Перечисление грехов и ошибок европейцев после 1989 года займет слишком много места для того, чтобы им имело смысл заниматься. Можно ли винить людей, в 1989-м искренне, со слезами счастья, радовавшихся падению символа «железного занавеса», за то, что потом они закрывали глаза на все несправедливости, которые таил в себе мир, находившийся за этим занавесом? Нет, нельзя. Потому что надежды, которые не могли ни быть обмануты - это все равно лучше, чем их отсутствие.
1989 год был прекрасным временем избавления от социалистической системы, смертельно недоевшей тем, кто в ней жил. Великий Советский Союз споткнулся об рулон отсутствовавшей в магазинах туалетной бумаги. Ни одна, даже самая некомпетентная элита, не смогла бы обрушить систему, если бы существовавшие порядки не обрыдли людям. В течение нескольких месяцев схлопнулись политические режимы в Болгарии, Венгрии, Польше, ГДР, Чехословакии. На Рождество кровавую точку в событиях года поставили в Бухаресте, где смена власти сопровождалась бойней и казнью у грязного забора президента Чаушеску и его жены. К бархату чехословацкой революции и слезам радости немцев добавились брызги крови. Но для европейцев эта кровь уже не имела значения.
«Я поборник лицемерия. Оно хоть как-то приближает к добродетели». Эту фразу Джон Ле Карре выковал в далекие 1960-е и вложил в уста британского дипломата в своем «Маленьком городке на Рейне» - произведении, которое, наверное, наиболее точно отразило дух современной Германии. Да, на самом деле, и всей Европы. Замалчивание преступлений европейцев во время Второй мировой войны не было чисто западным феноменом. В той же ГДР или СССР чудовищные зверства приписывались не немцам, которые их совершили, а абстрактному нацизму, повешенному в нюрнбергской тюрьме. Это было неизбежным выбором. После катастрофы «Второй тридцатилетней войны» 1914 – 1945 годов саморазрушение Европы необходимо было остановить даже столь высокой ценой.
Удар по Югославии стал пиком могущества Запада, но и моментом, с которого оно пошло на убыль
Не удивительно, что фундаментальное лицемерие легло в основу всей послевоенной европейской цивилизации. И перешло на отношение немцев, как главных европейцев, ко всему, что происходило в мире после 1989 года. Мир должен был и мог стать лучше, но Левиафан и его инстинкты никуда не делись. Выбор был, подсознательно или обдуманно, сделан в пользу того, чтобы не видеть, как западные государства с присущим им эгоизмом неизбежно возьмут своё и принесут горе побежденным – народам Югославии и постсоветского пространства, заплатившим за торжество Европы. Но ведь это, в конечном счете, естественно. Справедливость вообще не может рассматриваться в качестве категории международных отношений – это европейцы усвоили со времен Макиавелли. Способность признавать несправедливость «по умолчанию» - признак взрослой цивилизации. «Старая Европа» такой способностью обладает в полной мере.
Почему стоит читать Фукуяму, хотя предсказанный им конец истории так и не наступил
А в 1989 году уже вся Европа в одночасье стала «немецкой» в том смысле, что именно Германия и ее народ оказалась главным бенефициаром перемен. Было бы близоруко сводить сейчас все к национальной культуре немцев – готовности закрывать глаза на ужасные вещи, если в их тени обеспечено процветание и душевный покой. В конце концов, их эмоциональный раздрай в ХХ веке и так обошелся нам всем очень дорого. В 1989-м немцы, наконец, оказались «на правильной стороне истории» и в окружении друзей. Тем более, что выбора у них, в сущности, не было. Вопрос состоял только в том, сколько по времени будет звучать «Ода к радости».
Через 30 лет Европа опять может быть уничтожена в результате войны, как следствие расширения НАТО, которое сами европейцы продвигали. В Германии все более сильными становятся те, кто не стесняется разговоров о национальном духе и интересах. Президент Франции говорит о «смерти мозга» НАТО – организации, которая для многих миллионов в Европе вообще стала культурным феноменом – частью цивилизации, а не прикладным военным блоком. Европа провалилась в деле адаптации России. Неизбежная плата за лицемерие 1989 года – грядущие десятилетия европейской истории, наполненные тревогой и неопределенностью. Что, в масштабах всего человечества, конечно, тоже не столь трагично.
