Люк Персеваль, ставящий в самом модном театре Европы — берлинском «Шаубюне», и вовсе отказался от гонорара.
Бытие мое...
Почетные гости «Балтдома» — поляки — показали привычный психологический театр. Спектакль «Космос» (по пьесе разочарованного в жизни Витольда Гомбровича) в постановке Ежи Яроцки худрук Александринского театра Валерий Фокин назвал «лучшим европейским спектаклем последнего времени». На сцене идет рассказ о том, как Пан Леон приезжает в горы отметить юбилей своего маленького мужского приключения с кухаркой турбазы. «За наше холостяцкое чудовище!» — Пан Леон произносит тост, неясный смысл которого изводит его жену. Стерильность пространства, белый куб комнаты с бесшумно открывающимися «форточками» — через них сочится сквозняк недозволенного — намек на то, что жене Пана Леона, да и любой жене вообще, никогда не узнать о муже всего. В конце жизни Гомбрович пришел к неутешительному выводу: постичь микрокосмос человеку не под силу.
В отличие от поляков латыш Алвис Херманис в космические дебри не лез. Его спектакль «Долгая жизнь» рассказывает об одном дне из жизни вымирающей коммуналки с ее старьем (весь реквизит подлинный), запахами и укладом. На спектакль проходят по длинному коммунальному коридору, где стены завешаны сохнущим бельем и велосипедами, обрывками бумажек с телефонами. Пять стариков — две пары и бобыль — с утра копошатся в своих тряпочках и хворях, ходят в гости с самодельной наливкой, наряжаясь перед походом в соседнюю комнату, или штампуют керамические подсвечники, заливая гипс в презервативы. Замедляющийся танец жизни, показанный Херманисом в жанре репортажа, горек в своей комичности.
Игра в классики
Любопытной чертой нынешнего фестиваля стало обращение мэтров к классике. Някрошюс представил новую постановку «Фауста», Кирилл Серебренников привез мхатовский «Лес», Андрей Жолдак — спектакль «Федра. Золотой колос», Люк Персеваль показал чеховского «Дядю Ваню», а Андрей Могучий — «He Hamlet», нашумевший в Москве спектакль, сделанный на основе шекспировско-сорокинских текстов.
Режиссер Могучий решил избавиться от гладко-выхолощенных постановок Шекспира при помощи сорокинского текста. Удалось: даже видавший виды Владимир Сорокин на премьере «He Hamlet» в Москве (в рамках «Новой драмы») возмущенно покинул зал, пообещав подать на режиссера в суд за извращение его раннего текста «Дисморфомания». За Шекспира, которого в спектакле «замучили» ничуть не меньше, Сорокин почему-то не обиделся. Да и спектакль получился весьма интересный — эдакая терапия буржуазного театра. Став лауреатом разных премий, от эдинбургских Fringe first до «Золотой маски», Могучий испугался нароста буржуазности на теле своего «Формального театра» и сделал нарочито раздерганный, кусачий, какой-то юный спектакль, которому так идет участие панк-группы «Страхуйдет!» (школьницы в мини-юбках прыгают по сцене и орут дикими голосами). В «He Hamlet» Могучий говорит «нет» своим страхам: он боится стать бессмысленным пугалом на знамени театрального авангарда. А вот самому Сорокину избежать этого не удалось.
Интересно, подал бы в суд на Някрошюса великий Гете за то, что режиссер изложил его «Фауста» языком пластической импровизации? Вполне возможно, что большее недовольство классика вызвал бы перевод Бориса Пастернака (спектакль идет по-русски), которого за опрощение Гете до народного языка раешников чуть не разорвали критики. В спектакле Фауст и Гретхен говорят немного, общаются преимущественно на языке жестов. Пластический язык прост, но без потери глубины: для Някрошюса театр — осмысленная физическая работа. Как на хуторе с землей. Вытянув вперед руки, Фауст ходит с закрытыми глазами, не разбирая пути. На теме слепоты Фауста, который «богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил», однако «при этом всем был и остался дураком», и завязана вся постановка. Слепота эта небезнадежна, ведь «кто ищет, вынужден блуждать», — говорит гетевский Бог в диалоге с Мефистофелем. Задав цель блуждающему Фаусту, черт ставит его на старт вместе с ундински похохатывающей массовкой; Фауст срывается раньше, массовка издевательски валится на пол и сучит ножками, и он понимает, что бежать надо было назад. Пластическому решению помогает освещение сцены — то адско-красное, когда разгуляются мефистофелевские недотыкомки, то электрически напряженное в сценах раздумья Фауста, то нежно светящееся в сцене соблазнения Гретхен. Центральным событием спектакля становится встреча Фауста с Гретхен, ее соблазнение и впадение в безумие. Бедная красавица Гретхен сначала жеманится перед бравым, но пожилым Фаустом, но быстро сдается перед побрякушками — крупными кусками зеркала, разбрасывающего по залу солнечных зайчиков. Соблазненная Гретхен откусывает от стекла-украшения, как от яблока греха. Гетевский Фауст умирает. Някрошюс оставляет Фауста блуждать в своей печали и слепоте, не оправдывая его поступков, не перенося ответственность на Бога и черта. Оказывается, Фауст был слеп до встречи с чертом.
Досталось на фестивале и Антону Чехову: Люк Персеваль в «Дяде Ване» увидел жителей усадьбы Войницких как потерявших человеческий облик интеллигентов на грани полного распада личности. В усадьбе идут проливные дожди (в течение 20 минут сцену поливают водой). Здесь люди не смотрят друг на друга прямо и открыто и, утеряв способность разговаривать, общаются жестами. Фламандская ли деревня, как у Персеваля, русская ли, как у Чехова, — диалога в обществе людей, считающих себя интеллигентами, не будет ни при какой погоде.
Об отсутствии понимания рассказывает и «Федра» Андрея Жолдака (в Москве спектакль в очередной раз пройдет в декабре в рамках фестиваля NET). Роль жены высокопоставленного «сталинского сокола» Веры Павловны, убежденной в том, что она царица Федра, доверена Марии Мироновой, которая уже играла у Жолдака в «Чайке» Нину Заречную. В образе Федры актриса иногда по-чаечьи вскрикивает, стоя на подоконнике в тихом гуле морского прибоя, — режиссер любит такие приветы из других спектаклей. За то, что в Мироновой Жолдак раскрыл сильную драматическую актрису, ему можно простить все стилистические недочеты и перебор видео на сцене. Сумасшествие Веры Павловны Миронова передает страшно — страшно за актрису, так глубоко погрузившуюся в безумие своей героини. «Зачем мы здесь? Не надо было нам и близко подплывать к кровавым берегам», — шепчет она в ужасе, входя в санаторий, поняв-почувствовав, что здесь ее конец. Как ему это удалось, останется тайной, но жестокость Жолдака на пути достижения сценического результата общеизвестна. Недаром ему близки идеи Гордона Крэга об актерах-марионетках и мастер-класс его называется «Как убить плохого артиста».
Фестиваль закончился, и пусть критики обвиняют «Балтийский дом» в отсутствии четкой концепции, завзятые театралы знают: сюда зря не приедешь. Не случаен и логотип «Балтдома-2006» — свиное волосатое ухо, мочка которого закручивается в перламутровую раковину дивной красоты. Метафора уха, неразрывно связанная на международном фестивале с наушником для перевода, возлагает на «Балтийский дом» функции ретранслятора идей. Ведь культурные коды понятнее, чем язык дипломатов.
Завершившийся на прошлой неделе в Петербурге XVI Международный театральный фестиваль «Балтийский дом» доказал: таланты за деньги не купишь. Разве что за очень большие. Тот факт, что фестиваль «Балтийский дом-2006» прошел под названием «Польский акцент» — в программе были не только польские спектакли, но и выставки, — неудивителен. Старейший российский театральный фестиваль класса «А» задумывался как связующее звено между театральной Россией и балтийским регионом. Правда, «Балтдом» давно вышел за узкорегиональные рамки и регулярно показывает спектакли ведущих европейских режиссеров. Последние едут в Питер за скромные гонорары или вообще даром, вызывая лютую зависть других фестивалей. Октябрь — самый разгар сезона, и конкуренция между театральными смотрами велика.
В этот раз завидовать было чему — режиссер Эймунтас Някрошюс устроил российское превью спектакля «Фауст». В кулуарах говорили, что стоило это в десятки раз дешевле, чем в Европе (международная премьера спектакля назначена в Италии). А знаменитый бельгиец Люк Персеваль, ставящий в самом модном театре Европы — берлинском «Шаубюне», и вовсе отказался от гонорара.
Бытие мое...
Почетные гости «Балтдома» — поляки — показали привычный психологический театр. Спектакль «Космос» (по пьесе разочарованного в жизни Витольда Гомбровича) в постановке Ежи Яроцки худрук Александринского театра Валерий Фокин назвал «лучшим европейским спектаклем последнего времени». На сцене идет рассказ о том, как Пан Леон приезжает в горы отметить юбилей своего маленького мужского приключения с кухаркой турбазы. «За наше холостяцкое чудовище!» — Пан Леон произносит тост, неясный смысл которого изводит его жену. Стерильность пространства, белый куб комнаты с бесшумно открывающимися «форточками» — через них сочится сквозняк недозволенного — намек на то, что жене Пана Леона, да и любой жене вообще, никогда не узнать о муже всего. В конце жизни Гомбрович пришел к неутешительному выводу: постичь микрокосмос человеку не под силу.
В отличие от поляков латыш Алвис Херманис в космические дебри не лез. Его спектакль «Долгая жизнь» рассказывает об одном дне из жизни вымирающей коммуналки с ее старьем (весь реквизит подлинный), запахами и укладом. На спектакль проходят по длинному коммунальному коридору, где стены завешаны сохнущим бельем и велосипедами, обрывками бумажек с телефонами. Пять стариков — две пары и бобыль — с утра копошатся в своих тряпочках и хворях, ходят в гости с самодельной наливкой, наряжаясь перед походом в соседнюю комнату, или штампуют керамические подсвечники, заливая гипс в презервативы. Замедляющийся танец жизни, показанный Херманисом в жанре репортажа, горек в своей комичности.
Игра в классики
Любопытной чертой нынешнего фестиваля стало обращение мэтров к классике. Някрошюс представил новую постановку «Фауста», Кирилл Серебренников привез мхатовский «Лес», Андрей Жолдак — спектакль «Федра. Золотой колос», Люк Персеваль показал чеховского «Дядю Ваню», а Андрей Могучий — «He Hamlet», нашумевший в Москве спектакль, сделанный на основе шекспировско-сорокинских текстов.
Режиссер Могучий решил избавиться от гладко-выхолощенных постановок Шекспира при помощи сорокинского текста. Удалось: даже видавший виды Владимир Сорокин на премьере «He Hamlet» в Москве (в рамках «Новой драмы») возмущенно покинул зал, пообещав подать на режиссера в суд за извращение его раннего текста «Дисморфомания». За Шекспира, которого в спектакле «замучили» ничуть не меньше, Сорокин почему-то не обиделся. Да и спектакль получился весьма интересный — эдакая терапия буржуазного театра. Став лауреатом разных премий, от эдинбургских Fringe first до «Золотой маски», Могучий испугался нароста буржуазности на теле своего «Формального театра» и сделал нарочито раздерганный, кусачий, какой-то юный спектакль, которому так идет участие панк-группы «Страхуйдет!» (школьницы в мини-юбках прыгают по сцене и орут дикими голосами). В «He Hamlet» Могучий говорит «нет» своим страхам: он боится стать бессмысленным пугалом на знамени театрального авангарда. А вот самому Сорокину избежать этого не удалось.
Интересно, подал бы в суд на Някрошюса великий Гете за то, что режиссер изложил его «Фауста» языком пластической импровизации? Вполне возможно, что большее недовольство классика вызвал бы перевод Бориса Пастернака (спектакль идет по-русски), которого за опрощение Гете до народного языка раешников чуть не разорвали критики. В спектакле Фауст и Гретхен говорят немного, общаются преимущественно на языке жестов. Пластический язык прост, но без потери глубины: для Някрошюса театр — осмысленная физическая работа. Как на хуторе с землей. Вытянув вперед руки, Фауст ходит с закрытыми глазами, не разбирая пути. На теме слепоты Фауста, который «богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил», однако «при этом всем был и остался дураком», и завязана вся постановка. Слепота эта небезнадежна, ведь «кто ищет, вынужден блуждать», — говорит гетевский Бог в диалоге с Мефистофелем. Задав цель блуждающему Фаусту, черт ставит его на старт вместе с ундински похохатывающей массовкой; Фауст срывается раньше, массовка издевательски валится на пол и сучит ножками, и он понимает, что бежать надо было назад. Пластическому решению помогает освещение сцены — то адско-красное, когда разгуляются мефистофелевские недотыкомки, то электрически напряженное в сценах раздумья Фауста, то нежно светящееся в сцене соблазнения Гретхен. Центральным событием спектакля становится встреча Фауста с Гретхен, ее соблазнение и впадение в безумие. Бедная красавица Гретхен сначала жеманится перед бравым, но пожилым Фаустом, но быстро сдается перед побрякушками — крупными кусками зеркала, разбрасывающего по залу солнечных зайчиков. Соблазненная Гретхен откусывает от стекла-украшения, как от яблока греха. Гетевский Фауст умирает. Някрошюс оставляет Фауста блуждать в своей печали и слепоте, не оправдывая его поступков, не перенося ответственность на Бога и черта. Оказывается, Фауст был слеп до встречи с чертом.
Досталось на фестивале и Антону Чехову: Люк Персеваль в «Дяде Ване» увидел жителей усадьбы Войницких как потерявших человеческий облик интеллигентов на грани полного распада личности. В усадьбе идут проливные дожди (в течение 20 минут сцену поливают водой). Здесь люди не смотрят друг на друга прямо и открыто и, утеряв способность разговаривать, общаются жестами. Фламандская ли деревня, как у Персеваля, русская ли, как у Чехова, — диалога в обществе людей, считающих себя интеллигентами, не будет ни при какой погоде.
Об отсутствии понимания рассказывает и «Федра» Андрея Жолдака (в Москве спектакль в очередной раз пройдет в декабре в рамках фестиваля NET). Роль жены высокопоставленного «сталинского сокола» Веры Павловны, убежденной в том, что она царица Федра, доверена Марии Мироновой, которая уже играла у Жолдака в «Чайке» Нину Заречную. В образе Федры актриса иногда по-чаечьи вскрикивает, стоя на подоконнике в тихом гуле морского прибоя, — режиссер любит такие приветы из других спектаклей. За то, что в Мироновой Жолдак раскрыл сильную драматическую актрису, ему можно простить все стилистические недочеты и перебор видео на сцене. Сумасшествие Веры Павловны Миронова передает страшно — страшно за актрису, так глубоко погрузившуюся в безумие своей героини. «Зачем мы здесь? Не надо было нам и близко подплывать к кровавым берегам», — шепчет она в ужасе, входя в санаторий, поняв-почувствовав, что здесь ее конец. Как ему это удалось, останется тайной, но жестокость Жолдака на пути достижения сценического результата общеизвестна. Недаром ему близки идеи Гордона Крэга об актерах-марионетках и мастер-класс его называется «Как убить плохого артиста».
Фестиваль закончился, и пусть критики обвиняют «Балтийский дом» в отсутствии четкой концепции, завзятые театралы знают: сюда зря не приедешь. Не случаен и логотип «Балтдома-2006» — свиное волосатое ухо, мочка которого закручивается в перламутровую раковину дивной красоты. Метафора уха, неразрывно связанная на международном фестивале с наушником для перевода, возлагает на «Балтийский дом» функции ретранслятора идей. Ведь культурные коды понятнее, чем язык дипломатов.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
