Архивная публикация 2010 года: "ЗАСТОЙНЫЕ ОБРАЗЦЫ"
Организация науки и госслужбы в России повторяет советскую модель. И, увы, это не рассматривается как недостаток. Но система была неэффективной и таковой остается. О том, чем отличаются социальные лифты в России и на Западе, "Профилю" рассказал научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества Владислав ИНОЗЕМЦЕВ.
- Есть ли, на ваш взгляд, специфика у социальных лифтов, которые действуют в России?
- Особенности, конечно, есть. Присутствует след особой исторической традиции. В России движение снизу вверх всегда было затруднено: играли свою роль и сословная структура, и кастовая замкнутость бюрократии, да и многое другое. Но это не столько затрудняло восхождение по карьерной лестнице, сколько делало его критерии далекими от меритократических. И сейчас власть организована так, что социальные лифты работают, но траектория их движения часто весьма странная. Имеется, наконец, и экономическая сторона проблемы: в условиях, когда масса денег в экономику приходит "по щучьему велению" - от экспорта нефти и газа, нет необходимости постоянно снижать издержки, а значит, можно и не улучшать качества персонала, не повышать его мобильность - как вертикальную, так и горизонтальную.
- Что является критерием эффективности социальных лифтов?
- Прежде всего легкость движения с одного уровня иерархии на другой и свобода передвижения по горизонтали внутри тех или иных уровней. Если подходить с такими оценками, скажем, к нашей научной элите, то окажется, что ее мобильность в разы ниже, чем на Западе. Там до того, как человек получает должность пожизненного профессора, он меняет три-пять мест работы, в России же в большинстве случаев мы сталкиваемся с ситуацией, когда люди, занятые в научной сфере, не меняют места работы практически всю жизнь. В этих условиях идея мобильности элиты принимает форму естественного замещения кадров - проще говоря, по возрасту. Неизбежным ответом на это является ничем другим не оправданный рост должностей: возникают разные центры и подцентры, отделы и подотделы, в которых как грибы растут должности первых замов и просто замов. В экономике этого меньше, в политике и на госслужбе - примерно так же, как и в науке.
- То, как вы описали ситуацию в науке, наводит на мысль, что весь этот застой родом вовсе не из современности, а еще из советского прошлого. Из того самого кадрового застоя, который возник, грубо говоря, после смерти товарища Сталина, любившего "перебрать людишек". И особенно из брежневского застоя...
- Совершенно с вами согласен. Мы не ушли из советской эпохи. Наша организация науки и госслужбы повторяет советские образцы. И, увы, сейчас это не рассматривается как недостаток - скорее, считается плюсом. Но система была неэффективной и таковой остается. В бизнесе другая проблема: происходят постоянные перемещения менеджеров с места на место, невзирая на специфику отраслей, в результате чего управленцами все чаще становятся "чистые" финансисты. Это плохо: на Западе люди не переходят с руководящих позиций в банках на посты управляющих телекоммуникационных фирм, а оттуда - в автомобилестроение. У нас же господствует идея о том, что "финансисты умеют все": она порочна и приводит к тому, что органический рост в экономике заменяется "пузырями", которых, я думаю, будет все больше.
- Мы говорим в основном о мобильности внутри элитной прослойки. Но есть еще представление о том, что социальные лифты - это механизмы, позволяющие людям подниматься с низов общества. Что вы скажете об этой их функции? Есть ли такие лифты у нас?
- Такие лифты есть. Но я бы не преувеличивал их активность - ни у нас, ни на Западе. Даже в США, которые считаются страной, где якобы можно легко взобраться "из грязи в князи", этого нет. Особенно в последние годы. Дело в том, что такого рода механизмы социальной мобильности наиболее активно работали - и в СССР, и на Западе - в первые тридцать лет после Второй мировой войны. После этого активность этих лифтов резко упала, а высшие классы начали, если так можно сказать, "капсулироваться". Данные социологических исследований начала 2000-х годов показывают, что до 67% студентов 50 лучших вузов США - дети прежних выпускников одного из этих колледжей и всего лишь 19% - дети тех, кто не имеет высшего образования. Образованность становится чертой элиты, а ведь Ф. Фукуяма был прав, когда еще в 1995 году писал, что "существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия объясняются главным образом разницей полученного образования". С середины 1970-х годов в тех же США доходы лиц, не имеющих высшего образования, перестали расти. Неквалифицированный труд имеется в избытке и не может стать источником устойчивого положения в жизни. Во многом поэтому образцами для подражания выступают уже не бизнесмены и менеджеры, а футболисты, певцы, представители поп-культуры. Теперь они доказывают, что тот, кто был никем, еще может стать "всем".
- Почему так происходит?
- Это связано с формированием "общества профессионалов". Раньше футурологи писали о том, что наступающая "информационная эра" будет самой демократичной, так как информация общедоступна. Сейчас становится понятно, что это неверное предсказание. Информация, конечно, доступна. Но человека делает ценным не его "информированность", а зна-ния и умения. А они зависят от его талантов и способностей. Как правило, в тех масштабах, которые сегодня необходимы, они проявляются даже не в первом поколении: должен идти постоянный профессиональный отбор, важно наличие интеллектуальной среды и т.д. Я не хочу сказать, что это абсолютное правило, но выходцы из определенной социальной страты действуют на протяжении всей своей жизни в рамках этой социальной страты. Отчасти это подтверждает и то, что ценности и установки, сформировавшиеся у человека к 18-20 годам, в течение оставшейся жизни меняются лишь у 3-4% людей. Все оценивают это негативно, все говорят о том, что возникает элитистское общество, что верхушка отрывается от всего остального социума, но это факт. И это порождает резкий рост неравенства, который в Штатах, например, мы наблюдаем, повторю, начиная с 1970-х годов. С 1972 по 2008 год доля доходов, получаемых 5% самых состоятельных американцев, выросла с 15,5% до 27%. Замечу при этом, что только каждый тридцатый из тех, кто относится к 1% получающих наибольшие доходы граждан США, живет на проценты или доход с капитала и собственности, а для прочих источник их богатства - доходы от их собственного труда. И по мере роста неравенства высшие и низшие группы неизбежно обособляются, а активность "обмена кадрами" между ними снижается.
- Есть еще одна проблема, характерная для России: возможность продвижения людей из провинции в столицы. Мне кажется, лифт, действующий в этом направлении, у нас работает все хуже. Или нет?
- Эта другая сторона проблемы. На самом деле в провинции социальные лифты работают весьма активно, особенно в бизнесе. Там наблюдается серьезная конкуренция, ведь люди из столиц туда не едут. А эффективность социальных лифтов вовсе не в том, чтобы привести человека из кухарок в министры. Важно, что люди из низкообеспеченных семей, оканчивая вузы и делая карьеру, поднимаются до уровня среднего класса. Но должно быть и противоположное движение: социальные лифты не могут действовать в одном направлении. Не менее важен не только социальный рост, но и выбраковка. Дело не только в том, что кто-то оказывается некомпетентным, не справившимся, но и в том, что при помощи такой выбраковки происходит ротация элит. С этим у нас тоже проблемы: и бизнес-элита, и госаппарат, высасывая людей с низов, обратно их уже не отпускают. По сути, воспроизводится номенклатурный принцип формирования элит. За последние десять лет никто из вошедших на высшие этажи элиты не был оттуда изгнан, какие бы ошибки в своей деятельности он ни допускал.
Организация науки и госслужбы в России повторяет советскую модель. И, увы, это не рассматривается как недостаток. Но система была неэффективной и таковой остается. О том, чем отличаются социальные лифты в России и на Западе, "Профилю" рассказал научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества Владислав ИНОЗЕМЦЕВ.
- Есть ли, на ваш взгляд, специфика у социальных лифтов, которые действуют в России?
- Особенности, конечно, есть. Присутствует след особой исторической традиции. В России движение снизу вверх всегда было затруднено: играли свою роль и сословная структура, и кастовая замкнутость бюрократии, да и многое другое. Но это не столько затрудняло восхождение по карьерной лестнице, сколько делало его критерии далекими от меритократических. И сейчас власть организована так, что социальные лифты работают, но траектория их движения часто весьма странная. Имеется, наконец, и экономическая сторона проблемы: в условиях, когда масса денег в экономику приходит "по щучьему велению" - от экспорта нефти и газа, нет необходимости постоянно снижать издержки, а значит, можно и не улучшать качества персонала, не повышать его мобильность - как вертикальную, так и горизонтальную.
- Что является критерием эффективности социальных лифтов?
- Прежде всего легкость движения с одного уровня иерархии на другой и свобода передвижения по горизонтали внутри тех или иных уровней. Если подходить с такими оценками, скажем, к нашей научной элите, то окажется, что ее мобильность в разы ниже, чем на Западе. Там до того, как человек получает должность пожизненного профессора, он меняет три-пять мест работы, в России же в большинстве случаев мы сталкиваемся с ситуацией, когда люди, занятые в научной сфере, не меняют места работы практически всю жизнь. В этих условиях идея мобильности элиты принимает форму естественного замещения кадров - проще говоря, по возрасту. Неизбежным ответом на это является ничем другим не оправданный рост должностей: возникают разные центры и подцентры, отделы и подотделы, в которых как грибы растут должности первых замов и просто замов. В экономике этого меньше, в политике и на госслужбе - примерно так же, как и в науке.
- То, как вы описали ситуацию в науке, наводит на мысль, что весь этот застой родом вовсе не из современности, а еще из советского прошлого. Из того самого кадрового застоя, который возник, грубо говоря, после смерти товарища Сталина, любившего "перебрать людишек". И особенно из брежневского застоя...
- Совершенно с вами согласен. Мы не ушли из советской эпохи. Наша организация науки и госслужбы повторяет советские образцы. И, увы, сейчас это не рассматривается как недостаток - скорее, считается плюсом. Но система была неэффективной и таковой остается. В бизнесе другая проблема: происходят постоянные перемещения менеджеров с места на место, невзирая на специфику отраслей, в результате чего управленцами все чаще становятся "чистые" финансисты. Это плохо: на Западе люди не переходят с руководящих позиций в банках на посты управляющих телекоммуникационных фирм, а оттуда - в автомобилестроение. У нас же господствует идея о том, что "финансисты умеют все": она порочна и приводит к тому, что органический рост в экономике заменяется "пузырями", которых, я думаю, будет все больше.
- Мы говорим в основном о мобильности внутри элитной прослойки. Но есть еще представление о том, что социальные лифты - это механизмы, позволяющие людям подниматься с низов общества. Что вы скажете об этой их функции? Есть ли такие лифты у нас?
- Такие лифты есть. Но я бы не преувеличивал их активность - ни у нас, ни на Западе. Даже в США, которые считаются страной, где якобы можно легко взобраться "из грязи в князи", этого нет. Особенно в последние годы. Дело в том, что такого рода механизмы социальной мобильности наиболее активно работали - и в СССР, и на Западе - в первые тридцать лет после Второй мировой войны. После этого активность этих лифтов резко упала, а высшие классы начали, если так можно сказать, "капсулироваться". Данные социологических исследований начала 2000-х годов показывают, что до 67% студентов 50 лучших вузов США - дети прежних выпускников одного из этих колледжей и всего лишь 19% - дети тех, кто не имеет высшего образования. Образованность становится чертой элиты, а ведь Ф. Фукуяма был прав, когда еще в 1995 году писал, что "существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия объясняются главным образом разницей полученного образования". С середины 1970-х годов в тех же США доходы лиц, не имеющих высшего образования, перестали расти. Неквалифицированный труд имеется в избытке и не может стать источником устойчивого положения в жизни. Во многом поэтому образцами для подражания выступают уже не бизнесмены и менеджеры, а футболисты, певцы, представители поп-культуры. Теперь они доказывают, что тот, кто был никем, еще может стать "всем".
- Почему так происходит?
- Это связано с формированием "общества профессионалов". Раньше футурологи писали о том, что наступающая "информационная эра" будет самой демократичной, так как информация общедоступна. Сейчас становится понятно, что это неверное предсказание. Информация, конечно, доступна. Но человека делает ценным не его "информированность", а зна-ния и умения. А они зависят от его талантов и способностей. Как правило, в тех масштабах, которые сегодня необходимы, они проявляются даже не в первом поколении: должен идти постоянный профессиональный отбор, важно наличие интеллектуальной среды и т.д. Я не хочу сказать, что это абсолютное правило, но выходцы из определенной социальной страты действуют на протяжении всей своей жизни в рамках этой социальной страты. Отчасти это подтверждает и то, что ценности и установки, сформировавшиеся у человека к 18-20 годам, в течение оставшейся жизни меняются лишь у 3-4% людей. Все оценивают это негативно, все говорят о том, что возникает элитистское общество, что верхушка отрывается от всего остального социума, но это факт. И это порождает резкий рост неравенства, который в Штатах, например, мы наблюдаем, повторю, начиная с 1970-х годов. С 1972 по 2008 год доля доходов, получаемых 5% самых состоятельных американцев, выросла с 15,5% до 27%. Замечу при этом, что только каждый тридцатый из тех, кто относится к 1% получающих наибольшие доходы граждан США, живет на проценты или доход с капитала и собственности, а для прочих источник их богатства - доходы от их собственного труда. И по мере роста неравенства высшие и низшие группы неизбежно обособляются, а активность "обмена кадрами" между ними снижается.
- Есть еще одна проблема, характерная для России: возможность продвижения людей из провинции в столицы. Мне кажется, лифт, действующий в этом направлении, у нас работает все хуже. Или нет?
- Эта другая сторона проблемы. На самом деле в провинции социальные лифты работают весьма активно, особенно в бизнесе. Там наблюдается серьезная конкуренция, ведь люди из столиц туда не едут. А эффективность социальных лифтов вовсе не в том, чтобы привести человека из кухарок в министры. Важно, что люди из низкообеспеченных семей, оканчивая вузы и делая карьеру, поднимаются до уровня среднего класса. Но должно быть и противоположное движение: социальные лифты не могут действовать в одном направлении. Не менее важен не только социальный рост, но и выбраковка. Дело не только в том, что кто-то оказывается некомпетентным, не справившимся, но и в том, что при помощи такой выбраковки происходит ротация элит. С этим у нас тоже проблемы: и бизнес-элита, и госаппарат, высасывая людей с низов, обратно их уже не отпускают. По сути, воспроизводится номенклатурный принцип формирования элит. За последние десять лет никто из вошедших на высшие этажи элиты не был оттуда изгнан, какие бы ошибки в своей деятельности он ни допускал.
| ДОСЬЕ Владислав Леонидович Иноземцев родился 10 октября 1968 года в городе Горький (Нижний Новгород). Окончил экономический факультет и аспирантуру МГУ. Доктор экономических наук. Директор Центра исследований постиндустриального общества, главный редактор журнала "Свободная мысль". Автор более 900 печатных работ, опубликованных в России, Франции, Великобритании и США, в том числе 15 монографий, четыре из которых переведены на английский, французский и китайский языки. |
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
