Архивная публикация 2003 года: "Я -- памятник себе"
Американцы придумали, будто бы каждому человеку положено пятнадцать минут славы. Пятнадцать минут за всю жизнь! Маловато будет, это раз. Два -- неизвестно, как там у них в Америке, а у нас даже эти жалкие пятнадцать минут -- и те достаются не каждому. А ведь так хочется вечного признания, причем желательно поскорее...Ужасно обидно быть широко известным в узких кругах. То есть некоторым, конечно, наплевать: бывают среди нас такие, которых не мучает неудовлетворенное тщеславие, и этим людям на свете живется хорошо и весело. Но среди нас бывают и совсем другие, которые без конца терзаются по поводу того, что, мол, как же это, ведь вот он я, а потом скажут, что, мол, был человек и нет человека, и кто его вспомнит, и что после него останется на этом свете?
Согласитесь -- хорошо какому-нибудь Чехову: Сто лет как умер, а все его до сих пор знают, причем даже те, кто в жизни никаких "Вишневых садов" не читал, не смотрел и не в курсе, про что там написано. Или взять живопись: а если бы Леонардо рисовал не сто тысяч лет назад, а сейчас -- то как, назвали бы его гением всех времен и народов или ему пришлось бы торговать своими картинками на Старом Арбате? Вот вопрос.
Между прочим, новые русские -- тоже люди. Да и какие они новые? Они уже не новы, они давно сняли знаменитые пиджаки, расстались с "гимнастами" и выглядят если не респектабельно, то по крайней мере пристойно. Но пожар в их душах, все еще новорусских, -- он никуда не делся, он, может, горит еще пуще прежнего: деньги есть, все есть и неудовлетворенные амбиции тоже есть. И какие терзания происходят за некогда бритыми затылками, это же непредставимо! Как пел Цой, так откуда взялась печаль, когда вроде и жив, и здоров, и дом стоит, и свет горит... Наверное, когда все есть, начинает хотеться чего-то вроде всенародного признания.
Вот о существовании уважаемого человека Гонконгчика, получившего от этой жизни все, в том числе и контрольный выстрел, народ узнает только в связи с его безвременной кончиной. "Сегодня, -- скажут в новостях, -- у порога собственного дома было найдено тело криминального авторитета Гонконгчика". И это обещанные пятнадцать минут славы? Ну, знаете ли... Все-таки хотелось бы при жизни.
Ну так вот. У меня есть подруга Катя, у подруги есть дача в страшно престижном месте, что, впрочем, ни в коем случае не является Катиной заслугой. Дача досталась ей от дедушки -- старого большевика, и Кате разве что удалось удержаться от ее продажи, что в наше время уже неплохо.
Остальные соседи, потомки других старых большевиков, давно уже не устояли, и вот на месте бывшего компактного проживания героев революции появились элегантные кирпичные дома с башенками и прочими архитектурными изуверствами. Нечеловеческую прелесть улицы портил только Катин домик, оставшийся ровно таким же, каким был в 1934 году.
Надо сказать, что начало 90-х Катя до сих пор вспоминает с некоторым ужасом: тогда к ней то и дело подъезжали серьезные люди, которые настоятельно рекомендовали продать им дедовскую дачу. Причем предлагали вполне нормальные деньги -- но Катя не то чтобы в деньгах не нуждалась, все нуждаются, но она не нуждалась в них остро и продавать дом своего детства совсем не хотела. Тогда ей намекали на то, как часто горят старые деревянные дачки и что скоро цена станет совсем другая... Я не знаю, чем бы это закончилось -- но тут у Кати завелся сосед под названием Кузьма. В смысле фамилия у него Кузьмин, звали его как-то иначе, но иначе как Кузьмой его никто не величал.
-- Золотой человек, -- умилялась Катя, -- а я-то его сначала испугалась до смерти, вот смешно!
Напомню, это было начало 90-х и новый сосед выглядел так, как было положено человеку его размаха. Однако Катю, девушку интеллигентного вида, он сразу зауважал за общую образованность и иногда даже советовался с ней по вопросам эстетического плана. Ну, типа: "Вот купил себе браслет "Картье", а теперь не знаю, мужчинам сейчас модно носить с бриллиантами или нет?"
Как-то Кате к слову пришлось рассказать Кузьме о том, что на нее наезжают. Кузьма рассердился и пообещал разобраться. Видимо, разобрался -- больше никто и никогда Катю по поводу продажи дачи не тревожил, ну а как он это сделал -- загадка. Посвящать деликатную Катю в историю вопроса Кузьма счел излишним.
При всей своей очевидной дикости Кузьме хотелось чего-нибудь прекрасного и вечного. А поскольку самым близким к нему носителем мировой культуры оказалась именно Катя, то он к ней потянулся. Нет, ничего предосудительного в его отношении к Кате не было -- у Кузьмы сменяли друг друга жены и подруги модельного вида; Катя интересовала его не как женщина, а как воплощение могучего интеллекта и источник знаний. Катя призналась мне, что боится не соответствовать.
-- Понимаешь, -- объясняла она, -- он -- как ребенок: все время что-то спрашивает, и если я говорю, что не знаю, то он жутко расстраивается!
Действительно, проблема. Когда Кузьма спрашивал, кто такой Данте, это Катя могла ему рассказать. Но поговорить насчет отличия кварков от квазаров, если они, конечно, друг от друга вообще отличаются, она в силу гуманитарного образования была не в состоянии, а Кузьма хотел знать все. Вообще-то, это было даже трогательно -- здоровенный мужик довольно бандитского вида Катерине просто в рот глядел и все время переспрашивал:
-- Катюх, а мне тут сказали (ну неважно что. Например, что программа "Окна" -- не настоящая, а из актеров). Правда?
И как подобная дремучая наивность сочеталась со вполне успешным зарабатыванием денег, этого мы с Катей как не принадлежащие к сословию Кузьмы понять не могли и до сих пор не можем. Хотя практическая сметка и прочие бизнес-таланты вовсе не требуют от человека умения с первого взгляда отличать бога Сета от бога Гора. Кстати, к этим представителям египетского пантеона у Кати развилась стойкая неприязнь. Потому что однажды Кузьма уговорил Катерину сопровождать его (и его тогдашнюю жену) в Египет -- в гидов Кузьма не верил, а в Катю верил, и даже очень.
Там Кузьма замирал среди очередных руин, скульптур и музеев, тыкал толстым пальчиком в древнее изображение и, глядя на Катю ясными голубыми глазами, спрашивал:
-- А это кто?
-- Это бог Сет, -- отвечала Катя.
-- А это кто?
-- А это бог Гор.
-- А это?
-- Это Сет...
Катя даже думала, что он издевается, но была не права.
Пирамида Хеопса поразила воображение Кузьмы: да, вот это памятник так памятник! Конечно, Кузьма не раз участвовал в разных прощаниях навек, приходилось ему и думать над памятниками для преждевременно ушедших товарищей. Красивые у него получались памятники, между прочим. Кстати, именно Кузьме принадлежит идея мраморного надгробного "мерса", как бы выезжающего из-под земли, -- однако Хеопс, конечно, оказался покруче. Кузьме стало печально.
А потом, уже в Москве, он как-то подвозил Катю от дачи до города. И около ее дома -- тоже довольно исторического, из тех, чьи жильцы сначала были начальниками жизни, потом за это были репрессированы и сменились другими начальниками, репрессированными попозже, -- он удивленно вышел из машины и, прямо как в Египте, принялся тыкать пальцем в десятки украшающих фасад мемориальных досок:
-- Катюх, а это кто?
Пришлось Кате провести для Кузьмы небольшой уличный ликбез и рассказать о послереволюционной истории нашей великой родины.
-- А это кто? -- все интересовался неутомимый Кузьма.
-- А это мой дедушка...
Кузьма был потрясен. Он, встав на цыпочки, гладил дедушкин мраморный профиль нежно и восхищенно, он шевелил губами, раз за разом зачитывая строки про то, что "в этом доме жил и работал видный деятель...", он бросал на Катю восторженные взгляды: еще бы, его тихая дачная соседка оказалась лично причастной к истории! А потом Кузьма признался, что страшно ей завидует, поэтому Катя решила скрыть, что в семье стараются не вспоминать, чем именно был известен в 30-е годы дедушка: в конце концов, дети за отцов не отвечают, тем более не отвечают они за дедов, а Катя -- она совсем не такая.
С тех пор прошло две недели. В очередную пятницу Катя, направляясь к даче, прошла мимо ворот Кузьмы... Нет, не прошла -- она застыла у его ворот, как он у пирамиды Хеопса: к кирпичному забору была приделана огромная беломраморная мемориальная доска. На доске было изображение Кузьмы -- золотом, в полный рост. Рядом с ним имелось золотое изображение любимого автомобиля, любимой собаки породы кане корсо и любимой дачи -- той самой, которая была за мемориальным забором,-- и тут же золотыми буквами было написано: "В этом доме с 1993 по (тут Кузьма предусмотрительно сделал пропуск) жил и работал видный предприниматель и меценат..."
Катя потом говорила мне, что все время, пока она в потрясении рассматривала мемориальное сооружение имени Кузьмы, в голове ее билась только одна мысль: "Интересно, а кто его научил слову "меценат", неужели я?"
Разумеется, остальные соседи по поселку не могли стерпеть такую выходку Кузьмы: не прошло и полугода, как абсолютно все местные заборы заполучили по мемориальной доске, причем по сравнению с их великолепием бело-золотой мемориал первооткрывателя казался тусклым и невнятным, прямо Розеттский камень.
Неотмеченным остался только Катин забор: щедрый меценат Кузьма предлагал ей установить за его счет что-нибудь про дедушку, но Катерина отказалась. Мол, ей и так кажется, будто она живет в колумбарии, -- хорошо, что Кузьма не знает такого слова и думает, это она про клумбы.
Американцы придумали, будто бы каждому человеку положено пятнадцать минут славы. Пятнадцать минут за всю жизнь! Маловато будет, это раз. Два -- неизвестно, как там у них в Америке, а у нас даже эти жалкие пятнадцать минут -- и те достаются не каждому. А ведь так хочется вечного признания, причем желательно поскорее...Ужасно обидно быть широко известным в узких кругах. То есть некоторым, конечно, наплевать: бывают среди нас такие, которых не мучает неудовлетворенное тщеславие, и этим людям на свете живется хорошо и весело. Но среди нас бывают и совсем другие, которые без конца терзаются по поводу того, что, мол, как же это, ведь вот он я, а потом скажут, что, мол, был человек и нет человека, и кто его вспомнит, и что после него останется на этом свете?
Согласитесь -- хорошо какому-нибудь Чехову: Сто лет как умер, а все его до сих пор знают, причем даже те, кто в жизни никаких "Вишневых садов" не читал, не смотрел и не в курсе, про что там написано. Или взять живопись: а если бы Леонардо рисовал не сто тысяч лет назад, а сейчас -- то как, назвали бы его гением всех времен и народов или ему пришлось бы торговать своими картинками на Старом Арбате? Вот вопрос.
Между прочим, новые русские -- тоже люди. Да и какие они новые? Они уже не новы, они давно сняли знаменитые пиджаки, расстались с "гимнастами" и выглядят если не респектабельно, то по крайней мере пристойно. Но пожар в их душах, все еще новорусских, -- он никуда не делся, он, может, горит еще пуще прежнего: деньги есть, все есть и неудовлетворенные амбиции тоже есть. И какие терзания происходят за некогда бритыми затылками, это же непредставимо! Как пел Цой, так откуда взялась печаль, когда вроде и жив, и здоров, и дом стоит, и свет горит... Наверное, когда все есть, начинает хотеться чего-то вроде всенародного признания.
Вот о существовании уважаемого человека Гонконгчика, получившего от этой жизни все, в том числе и контрольный выстрел, народ узнает только в связи с его безвременной кончиной. "Сегодня, -- скажут в новостях, -- у порога собственного дома было найдено тело криминального авторитета Гонконгчика". И это обещанные пятнадцать минут славы? Ну, знаете ли... Все-таки хотелось бы при жизни.
Ну так вот. У меня есть подруга Катя, у подруги есть дача в страшно престижном месте, что, впрочем, ни в коем случае не является Катиной заслугой. Дача досталась ей от дедушки -- старого большевика, и Кате разве что удалось удержаться от ее продажи, что в наше время уже неплохо.
Остальные соседи, потомки других старых большевиков, давно уже не устояли, и вот на месте бывшего компактного проживания героев революции появились элегантные кирпичные дома с башенками и прочими архитектурными изуверствами. Нечеловеческую прелесть улицы портил только Катин домик, оставшийся ровно таким же, каким был в 1934 году.
Надо сказать, что начало 90-х Катя до сих пор вспоминает с некоторым ужасом: тогда к ней то и дело подъезжали серьезные люди, которые настоятельно рекомендовали продать им дедовскую дачу. Причем предлагали вполне нормальные деньги -- но Катя не то чтобы в деньгах не нуждалась, все нуждаются, но она не нуждалась в них остро и продавать дом своего детства совсем не хотела. Тогда ей намекали на то, как часто горят старые деревянные дачки и что скоро цена станет совсем другая... Я не знаю, чем бы это закончилось -- но тут у Кати завелся сосед под названием Кузьма. В смысле фамилия у него Кузьмин, звали его как-то иначе, но иначе как Кузьмой его никто не величал.
-- Золотой человек, -- умилялась Катя, -- а я-то его сначала испугалась до смерти, вот смешно!
Напомню, это было начало 90-х и новый сосед выглядел так, как было положено человеку его размаха. Однако Катю, девушку интеллигентного вида, он сразу зауважал за общую образованность и иногда даже советовался с ней по вопросам эстетического плана. Ну, типа: "Вот купил себе браслет "Картье", а теперь не знаю, мужчинам сейчас модно носить с бриллиантами или нет?"
Как-то Кате к слову пришлось рассказать Кузьме о том, что на нее наезжают. Кузьма рассердился и пообещал разобраться. Видимо, разобрался -- больше никто и никогда Катю по поводу продажи дачи не тревожил, ну а как он это сделал -- загадка. Посвящать деликатную Катю в историю вопроса Кузьма счел излишним.
При всей своей очевидной дикости Кузьме хотелось чего-нибудь прекрасного и вечного. А поскольку самым близким к нему носителем мировой культуры оказалась именно Катя, то он к ней потянулся. Нет, ничего предосудительного в его отношении к Кате не было -- у Кузьмы сменяли друг друга жены и подруги модельного вида; Катя интересовала его не как женщина, а как воплощение могучего интеллекта и источник знаний. Катя призналась мне, что боится не соответствовать.
-- Понимаешь, -- объясняла она, -- он -- как ребенок: все время что-то спрашивает, и если я говорю, что не знаю, то он жутко расстраивается!
Действительно, проблема. Когда Кузьма спрашивал, кто такой Данте, это Катя могла ему рассказать. Но поговорить насчет отличия кварков от квазаров, если они, конечно, друг от друга вообще отличаются, она в силу гуманитарного образования была не в состоянии, а Кузьма хотел знать все. Вообще-то, это было даже трогательно -- здоровенный мужик довольно бандитского вида Катерине просто в рот глядел и все время переспрашивал:
-- Катюх, а мне тут сказали (ну неважно что. Например, что программа "Окна" -- не настоящая, а из актеров). Правда?
И как подобная дремучая наивность сочеталась со вполне успешным зарабатыванием денег, этого мы с Катей как не принадлежащие к сословию Кузьмы понять не могли и до сих пор не можем. Хотя практическая сметка и прочие бизнес-таланты вовсе не требуют от человека умения с первого взгляда отличать бога Сета от бога Гора. Кстати, к этим представителям египетского пантеона у Кати развилась стойкая неприязнь. Потому что однажды Кузьма уговорил Катерину сопровождать его (и его тогдашнюю жену) в Египет -- в гидов Кузьма не верил, а в Катю верил, и даже очень.
Там Кузьма замирал среди очередных руин, скульптур и музеев, тыкал толстым пальчиком в древнее изображение и, глядя на Катю ясными голубыми глазами, спрашивал:
-- А это кто?
-- Это бог Сет, -- отвечала Катя.
-- А это кто?
-- А это бог Гор.
-- А это?
-- Это Сет...
Катя даже думала, что он издевается, но была не права.
Пирамида Хеопса поразила воображение Кузьмы: да, вот это памятник так памятник! Конечно, Кузьма не раз участвовал в разных прощаниях навек, приходилось ему и думать над памятниками для преждевременно ушедших товарищей. Красивые у него получались памятники, между прочим. Кстати, именно Кузьме принадлежит идея мраморного надгробного "мерса", как бы выезжающего из-под земли, -- однако Хеопс, конечно, оказался покруче. Кузьме стало печально.
А потом, уже в Москве, он как-то подвозил Катю от дачи до города. И около ее дома -- тоже довольно исторического, из тех, чьи жильцы сначала были начальниками жизни, потом за это были репрессированы и сменились другими начальниками, репрессированными попозже, -- он удивленно вышел из машины и, прямо как в Египте, принялся тыкать пальцем в десятки украшающих фасад мемориальных досок:
-- Катюх, а это кто?
Пришлось Кате провести для Кузьмы небольшой уличный ликбез и рассказать о послереволюционной истории нашей великой родины.
-- А это кто? -- все интересовался неутомимый Кузьма.
-- А это мой дедушка...
Кузьма был потрясен. Он, встав на цыпочки, гладил дедушкин мраморный профиль нежно и восхищенно, он шевелил губами, раз за разом зачитывая строки про то, что "в этом доме жил и работал видный деятель...", он бросал на Катю восторженные взгляды: еще бы, его тихая дачная соседка оказалась лично причастной к истории! А потом Кузьма признался, что страшно ей завидует, поэтому Катя решила скрыть, что в семье стараются не вспоминать, чем именно был известен в 30-е годы дедушка: в конце концов, дети за отцов не отвечают, тем более не отвечают они за дедов, а Катя -- она совсем не такая.
С тех пор прошло две недели. В очередную пятницу Катя, направляясь к даче, прошла мимо ворот Кузьмы... Нет, не прошла -- она застыла у его ворот, как он у пирамиды Хеопса: к кирпичному забору была приделана огромная беломраморная мемориальная доска. На доске было изображение Кузьмы -- золотом, в полный рост. Рядом с ним имелось золотое изображение любимого автомобиля, любимой собаки породы кане корсо и любимой дачи -- той самой, которая была за мемориальным забором,-- и тут же золотыми буквами было написано: "В этом доме с 1993 по (тут Кузьма предусмотрительно сделал пропуск) жил и работал видный предприниматель и меценат..."
Катя потом говорила мне, что все время, пока она в потрясении рассматривала мемориальное сооружение имени Кузьмы, в голове ее билась только одна мысль: "Интересно, а кто его научил слову "меценат", неужели я?"
Разумеется, остальные соседи по поселку не могли стерпеть такую выходку Кузьмы: не прошло и полугода, как абсолютно все местные заборы заполучили по мемориальной доске, причем по сравнению с их великолепием бело-золотой мемориал первооткрывателя казался тусклым и невнятным, прямо Розеттский камень.
Неотмеченным остался только Катин забор: щедрый меценат Кузьма предлагал ей установить за его счет что-нибудь про дедушку, но Катерина отказалась. Мол, ей и так кажется, будто она живет в колумбарии, -- хорошо, что Кузьма не знает такого слова и думает, это она про клумбы.
ЛЕНА ЗАЯЦ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
