15.02.2010 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2010 года: "ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ"

Так и будем мы жить рядом друг с другом. Они со своими баранами, мы - со своей Масленицей. Мы со своей нелюбовью к приезжим, они - с нелюбовью приезжих к нам. Мы обретаем друзей в начале жизни, а отдаем долг дружбы все последующие годы. Осудит ли меня читатель, если я скажу, что среди моих близких друзей есть один правоверный сталинист и один убежденный националист? Приходила ли мне в голову мысль расстаться, прекратить отношения? Приходила. Но куда, дорогие вы мои, денешь общую съемную комнату на Остоженке в далекие студенческие годы? В общем, за дружбу!
Итак, мой друг Аркадий был националистом. Так-то на людях он держал себя в руках. Но стоило Аркаше выпить и расслабиться, как разговор моментально соскальзывал на засилье в Москве и в бизнесе нерусских. "Они растворят нас, отечество в опасности, - бил себя в грудь Аркаша, глотая пьяные слезы. - Надо рожать русских детей".
В последнем он и правда преуспел: три мальчика и одна девочка от разных жен - таким был жизнеутверждающий ответ Аркаши на наш демографический коллапс.
И тут в тяжелые кризисные времена на фоне падающей офисной аренды Аркашке удалось снять небольшой особнячок почти в центре и очень недорого. Девятнадцатый век, очаровательный маленький атриум в центре, миленькие колоннады и роскошный директорский, то есть Аркашин, кабинет с окном в полстены. Недостаток особнячка был в одном: там надо было сделать ремонт.
И тут встал вопрос с рабочими. Наши, русские то есть, называли заоблачные цены. Тут подвернулась армянская бригада, но в первую же неделю из особнячка удивительным образом исчез клей для плитки, при этом строители, вытара. Таджики годились только выносить строительный мусор. В общем, в один прекрасный день я приехал к Аркашке в офис и обнаружил там бригаду турецких рабочих, которая очень споро и спокойно грунтовала стены в помещениях на пер-вом этаже.
- Пришлось взять турок, - пояснил Аркаша. - Хотелось, конечно, православных. Но с ними совершенно невозможно иметь дело.
И, помолчав, добавил: "А знаешь, мне нравятся эти ребята…"
Я вытаращил глаза и поперхнулся коньяком, который мы разлили пару минут назад.
- А что ты так реагируешь? - начал виновато оправдываться Аркаша. - У них масса достоинств. Они не пьют. Не курят. А значит, не устроят пожара. Они работают как заведенные - с семи утра до девяти вечера. Работают без халтуры, могу тебе заметить. Обещают через два месяца закончить.
И кстати! - Аркаша поднял указательный палец. - Они не воруют стройматериалы.
Неожиданно он пригорюнился. Видимо, подсказанная самой жизнью необходимость с симпатией относиться к иноверцам вызывала у него сложные чувства.
- Чай только с сахаром пьют в диких количествах. Замучился сахарный песок привозить.
Чем дальше двигалась стройка, тем толерантнее становился Аркаша. С каждой неделей он открывал в турках все новые достоинства. Они стремительно заканчивали первый этаж, и, пока одни рабочие красили стены там, другие уже снимали старую сантехнику на втором этаже и ломали фанерные перегородки, оставшиеся от конторы, которая сидела там раньше. Они убирали за собой весь мусор, и в отремонтированное помещение можно было сразу заносить столы, а не вызывать бригаду поломоек. Они были знакомы с европейскими технологиями и прекрасно ориентировались в выборе стройматериалов. Наконец, у них не было проблем с ментами - у всех была регистрация. Аркашу трогала наивность его рабочих - они не очень ладили с плитой, на которой был установлен контроль газа. И, несколько раз потерпев неудачу при попытке зажечь огонь, разводили руками и говорили горестно: "О, шайтан".
Ремонт летел к концу на всех парусах. Аркаша страшно гордился и особнячком, который с каждым днем выглядел все праздничнее и уютнее, и своим бизнесом, который, несмотря на общее падение тонуса, был в полном порядке. Переезд в новый офис мой друг решил обставить со всей торжественностью. То есть пригласить партнеров, выездной ресторан, какое-нибудь трио скрипачей с классическим репертуаром.
И вот торжественный день настал. Аркашка с вечера рассчитался с турками. А утром я уже ждал его за пару часов до запланированного ликования на ступеньках особнячка. Он хотел показать мне, что получилось, посоветоваться, куда ставить столы, а куда посадить то самое трио. Морозное утро золотило верхушки деревьев. Румяные дети спешили в школы, перепрыгивая через голубые искрящиеся сугробы. Очень долго наше ТВ смаковало заваленный снегом Питер и беспомощность Валентины Ивановны, но то, что улицы Москвы все в ледяных буграх, с которых путь один - в больницу, как-то прошло мимо внимания прессы. Синица, свесившись с замороженной березы, выдувала свою веселую песенку, когда Аркашка выпрыгнул из своего "мерседеса", сияя, как тот самый горн, в который он выдувал побудку у нас на картошке.
Заговорщически улыбаясь, он вытащил из кармана ключ и отпер роскошные двери - мы оказались в небольшой передней, где планировалось поселить охранников и поставить вешалки для посетителей. Дальше следовала большая передняя - как и полагалось в барских домах, там замышлялся ресепшен. Собственно, стол для секретарей уже стоял, а на нем даже угнездились телефоны.
- Ага, вот здесь поставим корзины с цветами, - радостно сказал Аркашка.
И тут у меня зазвонил телефон: наконец-то интервью, которого я давно добивался, было организовано. И я, оставшись на ресепшене, принялся добросовестно записывать - когда, куда подойти, и как зовут фотографа, и не опаздывать, а лучше за пятнадцать минут до, и второй диктофон прихватите, вдруг что случится.
Когда я повернул голову, довольный своей служебной удачей, то увидел бледного Аркашу в съехавшем галстуке, бесшумно хватающего ртом воздух.
- Что? Что случилось? - начал тормошить я его.
- Там, там… - только и мог сказать он и тянул руки в сторону двери, которая вела в атриум и где, собственно, и должно было состояться торжество.
- Что - там? Говори внятно, - разозлился я..
- Там… Посмотри сам. Пойдем вместе, - вдруг зачастил он и, подхватив меня под руку, потащил в атриум.
Мы распахнули двери.
Прямо посередине выложенного итальянской плиткой холла, меж двух лесенок и колоннад, которые обнимали холл с двух сторон, под прозрачной стеклянной крышей атриума стояла огромная густо-кровавая лужа, края которой начали уже подсыхать. В той же луже плавала кровавая требуха. Чуть в стороне находился рукотворный мангал, сложенный из кирпичей и кусков металлического листа. Рядом с мангалом на нарядной плитке лежала отрезанная голова барана и его же, надо полагать, окровавленная шкура. Тут же валялись обглоданные кости. Из отрезанной головы с тусклыми глазами к Аркашкиному ботинку подбирался кровавый ручеек.
- Не наступи, - сказал я. А что еще я мог сказать? Ясно, что чудесные турецкие рабочие отметили на свой лад окончание работы, проекта, так сказать. Ни одного пункта договора они не нарушили, ведь не говорилось же в договоре, что нельзя резать барана прямо на рабочем месте.
- Откуда они его взяли-то? - удивился я.
- Да тут рынок рядом, - отмахнулся Аркашка. И тут заголосил его мобильный: ресторан уже подъехал и топтался перед офисом. В общем, не получилось у Аркаши духовного переворота.
Вот так и будем мы жить рядом друг с другом. Они со своими баранами, мы - со своей Масленицей. Мы со своей нелюбовью к приезжим, да-да, и к себе тоже, но мы в худшем своем виде все равно удивительным образом оказываемся лучше их - в лучшем их виде. И они - с нелюбовью приезжих к нам ("О, шайтан!"), по которой они всегда не правы, потому что нелюбимы, и потому же, по праву изгоев, всегда правы. Наши знания друг о друге множатся. Они все знают о том, что русские любят выпить и не всегда моют руки перед едой, мы - прогнозируем отрезанную баранью голову и проблемы с зажиганием газовой плиты.
Выход один. Деньги. Только они примиряют все интересы и переводят предубеждения в плоскость прагматики. Вы не собираетесь делать ремонт? Про цены уже узнавали? Если что, телефон турецкого бригадира у меня есть, обращайтесь.