Архивная публикация 1999 года: "Я встретил дедушку..."
Но иногда и усопшие родственники могут вмешаться в ход судебного расследования.Семейные истории.
Одно и то же рождает сладкие иллюзии и душераздирающие драмы. Как смотреть.
Едешь по вечерней Москве и видишь, как зажигаются огни в домах. Мягкий золотой свет заполняет коробку комнаты. Там мальчик готовит уроки. Или старик с сигаретой смотрит телевизор. Или женщина коротко встряхивает одеяло и взбивает подушки: она стелет постель. Что может быть надежнее и милее? Люди просты и душевны. Их жизнь спокойна, в ней нет драм. Сумерки загадочны, как самое первое свидание...
А, может, все наоборот? Может, сердца этих людей разрываются от боли? И, задернув штору, они упадут на кровать, задыхаясь от рыданий?.. И в каждой комнате-коробочке тлеет свой раздор. И эти сумерки, эти закаты и восходы, эти нелепые цветы на балконе, не знающие, что такое муки души, вызывают только чувство тупой безысходности.
Семейные драмы -- нет ничего банальнее. Сколько страсти в этих многолетних напластованиях обид и жертв, несправедливых слов и самоотверженности!
Если бы дедушка знал, чем все это дело кончится, старик перевернулся бы в гробу.
Впрочем, он все равно это сделал. Потому что на авансцену вышел Валерик.
Зять. Свет в окне.
Скажите мне, какая теща любит зятя и какой зять любит тещу? Вера Михайловна, мамина студенческая подружка, нежно заботилась о Валерике. Валерик ласково звал хрупкую тещу "аистеночком".
Вера Михайловна считала, что Наташке, дочке, змее и стерве, с мужем потрясающе повезло. Он встречал тещу у метро, когда она возвращалась поздно. Ее первую поздравлял с днем рождения Наташеньки. С энтузиазмом ходил на помойку. Сам стирал себе носки. И даже худо-бедно зарабатывал.
У Валерика был один недостаток, точнее, у него не было одного очень важного достоинства, без которого мужчина чувствует себя не вполне мужчиной.
Речь о жилплощади. Квартиры у Валерика не было.
Жизнь сложна, и Вера Михайловна, несколько раз попытавшись разобраться, как же так получилось, что коренной москвич Валерик оказался без угла, бросила это муторное занятие.
А что ей, жалко, что ли? За-ради счастья любимой дочери?
Тем более что пока дочь не сочеталась с Валериком законным браком, она была вечной проблемой, кровоточащей язвой, с бессонными ночами и бессмысленными вопросами к никому "за что?".
В профессорской семье (а наша Вера Михайловна была международным светилом) девочка выросла "оторви и брось". Звонки типа "мама, я не приду сегодня ночевать" были невинными шалостями. Наташка пробовала курить наркотики. Жила в какой-то коммуне. Она могла выйти из дома за хлебом и позвонить на следующий день из другого города. Или позвать к себе жить толпу приятелей. Или продать золотое кольцо Веры Михайловны, чтобы купить себе джинсы. Пару раз она травилась, один раз пыталась повеситься. Что касается отношений со спиртным... Как написано в древних русских рукописях о дочке какого-то великого князя: "Девице уже пятнадцать лет, а пьяной ее еще никто не видел". Так вот, девице той не встретилась наша Наташа.
Плюс к этому Наташка была остра на язык. И все попытки добродетельной Веры Михайловны объяснить, как надо жить, высмеивала так, что та заливалась слезами. По всякому получалось, что Наташка права, а Вера Михайловна -- старая пугливая корова.
И когда моя мать говорила: "Подожди, Верка, выйдет твоя дочь замуж -- поумнеет",-- Вера Михайловна отвечала со стоном:
-- За кого? За такого же балбеса, как и она?
Короче, "шеф, все пропало, все пропало!"
И вот однажды случилось чудо. В шесть вечера (а не в два ночи) -- Наташка. Гладко причесанная, а не со вздыбленными волосами. В белой блузочке, а не в задрипанной трикотажной черной майке. С маникюром, а не с черным ободком под ногтями. Рядом стоит какой-то мелкий паренек. Глазки ласковые. Тортик за веревочку держит. Из кармана пиджака ручка торчит. ("А где ваша расческа?" -- сказала по этому поводу Ахматова молодому Евтушенко.)
-- Здравствуйте,-- ласково говорит паренек. Потому что Наташка как в рот воды набрала.-- Меня зовут Валерик, а это (тортик протягивает) -- вам. А вообще-то я пришел просить руки вашей дочери Натальи.
Тут Наташка прыснула в ладонь. Но, натолкнувшись на нежный взгляд Валерика, смолкла.
-- Да что это мы в прихожей! -- запричитала Вера Михайловна.
Через две недели Наташка и Валерик поженились.
И случилось чудо.
Наташка вернулась в институт. Стала приходить домой вовремя. И вообще, было ощущение, что жизнь вернулась на круги своя. То есть стала такой, какой и должна быть. Оставалось совершенно непонятно, как этот заморыш "построил" Наташку, на которую, казалось, не было управы. Вера Михайловна молилась на зятя. А когда заболел отец Веры Михайловны, Валерик первый заявил: не оставим дедушку. Вы, Вера Михайловна, уже не в силах, а мы с Наташенькой переедем к дедушке и будем за ним ухаживать.
Вас еще не тошнит от Валериковых добродетелей?
А дедушка -- о, это отдельная история! -- был прескверного нрава. И все предшествующие годы категорически пресекал все попытки родни съехаться с ним или даже пожить на его жилплощади. Тем более что жилплощадь была нехилая. Трехкомнатная на Тверской с высоченными потолками.
-- Папа,-- заламывала руки кроткая Вера Михайловна,-- подумай о нас. Ты уже не мальчик. Случись что -- и квартира пропадет!
-- Почему пропадет? -- спрашивал дедушка, старый коммунист и бывший командир советской угольной промышленности, расстреливая из нагана с надписью "Бей врага, прищурив глаз" семейный фарфор.-- Она отойдет государству!
Остается только гадать, почему тишайшей Вере Михайловне достались в родню такие чудовища.
В одной из комнат дедушка устроил архив -- от пола до потолка все было завалено документами той поры, когда дедушка руководил угольной промышленностью. Если еще добавить, что до своего руководства он работал половым в ресторане, то можно догадаться, как расцвела вышеозначенная отрасль народного хозяйства.
В другой комнате жили дедушкины коты и кошки: Фомка, Осип (в честь поэта Мандельштама), Фрося и Кикимора. Куда дедушка девал котят, науке осталось неизвестным. Третья комната была обиталищем самого дедушки -- здесь были и семейный буфет, и старый кожаный диван, на котором дедушка изволил почивать, и рабочий стол (за ним дедушка читал "Советскую Россию"). На человека стороннего, случайно попавшего в дедушкину берлогу, она производила впечатление жуткого бомжатника. Но, напомним, дедушка, как и всякий уважающий себя маразматик и коммунист, на свою территорию никого не пускал. Даже родную дочь со шваброй.
И вот случилось страшное: дедушка полез разбираться в свой, извините, архив и, поскользнувшись на папке, сломал шейку бедра. От помощи Веры Михайловны он категорически отказался, заявив, что не примет помощи даже от родной дочери, если она голосовала за Ельцина. Но тут под руку подвернулся Валерик, который никогда ни за кого не голосовал. И Наташка, которая на одни выборы оказалась в абортарии, на другие -- пьяной в стельку. Ну, кто старое помянет, тому глаз вон.
Потому как, въехав в дедушкину квартиру, Наташка вполне по-бабьи подобрала юбку и выдраила всю квартиру. Архив она сдала в Музей революции -- во всяком случае, такая версия была предложена дедушке.
Однако Вера Михайловна своими глазами видела, как его вместе со старым сломанным диваном вывозила мусорная машина. На той же помойке тоскливо сидели три кошары. Вера Михайловна узнала Кикимору, Фросю и Фомку. (Осипа сентиментальная Наташка оставила дома в память о поэте-мученике. К тому же, если бы коты исчезли скопом, дедушка заволновался бы, а так -- одна тварь хвостатая мелькает, значит, все на месте). Вера Михайловна смахнула скупую слезу, но мужественно прошла мимо помойки: не возвращать же котов дедушке.
Тем более что тот плохел на глазах. Сопроводиловку на лекарстве читал так: "По два раза в три глаза". Наташке, отправляющейся в магазин, заказывал "кругленькие и прозрачненькие".
-- Мармелад,-- услужливо подсказывал Валерик.
-- Где мои зеленые кошки? -- плакал по утрам дедушка.
-- Черные носки,-- объяснял Валерик.
Валерик дедушке понравился. Ошалев за всю свою долгую жизнь от огромного количества бабья, которое окружало его (мама, сестры, жена, внучка), дед стосковался по мужскому общению. С Валериком он ругал Ельцина, соглашался поесть куриного бульона и выпить лекарство.
Поэтому, переходя к той части истории, где будет рассказано о страшном Валериковом коварстве, признаемся: он, конечно, с этим безумным семейством нахлебался. Напуганная на всю жизнь мама, сумасшедший дедушка и жена с кошмарным прошлым. Впрочем, как говорят французы, у женщины должно быть прошлое, а у мужчины -- будущее.
И оно у Валерика нарисовалось.
Однажды утром дедушка заявил, что хочет написать завещание. Потому что он уже не в силах (до сортира дойти не может), но не пропадать же квартире. Верке, демократке сраной, он квартиру не отдаст. Этой (кивок в Наташкину сторону) тоже (собственно, почему? -- удивилась Наташка). Потому! А вот Валерик ему, дедушке, так и не доконавшему угольную промышленность,-- как сын.
Неизвестно, приложил ли сам Валерик руку к выбору дедушки. Но, поскольку дедушка всегда отличался скверным нравом и внушить ему нужную мысль было немыслимо, я бы этот грех с Валериковой совести снял.
Нужно отметить, однако, скорость, с которой возник нотариус для оформления завещания. Все было обтяпано очень шустро. Да никто бы и не возражал, поскольку на Валерика в доме чуть ли не молились. И все для счастья дочери и т.д. и т.п.
Но, как писали стиляги в 60-х годах у себя на ногах, "они устали". Видимо, и Валерикову терпению пришел конец. То ли ему надоел дедушка, то ли он ополоумел от бестолковой профессорши Веры Михайловны. Может, он заскучал с Наташкой, которая, утратив дикий нрав, стала обычной тихой домашней женщиной без всяких там залетов в страсти-мордасти.
А скорее всего, он, проснувшись однажды утром, оглядел дедушкину квартиру, услышал его храп, радио на кухне, Наташкин треп по телефону и подумал, как зощенковский герой: "А где это я, обратно, лежу?"
Короче, в том, что он постепенно начал разлюблять Наташку, я не бы не стал усматривать лишь гнусное коварство.
Помнится, еще гофмановская фея Розеншен говорила: мол, бесполезно давать деньги тому, у кого судьба несчастного бедняка. Они все равно от него уплывут.
То же и счастье. Оно не приживается в домах, где привыкли страдать и утирать слезы.
Вера Михайловна не сразу поняла, что Валерик разлюбил Наташку. Просто в одночасье он перестал встречать ее, Веру Михайловну, у метро. Перестал ходить в магазины. Стал задерживаться на работе. Все старо как мир. Все влюбленные мужчины пылают страстью одинаково, все разлюбившие говорят одно и то же: "Я так устал, дорогая, что буквально валюсь с ног". Короче, горят на работе. А эти дуры верят.
Когда Валерик собрал вещички и исчез в неизвестном направлении, это были Хиросима и Нагасаки вместе взятые. Слезы, причитания, разбитое сердце пропускаем. В рамках трагедии никто не вспомнил о дедушкином завещании. Тем более что дедушка был уже одной ногой в Красной книге. Никого не узнавал, спрашивал, куда спрятали его пенсию.
-- Для вас это, может быть, маленькая сумма, а для меня -- деньги,-- плакал он. Пенсия обнаруживалась под подушкой.-- А кто эта девчонка? -- спрашивал он о Наташке у Веры Михайловны. В общем, уходя, гасите свет. Или время ночь, как сказала писательница Петрушевская.
И только омыв слезами уход Валерика, Вера Михайловна всполошилась: квартира же записана на него! Два дня полоумному дедушке объясняли, что у него есть квартира и что эту квартиру надо переписать на Веру Михайловну или Наташу. Глухо.
На третий день дедушка неожиданно спросил: а где этот маленький и добрый? Наташка зарыдала и выскочила из комнаты, а Вера Михайловна популярно объяснила дедушке, что маленький и добрый оказался большой сволочью. Дедушка вознегодовал, образумился, в глазах его сверкнул молодой задор. Тут-то Вера Михайловна и вызвала знакомого нотариуса, который помог дедушке написать второе завещание в пользу внучки Наташи. В здравом уме и твердой памяти дедушка расписался на завещании, облобызал Наташку, сказал, что она похожа на покойную жену, спросил, как дела у Верки на кафедре. Изумленная Вера Михайловна честно отрапортовала.
-- А директор института к тебе по-прежнему пристает? -- спросил дедушка.
Вера Михайловна покраснела и сказала, что нет. Потом дедушка потребовал в постель именной наган, кошку, покушал рыбную котлетку, выкурил сигарету и уснул.
Ночью ангелы (а может, и бесы) унесли его душу в места далекие, сокрытые от всех, кто каждый день ходит на работу, варит кофе и читает газеты. Там круглый год на тонких ветках нежная листва, и воздух застыл, как на картинах Коро, и птицы с серебряными голосами и золотыми хохолками качаются на стебельках колокольчиков.
На похоронах неожиданно возник Валерик. Со скорбным и постным видом он положил две гвоздички на дедушкин гроб.
Дальше началась схватка за наследство. И никому из этого безумного семейства не пришло в голову, что если уж Валерик вытерпел Веру Михайловну с Наташей, то хождение по судам он вынесет без проблем.
Валерик решил доказать, что дедушка написал второе завещание уже не будучи в здравом уме и твердой памяти. То есть, следовало из этого, что для дедушки самое естественное завещать свою квартиру не родной внучке, а добру молодцу, залетному голубю.
Однако была назначена посмертная экспертиза. Знаете, как во Франции по останкам определяли отцовство Ива Монтана? У нас же пока интересуются исключительно маразмом, в котором находился усопший.
-- Было или нет? По-мужски ответьте,-- как вопрошали депутаты бедного прокурора. Было или не было?
Интересно, а если по останкам проверить на маразм всех наших вождей, начиная с Ильича, что покажет экспертиза?
Страна непуганых склеротиков. Дружными рядами, с правой ноги -- марш в общество "Память".
Независимая экспертиза показала: у дедушки на момент второго завещания в мозгах была одна известка. А то кто-то сомневался!
Но как доказать, что на момент первого завещания он тоже был невменяемым?
Через два года заседаний и судов Валерик въехал в дедушкину квартиру.
Он растолстел, и фалды пиджачка над его упитанной задницей оттопыриваются, как хвостик у ласточки. Кота Осипа он сохранил в память о дедушке. Тот тоже разжирел, тем более что Валерик Осю кастрировал.
Время от времени Валерик ссужает деньгами разорившуюся профессорскую семью.
-- Бывают же такие совестливые негодяи,-- говорит Вера Михайловна, беря деньги.
-- Не ругайся, аистеночек,-- нежным голосом феи Розеншен говорит Валерик бывшей теще.
Но иногда и усопшие родственники могут вмешаться в ход судебного расследования.Семейные истории.
Одно и то же рождает сладкие иллюзии и душераздирающие драмы. Как смотреть.
Едешь по вечерней Москве и видишь, как зажигаются огни в домах. Мягкий золотой свет заполняет коробку комнаты. Там мальчик готовит уроки. Или старик с сигаретой смотрит телевизор. Или женщина коротко встряхивает одеяло и взбивает подушки: она стелет постель. Что может быть надежнее и милее? Люди просты и душевны. Их жизнь спокойна, в ней нет драм. Сумерки загадочны, как самое первое свидание...
А, может, все наоборот? Может, сердца этих людей разрываются от боли? И, задернув штору, они упадут на кровать, задыхаясь от рыданий?.. И в каждой комнате-коробочке тлеет свой раздор. И эти сумерки, эти закаты и восходы, эти нелепые цветы на балконе, не знающие, что такое муки души, вызывают только чувство тупой безысходности.
Семейные драмы -- нет ничего банальнее. Сколько страсти в этих многолетних напластованиях обид и жертв, несправедливых слов и самоотверженности!
Если бы дедушка знал, чем все это дело кончится, старик перевернулся бы в гробу.
Впрочем, он все равно это сделал. Потому что на авансцену вышел Валерик.
Зять. Свет в окне.
Скажите мне, какая теща любит зятя и какой зять любит тещу? Вера Михайловна, мамина студенческая подружка, нежно заботилась о Валерике. Валерик ласково звал хрупкую тещу "аистеночком".
Вера Михайловна считала, что Наташке, дочке, змее и стерве, с мужем потрясающе повезло. Он встречал тещу у метро, когда она возвращалась поздно. Ее первую поздравлял с днем рождения Наташеньки. С энтузиазмом ходил на помойку. Сам стирал себе носки. И даже худо-бедно зарабатывал.
У Валерика был один недостаток, точнее, у него не было одного очень важного достоинства, без которого мужчина чувствует себя не вполне мужчиной.
Речь о жилплощади. Квартиры у Валерика не было.
Жизнь сложна, и Вера Михайловна, несколько раз попытавшись разобраться, как же так получилось, что коренной москвич Валерик оказался без угла, бросила это муторное занятие.
А что ей, жалко, что ли? За-ради счастья любимой дочери?
Тем более что пока дочь не сочеталась с Валериком законным браком, она была вечной проблемой, кровоточащей язвой, с бессонными ночами и бессмысленными вопросами к никому "за что?".
В профессорской семье (а наша Вера Михайловна была международным светилом) девочка выросла "оторви и брось". Звонки типа "мама, я не приду сегодня ночевать" были невинными шалостями. Наташка пробовала курить наркотики. Жила в какой-то коммуне. Она могла выйти из дома за хлебом и позвонить на следующий день из другого города. Или позвать к себе жить толпу приятелей. Или продать золотое кольцо Веры Михайловны, чтобы купить себе джинсы. Пару раз она травилась, один раз пыталась повеситься. Что касается отношений со спиртным... Как написано в древних русских рукописях о дочке какого-то великого князя: "Девице уже пятнадцать лет, а пьяной ее еще никто не видел". Так вот, девице той не встретилась наша Наташа.
Плюс к этому Наташка была остра на язык. И все попытки добродетельной Веры Михайловны объяснить, как надо жить, высмеивала так, что та заливалась слезами. По всякому получалось, что Наташка права, а Вера Михайловна -- старая пугливая корова.
И когда моя мать говорила: "Подожди, Верка, выйдет твоя дочь замуж -- поумнеет",-- Вера Михайловна отвечала со стоном:
-- За кого? За такого же балбеса, как и она?
Короче, "шеф, все пропало, все пропало!"
И вот однажды случилось чудо. В шесть вечера (а не в два ночи) -- Наташка. Гладко причесанная, а не со вздыбленными волосами. В белой блузочке, а не в задрипанной трикотажной черной майке. С маникюром, а не с черным ободком под ногтями. Рядом стоит какой-то мелкий паренек. Глазки ласковые. Тортик за веревочку держит. Из кармана пиджака ручка торчит. ("А где ваша расческа?" -- сказала по этому поводу Ахматова молодому Евтушенко.)
-- Здравствуйте,-- ласково говорит паренек. Потому что Наташка как в рот воды набрала.-- Меня зовут Валерик, а это (тортик протягивает) -- вам. А вообще-то я пришел просить руки вашей дочери Натальи.
Тут Наташка прыснула в ладонь. Но, натолкнувшись на нежный взгляд Валерика, смолкла.
-- Да что это мы в прихожей! -- запричитала Вера Михайловна.
Через две недели Наташка и Валерик поженились.
И случилось чудо.
Наташка вернулась в институт. Стала приходить домой вовремя. И вообще, было ощущение, что жизнь вернулась на круги своя. То есть стала такой, какой и должна быть. Оставалось совершенно непонятно, как этот заморыш "построил" Наташку, на которую, казалось, не было управы. Вера Михайловна молилась на зятя. А когда заболел отец Веры Михайловны, Валерик первый заявил: не оставим дедушку. Вы, Вера Михайловна, уже не в силах, а мы с Наташенькой переедем к дедушке и будем за ним ухаживать.
Вас еще не тошнит от Валериковых добродетелей?
А дедушка -- о, это отдельная история! -- был прескверного нрава. И все предшествующие годы категорически пресекал все попытки родни съехаться с ним или даже пожить на его жилплощади. Тем более что жилплощадь была нехилая. Трехкомнатная на Тверской с высоченными потолками.
-- Папа,-- заламывала руки кроткая Вера Михайловна,-- подумай о нас. Ты уже не мальчик. Случись что -- и квартира пропадет!
-- Почему пропадет? -- спрашивал дедушка, старый коммунист и бывший командир советской угольной промышленности, расстреливая из нагана с надписью "Бей врага, прищурив глаз" семейный фарфор.-- Она отойдет государству!
Остается только гадать, почему тишайшей Вере Михайловне достались в родню такие чудовища.
В одной из комнат дедушка устроил архив -- от пола до потолка все было завалено документами той поры, когда дедушка руководил угольной промышленностью. Если еще добавить, что до своего руководства он работал половым в ресторане, то можно догадаться, как расцвела вышеозначенная отрасль народного хозяйства.
В другой комнате жили дедушкины коты и кошки: Фомка, Осип (в честь поэта Мандельштама), Фрося и Кикимора. Куда дедушка девал котят, науке осталось неизвестным. Третья комната была обиталищем самого дедушки -- здесь были и семейный буфет, и старый кожаный диван, на котором дедушка изволил почивать, и рабочий стол (за ним дедушка читал "Советскую Россию"). На человека стороннего, случайно попавшего в дедушкину берлогу, она производила впечатление жуткого бомжатника. Но, напомним, дедушка, как и всякий уважающий себя маразматик и коммунист, на свою территорию никого не пускал. Даже родную дочь со шваброй.
И вот случилось страшное: дедушка полез разбираться в свой, извините, архив и, поскользнувшись на папке, сломал шейку бедра. От помощи Веры Михайловны он категорически отказался, заявив, что не примет помощи даже от родной дочери, если она голосовала за Ельцина. Но тут под руку подвернулся Валерик, который никогда ни за кого не голосовал. И Наташка, которая на одни выборы оказалась в абортарии, на другие -- пьяной в стельку. Ну, кто старое помянет, тому глаз вон.
Потому как, въехав в дедушкину квартиру, Наташка вполне по-бабьи подобрала юбку и выдраила всю квартиру. Архив она сдала в Музей революции -- во всяком случае, такая версия была предложена дедушке.
Однако Вера Михайловна своими глазами видела, как его вместе со старым сломанным диваном вывозила мусорная машина. На той же помойке тоскливо сидели три кошары. Вера Михайловна узнала Кикимору, Фросю и Фомку. (Осипа сентиментальная Наташка оставила дома в память о поэте-мученике. К тому же, если бы коты исчезли скопом, дедушка заволновался бы, а так -- одна тварь хвостатая мелькает, значит, все на месте). Вера Михайловна смахнула скупую слезу, но мужественно прошла мимо помойки: не возвращать же котов дедушке.
Тем более что тот плохел на глазах. Сопроводиловку на лекарстве читал так: "По два раза в три глаза". Наташке, отправляющейся в магазин, заказывал "кругленькие и прозрачненькие".
-- Мармелад,-- услужливо подсказывал Валерик.
-- Где мои зеленые кошки? -- плакал по утрам дедушка.
-- Черные носки,-- объяснял Валерик.
Валерик дедушке понравился. Ошалев за всю свою долгую жизнь от огромного количества бабья, которое окружало его (мама, сестры, жена, внучка), дед стосковался по мужскому общению. С Валериком он ругал Ельцина, соглашался поесть куриного бульона и выпить лекарство.
Поэтому, переходя к той части истории, где будет рассказано о страшном Валериковом коварстве, признаемся: он, конечно, с этим безумным семейством нахлебался. Напуганная на всю жизнь мама, сумасшедший дедушка и жена с кошмарным прошлым. Впрочем, как говорят французы, у женщины должно быть прошлое, а у мужчины -- будущее.
И оно у Валерика нарисовалось.
Однажды утром дедушка заявил, что хочет написать завещание. Потому что он уже не в силах (до сортира дойти не может), но не пропадать же квартире. Верке, демократке сраной, он квартиру не отдаст. Этой (кивок в Наташкину сторону) тоже (собственно, почему? -- удивилась Наташка). Потому! А вот Валерик ему, дедушке, так и не доконавшему угольную промышленность,-- как сын.
Неизвестно, приложил ли сам Валерик руку к выбору дедушки. Но, поскольку дедушка всегда отличался скверным нравом и внушить ему нужную мысль было немыслимо, я бы этот грех с Валериковой совести снял.
Нужно отметить, однако, скорость, с которой возник нотариус для оформления завещания. Все было обтяпано очень шустро. Да никто бы и не возражал, поскольку на Валерика в доме чуть ли не молились. И все для счастья дочери и т.д. и т.п.
Но, как писали стиляги в 60-х годах у себя на ногах, "они устали". Видимо, и Валерикову терпению пришел конец. То ли ему надоел дедушка, то ли он ополоумел от бестолковой профессорши Веры Михайловны. Может, он заскучал с Наташкой, которая, утратив дикий нрав, стала обычной тихой домашней женщиной без всяких там залетов в страсти-мордасти.
А скорее всего, он, проснувшись однажды утром, оглядел дедушкину квартиру, услышал его храп, радио на кухне, Наташкин треп по телефону и подумал, как зощенковский герой: "А где это я, обратно, лежу?"
Короче, в том, что он постепенно начал разлюблять Наташку, я не бы не стал усматривать лишь гнусное коварство.
Помнится, еще гофмановская фея Розеншен говорила: мол, бесполезно давать деньги тому, у кого судьба несчастного бедняка. Они все равно от него уплывут.
То же и счастье. Оно не приживается в домах, где привыкли страдать и утирать слезы.
Вера Михайловна не сразу поняла, что Валерик разлюбил Наташку. Просто в одночасье он перестал встречать ее, Веру Михайловну, у метро. Перестал ходить в магазины. Стал задерживаться на работе. Все старо как мир. Все влюбленные мужчины пылают страстью одинаково, все разлюбившие говорят одно и то же: "Я так устал, дорогая, что буквально валюсь с ног". Короче, горят на работе. А эти дуры верят.
Когда Валерик собрал вещички и исчез в неизвестном направлении, это были Хиросима и Нагасаки вместе взятые. Слезы, причитания, разбитое сердце пропускаем. В рамках трагедии никто не вспомнил о дедушкином завещании. Тем более что дедушка был уже одной ногой в Красной книге. Никого не узнавал, спрашивал, куда спрятали его пенсию.
-- Для вас это, может быть, маленькая сумма, а для меня -- деньги,-- плакал он. Пенсия обнаруживалась под подушкой.-- А кто эта девчонка? -- спрашивал он о Наташке у Веры Михайловны. В общем, уходя, гасите свет. Или время ночь, как сказала писательница Петрушевская.
И только омыв слезами уход Валерика, Вера Михайловна всполошилась: квартира же записана на него! Два дня полоумному дедушке объясняли, что у него есть квартира и что эту квартиру надо переписать на Веру Михайловну или Наташу. Глухо.
На третий день дедушка неожиданно спросил: а где этот маленький и добрый? Наташка зарыдала и выскочила из комнаты, а Вера Михайловна популярно объяснила дедушке, что маленький и добрый оказался большой сволочью. Дедушка вознегодовал, образумился, в глазах его сверкнул молодой задор. Тут-то Вера Михайловна и вызвала знакомого нотариуса, который помог дедушке написать второе завещание в пользу внучки Наташи. В здравом уме и твердой памяти дедушка расписался на завещании, облобызал Наташку, сказал, что она похожа на покойную жену, спросил, как дела у Верки на кафедре. Изумленная Вера Михайловна честно отрапортовала.
-- А директор института к тебе по-прежнему пристает? -- спросил дедушка.
Вера Михайловна покраснела и сказала, что нет. Потом дедушка потребовал в постель именной наган, кошку, покушал рыбную котлетку, выкурил сигарету и уснул.
Ночью ангелы (а может, и бесы) унесли его душу в места далекие, сокрытые от всех, кто каждый день ходит на работу, варит кофе и читает газеты. Там круглый год на тонких ветках нежная листва, и воздух застыл, как на картинах Коро, и птицы с серебряными голосами и золотыми хохолками качаются на стебельках колокольчиков.
На похоронах неожиданно возник Валерик. Со скорбным и постным видом он положил две гвоздички на дедушкин гроб.
Дальше началась схватка за наследство. И никому из этого безумного семейства не пришло в голову, что если уж Валерик вытерпел Веру Михайловну с Наташей, то хождение по судам он вынесет без проблем.
Валерик решил доказать, что дедушка написал второе завещание уже не будучи в здравом уме и твердой памяти. То есть, следовало из этого, что для дедушки самое естественное завещать свою квартиру не родной внучке, а добру молодцу, залетному голубю.
Однако была назначена посмертная экспертиза. Знаете, как во Франции по останкам определяли отцовство Ива Монтана? У нас же пока интересуются исключительно маразмом, в котором находился усопший.
-- Было или нет? По-мужски ответьте,-- как вопрошали депутаты бедного прокурора. Было или не было?
Интересно, а если по останкам проверить на маразм всех наших вождей, начиная с Ильича, что покажет экспертиза?
Страна непуганых склеротиков. Дружными рядами, с правой ноги -- марш в общество "Память".
Независимая экспертиза показала: у дедушки на момент второго завещания в мозгах была одна известка. А то кто-то сомневался!
Но как доказать, что на момент первого завещания он тоже был невменяемым?
Через два года заседаний и судов Валерик въехал в дедушкину квартиру.
Он растолстел, и фалды пиджачка над его упитанной задницей оттопыриваются, как хвостик у ласточки. Кота Осипа он сохранил в память о дедушке. Тот тоже разжирел, тем более что Валерик Осю кастрировал.
Время от времени Валерик ссужает деньгами разорившуюся профессорскую семью.
-- Бывают же такие совестливые негодяи,-- говорит Вера Михайловна, беря деньги.
-- Не ругайся, аистеночек,-- нежным голосом феи Розеншен говорит Валерик бывшей теще.
ИВАН ШТРАУХ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
