Архивная публикация 2002 года: "Живой труп"
Иногда они возвращаются. Кто они? Ну как кто! Всякие разные неприкаянные души, зомби, ожившие мертвецы, они вылезают из могил, грязные, оборванные и злые, они идут, расставив руки и спотыкаясь, они жаждут всех поубивать... Да что рассказывать -- наверняка вы все это сами видели: каждый третий американский фильм -- именно про это.Как писал поэт, иногда и поздней осенью порою бывает день, бывает час, когда повеет вдруг весною и что-то встрепенется в нас. Красиво сказал, мало того, что стихами, так еще и совершенно справедливо отметил: с каждым может такое случиться, что на старости лет он вдруг возьмет, да и впадет в детство. В смысле, временно впадет: я не про тяжелые старческие болезни, я про то, как иногда вдруг сорокалетняя тетка пятьдесят шестого размера взвизгнет -- да как примется щекотать всех вокруг или побежит меж березок, игриво хохоча, расшалится как котенок, и все это -- без единой рюмки, просто такое у нее случилось настроение.
Или вот сижу я на работе, мирно копаюсь в компьютере. Рядом сидит и делает то же самое моя коллега, солидная дама неопределенного возраста. И вот представьте себе -- она вдруг встает со своего рабочего места, хватает Малый энциклопедический словарь и хлопает меня им по голове! То есть явно у нее случилось настроение пошутить и порезвиться -- мне страшно повезло, что ей в таком вот состоянии под руку попался Малый, а не Большой энциклопедический словарь, а то я бы просто красиво сползла на пол с легким сотрясением мозга.
Однажды у меня дома зазвонил телефон, и незнакомый энергичный женский голос радостно завопил:
-- Заец, здорово! С трудом тебя разыскала! Ну как ты там? Угадай, кто это?
Ну где уж мне. Впрочем, таинственная незнакомка не стала меня долго мучить и сообщила, что она -- Чемодан, ну, помнишь Дулдино?
Ну я и вспомнила. Когда-то, миллион лет назад, когда мы все были детьми, наши родители работали в одном таком министерстве, которое для не самых важных своих сотрудников устраивало организованный отдых на природе -- рядом с деревенькой под Псковом для них сделали турбазу. И вот на эту турбазу мы ездили каждое лето на протяжении лет, наверное, семи-восьми, друг у друга на глазах росли, дрались, а потом дружили с деревенскими -- то есть нормальное счастливое советское детство. А Чемодан -- это Светка Чемоданова, которую вдруг посетила ностальгия и которая решила через двадцать лет собрать всю старую компанию и всем кагалом еще раз смотаться в Дулдино.
Короче говоря, Чемодан нашла меня и еще одну девочку Марину, которую я в упор не помнила. Я случайно знала, где искать Васю (Лизу Васильеву) и Вовчика; те знали еще про нескольких из нас... Словом, Чемодан, взявшая на себя организаторскую функцию, сумела подбить на возвращение в детство человек десять...
И вот десять совершенно чужих друг другу людей, в основном не видевших друг друга по двадцать лет и с трудом представляющих, что им, в смысле нам, друг с другом делать, на шести машинах разного класса, позанимав кто где палатки, спальные мешки и прочую туристическую дребедень, отправились в путь. Причем мы даже не имели ни малейшего представления о том, существует ли до сих пор это самое Дулдино.
Дулдино оказалось на месте и даже не слишком сильно изменилось. По-моему, даже гуси остались теми же самыми, а белый пес Буран явно был тем же самым белым псом Бураном, который однажды изловчился и укусил меня за пятую точку. Хотя на самом деле он был, наверное, праправнуком того Бурана, но все равно -- одно лицо!
Так что антураж удался. А вот лица деревенских сверстников заставили задуматься о вечном. Особенно наглядно демонстрировал, насколько все в этом мире непостоянно, некто Николай -- в свое время все городские девочки по очереди влюблялись в загорелого голубоглазого юного пейзанина. Теперь у него куда-то делась половина зубов, а трезвым его в деревне за все эти двадцать лет никто ни разу не видел.
Из наших прежних деревенских приятелей в Дулдине осталось всего четыре человека, все замученные жизнью и сильно пьющие. Но мы решили внимание на это не обращать -- раз уж вернулись в детство, значит, в детство, и значит, мы опять будем с ними дружить (не драться же!). И мы принялись отрывать их от домашнего хозяйства, зазывать к костру и требовать радостных воспоминаний.
Воспоминания шли как-то странно -- деревенские в основном вообще ничего не помнили, а городские помнили каждый свое, так что единодушия не получалось и напиваться приходилось как совершенно чужим, незнакомым людям. Энергичная Чемодан все пыталась найти хоть что-нибудь общее в нашем совместном прошлом -- но тщетно.
-- Ну неужели вы не помните, как на спор убегали ночевать на кладбище?
И вот тут глаза собравшихся посветлели: про ночь на кладбище помнили все. Тогда деревенские мальчишки сказали городским, что все городские трусы и ни за что не смогут остаться на всю ночь на местном погосте, а городские сказали, что они смелые и им совсем не слабо, и действительно поперлись ночью на кладбище. Как оно там было -- этого уже никто из очевидцев не помнит, однако все помнят взбучку, устроенную им родителями.
Отцовское назидание вызвало у всех припадок умиления и восторга. Между тем выпитое требовало подвигов, и умная Чемодан немедленно предложила, чтобы мы все вот сейчас же пошли на то самое кладбище и провели бы там ночь с целью проверить свою нынешнюю смелость.
Идея нашла отклик в наших душах. Наше коллективное впадание в детство заразило даже бывшего "мужчину нашей мечты" Николая...
На кладбище оказалось совсем не страшно. Ночь была лунной, светлой; нас целая толпа, к тому же толпа, у которой с собой было, так что нас таких не запугать и голыми руками не взять. То есть мы, конечно, наскакивали друг на друга из-за памятников и ходили, растопырив руки и издавая нечеловеческие звуки, но пугались все равно как-то несильно.
И вдруг свет луны загородила некая фигура, явно чужая -- потому что фигура была в чем-то вроде кепки, а на наших головах ничего такого не наблюдалось.
-- И что это мы тут делаем? -- мрачно спросила фигура.
Мы, как могли, сфокусировали зрение и обнаружили, что имеем дело с представителем власти, а именно с милиционером во всем великолепии его формы.
-- Ничего такого, -- весело ответили мы, -- не нарушаем, детство вспоминаем!
-- Так, -- продолжил милицонер, -- а ты, Буренков (это у Николая фамилия такая), все пьешь, как я посмотрю?
Николай ничего не ответил. Николай выпучил глаза так, как вообще-то не бывает, и позеленел столь интенсивно, что это было заметно даже в неверном свете луны.
После чего милиционер строго погрозил нам пальцем, настоятельно посоветовал не баловать и расходиться и удалился, растворившись среди темных кладбищенских кустов.
А Николай все еще сидел тихий, зеленый и, впервые за многие годы, совершенно трезвый.
-- Знаете, кто это был? -- наконец выдавил он из себя. Причем выдавил на редкость нечетко, потому что у него как-то странно клацали еще оставшиеся зубы. То есть про то, как у людей по разным причинам зуб на зуб не попадает, я много раз читала, но вот видеть такое как-то не приходилось. Что же -- все когда-то бывает в первый раз.
А про то, кто это был, мы естественно, не знали.
-- Это Воронин, участковый наш бывший, -- замогильным голосом пояснил Николай.
-- Ну и что? -- никак не понимали мы пафоса ситуации.
-- Так ведь он уже два года как помер!
И мы как-то сразу ему поверили. Может, потому, что склонности к дурацким, как, впрочем, и не дурацким, шуточкам у Николая как не было в детстве, так и сейчас не появилось. И только груз прожитых лет, выраженный в лишних килограммах, помешал нам немедленно с визгом умчаться с кладбища, -- нет, мы умчались гораздо медленнее, чем хотелось бы, побросав на месте встречи с привидением участкового все барахло. В палатки идти было страшно, и мы все набились в избу Николая, где вместе, в одной комнате, не смыкая глаз дожидались рассвета. Грамотно действовали, не как герои глупых фильмов -- тем почему-то все время надо поодиночке уходить в темноту и уже оттуда живыми не возвращаться. Но мы-то умные, мы даже в сортир ходили все вместе.
Когда первые лучи восходящего солнца осветили деревенскую улицу, нашим взорам открылась возмутительная картина: покойный участковый вместо того, чтобы, как положено порядочному призраку, рассеяться и удалиться обратно в могилу, нагло торчал посреди дороги, а к нему робко и недоверчиво приближалась пара местных старух.
С чего местное население решило, что участковый помер -- это загадка щедрой русской души. Просто однажды его перевели куда-то в другое место; но такая возможность почему-то никому из дулдинцев в голову не пришла: помянули они человека как следует, выпили за упокой, поговорили про то, какой он был строгий, но душевный и справедливый...
А он, проезжая неподалеку от Дулдина, решил взглянуть, как там живут его прежние подопечные. А подопечные, оправившись от шока, принялись шутить в том смысле, что, мол, раз уж участкового вот так вот похоронили, то жить ему теперь лет до ста двадцати, и что такой удивительный случай грех не отпраздновать.
В результате покинуть Дулдино в намеченное время нам не удалось: выехали днем позже, слабые и неуверенно ведущие машины, мы ехали домой, к заслуженным семейным скандалам и неприятностям на работе, потому что опоздали и туда и сюда. А бодрые веселые деревенские махали нам вслед и приглашали приезжать почаще, потому что с нами весело.
Ну, может быть, и приедем лет через двадцать. Когда перестанем бояться темноты.
Иногда они возвращаются. Кто они? Ну как кто! Всякие разные неприкаянные души, зомби, ожившие мертвецы, они вылезают из могил, грязные, оборванные и злые, они идут, расставив руки и спотыкаясь, они жаждут всех поубивать... Да что рассказывать -- наверняка вы все это сами видели: каждый третий американский фильм -- именно про это.Как писал поэт, иногда и поздней осенью порою бывает день, бывает час, когда повеет вдруг весною и что-то встрепенется в нас. Красиво сказал, мало того, что стихами, так еще и совершенно справедливо отметил: с каждым может такое случиться, что на старости лет он вдруг возьмет, да и впадет в детство. В смысле, временно впадет: я не про тяжелые старческие болезни, я про то, как иногда вдруг сорокалетняя тетка пятьдесят шестого размера взвизгнет -- да как примется щекотать всех вокруг или побежит меж березок, игриво хохоча, расшалится как котенок, и все это -- без единой рюмки, просто такое у нее случилось настроение.
Или вот сижу я на работе, мирно копаюсь в компьютере. Рядом сидит и делает то же самое моя коллега, солидная дама неопределенного возраста. И вот представьте себе -- она вдруг встает со своего рабочего места, хватает Малый энциклопедический словарь и хлопает меня им по голове! То есть явно у нее случилось настроение пошутить и порезвиться -- мне страшно повезло, что ей в таком вот состоянии под руку попался Малый, а не Большой энциклопедический словарь, а то я бы просто красиво сползла на пол с легким сотрясением мозга.
Однажды у меня дома зазвонил телефон, и незнакомый энергичный женский голос радостно завопил:
-- Заец, здорово! С трудом тебя разыскала! Ну как ты там? Угадай, кто это?
Ну где уж мне. Впрочем, таинственная незнакомка не стала меня долго мучить и сообщила, что она -- Чемодан, ну, помнишь Дулдино?
Ну я и вспомнила. Когда-то, миллион лет назад, когда мы все были детьми, наши родители работали в одном таком министерстве, которое для не самых важных своих сотрудников устраивало организованный отдых на природе -- рядом с деревенькой под Псковом для них сделали турбазу. И вот на эту турбазу мы ездили каждое лето на протяжении лет, наверное, семи-восьми, друг у друга на глазах росли, дрались, а потом дружили с деревенскими -- то есть нормальное счастливое советское детство. А Чемодан -- это Светка Чемоданова, которую вдруг посетила ностальгия и которая решила через двадцать лет собрать всю старую компанию и всем кагалом еще раз смотаться в Дулдино.
Короче говоря, Чемодан нашла меня и еще одну девочку Марину, которую я в упор не помнила. Я случайно знала, где искать Васю (Лизу Васильеву) и Вовчика; те знали еще про нескольких из нас... Словом, Чемодан, взявшая на себя организаторскую функцию, сумела подбить на возвращение в детство человек десять...
И вот десять совершенно чужих друг другу людей, в основном не видевших друг друга по двадцать лет и с трудом представляющих, что им, в смысле нам, друг с другом делать, на шести машинах разного класса, позанимав кто где палатки, спальные мешки и прочую туристическую дребедень, отправились в путь. Причем мы даже не имели ни малейшего представления о том, существует ли до сих пор это самое Дулдино.
Дулдино оказалось на месте и даже не слишком сильно изменилось. По-моему, даже гуси остались теми же самыми, а белый пес Буран явно был тем же самым белым псом Бураном, который однажды изловчился и укусил меня за пятую точку. Хотя на самом деле он был, наверное, праправнуком того Бурана, но все равно -- одно лицо!
Так что антураж удался. А вот лица деревенских сверстников заставили задуматься о вечном. Особенно наглядно демонстрировал, насколько все в этом мире непостоянно, некто Николай -- в свое время все городские девочки по очереди влюблялись в загорелого голубоглазого юного пейзанина. Теперь у него куда-то делась половина зубов, а трезвым его в деревне за все эти двадцать лет никто ни разу не видел.
Из наших прежних деревенских приятелей в Дулдине осталось всего четыре человека, все замученные жизнью и сильно пьющие. Но мы решили внимание на это не обращать -- раз уж вернулись в детство, значит, в детство, и значит, мы опять будем с ними дружить (не драться же!). И мы принялись отрывать их от домашнего хозяйства, зазывать к костру и требовать радостных воспоминаний.
Воспоминания шли как-то странно -- деревенские в основном вообще ничего не помнили, а городские помнили каждый свое, так что единодушия не получалось и напиваться приходилось как совершенно чужим, незнакомым людям. Энергичная Чемодан все пыталась найти хоть что-нибудь общее в нашем совместном прошлом -- но тщетно.
-- Ну неужели вы не помните, как на спор убегали ночевать на кладбище?
И вот тут глаза собравшихся посветлели: про ночь на кладбище помнили все. Тогда деревенские мальчишки сказали городским, что все городские трусы и ни за что не смогут остаться на всю ночь на местном погосте, а городские сказали, что они смелые и им совсем не слабо, и действительно поперлись ночью на кладбище. Как оно там было -- этого уже никто из очевидцев не помнит, однако все помнят взбучку, устроенную им родителями.
Отцовское назидание вызвало у всех припадок умиления и восторга. Между тем выпитое требовало подвигов, и умная Чемодан немедленно предложила, чтобы мы все вот сейчас же пошли на то самое кладбище и провели бы там ночь с целью проверить свою нынешнюю смелость.
Идея нашла отклик в наших душах. Наше коллективное впадание в детство заразило даже бывшего "мужчину нашей мечты" Николая...
На кладбище оказалось совсем не страшно. Ночь была лунной, светлой; нас целая толпа, к тому же толпа, у которой с собой было, так что нас таких не запугать и голыми руками не взять. То есть мы, конечно, наскакивали друг на друга из-за памятников и ходили, растопырив руки и издавая нечеловеческие звуки, но пугались все равно как-то несильно.
И вдруг свет луны загородила некая фигура, явно чужая -- потому что фигура была в чем-то вроде кепки, а на наших головах ничего такого не наблюдалось.
-- И что это мы тут делаем? -- мрачно спросила фигура.
Мы, как могли, сфокусировали зрение и обнаружили, что имеем дело с представителем власти, а именно с милиционером во всем великолепии его формы.
-- Ничего такого, -- весело ответили мы, -- не нарушаем, детство вспоминаем!
-- Так, -- продолжил милицонер, -- а ты, Буренков (это у Николая фамилия такая), все пьешь, как я посмотрю?
Николай ничего не ответил. Николай выпучил глаза так, как вообще-то не бывает, и позеленел столь интенсивно, что это было заметно даже в неверном свете луны.
После чего милиционер строго погрозил нам пальцем, настоятельно посоветовал не баловать и расходиться и удалился, растворившись среди темных кладбищенских кустов.
А Николай все еще сидел тихий, зеленый и, впервые за многие годы, совершенно трезвый.
-- Знаете, кто это был? -- наконец выдавил он из себя. Причем выдавил на редкость нечетко, потому что у него как-то странно клацали еще оставшиеся зубы. То есть про то, как у людей по разным причинам зуб на зуб не попадает, я много раз читала, но вот видеть такое как-то не приходилось. Что же -- все когда-то бывает в первый раз.
А про то, кто это был, мы естественно, не знали.
-- Это Воронин, участковый наш бывший, -- замогильным голосом пояснил Николай.
-- Ну и что? -- никак не понимали мы пафоса ситуации.
-- Так ведь он уже два года как помер!
И мы как-то сразу ему поверили. Может, потому, что склонности к дурацким, как, впрочем, и не дурацким, шуточкам у Николая как не было в детстве, так и сейчас не появилось. И только груз прожитых лет, выраженный в лишних килограммах, помешал нам немедленно с визгом умчаться с кладбища, -- нет, мы умчались гораздо медленнее, чем хотелось бы, побросав на месте встречи с привидением участкового все барахло. В палатки идти было страшно, и мы все набились в избу Николая, где вместе, в одной комнате, не смыкая глаз дожидались рассвета. Грамотно действовали, не как герои глупых фильмов -- тем почему-то все время надо поодиночке уходить в темноту и уже оттуда живыми не возвращаться. Но мы-то умные, мы даже в сортир ходили все вместе.
Когда первые лучи восходящего солнца осветили деревенскую улицу, нашим взорам открылась возмутительная картина: покойный участковый вместо того, чтобы, как положено порядочному призраку, рассеяться и удалиться обратно в могилу, нагло торчал посреди дороги, а к нему робко и недоверчиво приближалась пара местных старух.
С чего местное население решило, что участковый помер -- это загадка щедрой русской души. Просто однажды его перевели куда-то в другое место; но такая возможность почему-то никому из дулдинцев в голову не пришла: помянули они человека как следует, выпили за упокой, поговорили про то, какой он был строгий, но душевный и справедливый...
А он, проезжая неподалеку от Дулдина, решил взглянуть, как там живут его прежние подопечные. А подопечные, оправившись от шока, принялись шутить в том смысле, что, мол, раз уж участкового вот так вот похоронили, то жить ему теперь лет до ста двадцати, и что такой удивительный случай грех не отпраздновать.
В результате покинуть Дулдино в намеченное время нам не удалось: выехали днем позже, слабые и неуверенно ведущие машины, мы ехали домой, к заслуженным семейным скандалам и неприятностям на работе, потому что опоздали и туда и сюда. А бодрые веселые деревенские махали нам вслед и приглашали приезжать почаще, потому что с нами весело.
Ну, может быть, и приедем лет через двадцать. Когда перестанем бояться темноты.
ЛЕНА ЗАЕЦ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
