Неотъемлемые права и свободы, среди которых значатся и стандарты правосудия, перечислены во Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной ассамблеей ООН в 1948 году. Обязательство уважать эти права и свободы содержится и в Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанном в 1975-м.
В обоих случаях число стран, присоединившихся к документам и заявивших о намерении придерживаться закрепленных там принципов, значительно. И упомянутые акты, без сомнения, оказали влияние на международную политику и поведение государств. Есть мнение, что согласие Москвы на присутствие гуманитарной составляющей в Хельсинкском документе, точнее, ее увязка с военно-политическими вопросами стала катализатором кризиса и в конце концов краха СССР. Возможно, это действительно так. Как бы то ни было, меморандумы времен холодной войны фиксировали определенные гуманитарные стандарты, но не требовали их неукоснительного воплощения в жизнь, тем более в какой-то конкретной интерпретации. Иными словами, страны разных общественно-политических систем могли резко критиковать и отвергать действия идейных оппонентов, но на уровне текущей политики признавали их право придерживаться собственной практики.
После холодной войны ситуация изменилась. В силу известных обстоятельств Запад обрел возможность настаивать на универсальности не только принципов, но и их конкретных интерпретаций и форм применения. В этой связи примечательны возражения России в ответ на упреки, что она нарушает свои обязательства по линии Совета Европы (CЕ), например, в вопросе соблюдения прав сексуальных меньшинств. Аргумент Москвы: выдвигаемые требования – не обязательства, принятые при вступлении в СЕ в 1996 году, а толкование базовых положений в духе идейно-политического развития ведущих западных стран. Сами они могут трактовать нормы, как хотят, но не имеют права навязывать свое толкование другим.
Комплекс гуманитарных подходов, принятых в западной политической жизни, – обязательная часть того, что называют либеральным мировым порядком. Этот порядок в относительно целостном виде существовал четверть века – с окончания холодной войны до середины 2010-х годов. И хотя устраивал он не всех, серьезных поползновений к его пересмотру не предпринималось, реальных возможностей и подлинных стимулов для этого ни у кого не было. Соответственно, не было и попыток оспорить присущую этому порядку тягу к десуверенизации и наднациональности норм. Материальной основой этого служила экономическая глобализация. Этической – представление о правомерности вмешательства во внутренние дела государств, если они нарушают гуманитарные и правовые стандарты. Правда, юридически закрепить это на уровне ООН не получилось – согласовать критерии такого вмешательства не смогли, ограничившись констатацией, что оно может быть необходимым.
Однако как способ воздействия на те или иные правительства такой подход работал. Оставим в стороне случаи военных интервенций. Но политическое и экономическое давление, обусловленное ценностными причинами, часто заставляло объекты либо корректировать поведение, либо как минимум обращать внимание на нападки и искать способы на них ответить, выстраивать оборону. Происходило это потому, что в логике целостного либерального порядка список требований воспринимался как набор правил, которые невозможно просто игнорировать. И если они служили политическим инструментом, то по крайней мере в рамках определенной мировоззренческой системы. Системы, которая сама по себе считалась почти безальтернативной и в целом правильной, хотя и не для всех и не сразу достижимой. Например, можно вспомнить ряд высказываний российских руководителей, включая президента, о том, что Россия движется к той же цели, что и развитые западные страны, просто не надо ее искусственно толкать, сама придет своим путем.
Сейчас ситуация снова изменилась. Это видно, в частности, и по российской реакции на критику в связи с делом Навального. В предыдущих конфликтных случаях (дело ЮКОСа, коллизия с Pussy Riot и пр.) российские представители с разной степенью резкости и эмоциональности, но все же старались объяснить западным критикам правомерность действий, используя принятые на Западе категории. Сейчас этого нет, от иностранных претензий либо просто отмахиваются, либо их высмеивают. Причины можно искать в трансформации российской системы, но важнее здесь общая перемена на мировой арене. Либеральный порядок, основанный на системе институтов и норм, закончился. Стандарт поведения и социально-политического устройства, который естественным образом предполагался в рамках либерального порядка и претендовал на универсальность, более таковым не является. Повышение суверенности контроля над политическим, экономическим и идейным пространством государств становится целью практически везде.
Эрозия прежнего стандарта шла с двух направлений. Укрепление стран с иными культурными традициями, чем классический Запад, повышение их роли в мире и, соответственно, снижение их стремления соблюдать какие-то западные установления. В то же время – сложные общественные процессы в самих ведущих странах Запада, которые уже не давали воспринимать их как эталон.
В результате на сегодня сохранилась оболочка, наполненная другим содержанием. При утрате общепризнанной универсальности ценностная и правозащитная риторика превращается в исключительно политический инструмент. Это вызывает любопытные казусы. Скажем, трудно без умиления смотреть интервью бывшего советника президента Трампа по национальной безопасности Джона Болтона, которое он дал в день присуждения Навальному реального срока. Болтона, который является (и не скрывает этого) убежденным американским националистом крайне консервативного толка, воспринимать всерьез в качестве радетеля за права и свободы невозможно. Тем не менее он выступает именно в этой роли. Еще более показательна американская (и в чуть меньшей степени европейская) реакция на внезапное закрытие президентом Украины Владимиром Зеленским трех оппозиционных телеканалов, поводом для чего послужило обвинение в антигосударственной деятельности. США и ЕС решение одобрили. Если спроецировать аналогичную ситуацию на Россию (допустим, Кремль запрещает с теми же аргументами неподконтрольные электронные СМИ), мнение Вашингтона и Брюсселя легко предсказать, и оно будет противоположным. Можно назвать это двойным стандартом, но точнее будет другое – стандарта не стало вовсе, есть оценка, мотивированная политической целесообразностью. Наверное, не вполне совпадение, что такая же коллизия наблюдается внутри стран, особенно Соединенных Штатов, в контексте тамошней политической борьбы.
Пропасть между политикой эпохи либерального порядка и сегодняшним днем наглядно продемонстрировал визит в Москву верховного представителя по внешней политике и политике безопасности ЕС Жозепа Борреля. По привычке от него чего-то ждали. Но визит показал лишь одно: между Россией и ЕС наблюдается глубокое отчуждение, которое не преодолеть обычными дипломатическими усилиями. Отсутствует общая рамка взаимоотношений, пусть конкурентных или даже антагонистических. Имеет место полное несовпадение логик поведения и восприятия происходящего. Отсутствует общее этическое пространство.
Евросоюз продолжает (возможно, по удобной для него инерции) считать, что важным предметом двустороннего обсуждения должно быть состояние гуманитарной и политической системы в России, ее соответствие европейским принципам общественного устройства. Это вытекает из модели отношений, которая когда-то (еще в 1990-е) была принята сторонами и предусматривала постепенное приближение России к упомянутым нормам, а затем какую-то (не описанную детально) форму объединения усилий для реализации совместного проекта.
За истекшие два с половиной десятилетия идея такого проекта размылась и исчезла, Россия и ЕС сильно изменились, причем очень по-разному, но сам подход выжил. И теперь Евросоюз настаивает, что Россия должна скорректировать внутриполитическую линию, которую ЕС считает неприемлемой.
Россия, со своей стороны, в резкой и безапелляционной форме отвергает не только критику, но и саму идею о том, что существует какой-то внешний образец/арбитр, указаниям которого нужно следовать. Отсюда не ответы и разъяснения, как раньше, а демонстративное игнорирование и указание на моральную (не политическую даже) несостоятельность подобного. Усилия Брюсселя вернуть в отношения ценностный компонент воспринимаются в Москве только как рычаг политического давления. Ответ решительный: МИД объявил о высылке дипломатов из Польши, Швеции и Германии, которые были замечены на протестных акциях в российской столице. Послание простое: участие иностранных представителей во внутренних процессах в нашей стране неприемлемо ни в какой форме, даже просто наблюдения.
Между тем никакой другой согласованной парадигмы отношений нет. Возвращение к схеме холодной войны невозможно, во всяком случае пока. Она требует, повторю, признания права другой стороны на собственную политическую практику, чего после трех десятилетий этического универсализма Запад признать не хочет. Ну и вторая причина – Россия рассматривается как стратегически слабый, в перспективе неустойчивый мировой игрок, силы которого скоро неизбежно пойдут на убыль. Так что признавать за ним права на моральную самобытность – слишком щедрый дар. Равноправные «размены» не считаются правильными, ибо нет баланса сил, как 40 лет назад.
Сложившаяся ситуация выглядит неприятной, потому что не предусматривает механизма сопряжения интересов. Чтобы рассчитывать на появление какого-то нового фундамента для диалога, его сначала надо если не прекратить, то, по крайней мере, свести к минимуму. Тогда, во-первых, станет понятно, где сферы, в которых Россия и ЕС (Россия и США) друг другу действительно жизненно необходимы (их меньше, чем кажется), во-вторых, возможно, затухнет импульс, данный ожиданиями конца ХХ века. Любые политические контакты и пересечения сейчас почти гарантированно вызовут только нарастание взаимной неприязни, чего бы не хотелось. Ее и так изрядно.
Автор – главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», председатель Совета по внешней и оборонной политике (СВОП)
