Приводить подобные аргументы многолетнюю главу правительства Германии никто не заставлял. Так что аудитория имеет полное право интерпретировать их буквально – то есть как признание в лукавстве, а точнее сознательном обмане. Линия выстраивается в духе того, что давным-давно твердила Москва – Украина политический процесс просто имитировала, готовясь к реваншу, а западные страны (Германия и Франция как непосредственные участники и США как опосредованный куратор) ей в этом содействовали.
Рискнем предположить, что это сильно упрощенная интерпретация, а на деле все обстояло несколько иначе. В некотором смысле все еще хуже, поскольку любая осознанная линия поведения – более понятный и предсказуемый вариант, чем следование по произвольно направляющемуся течению. Есть подозрение, что никакой специальной задней мысли у Меркель не было ни тогда, когда подписывали Минские соглашения, ни тогда, когда их не выполняли. И в обоих случаях в Берлине и Париже искренне полагали, что не покладая рук трудятся на благо мира и безопасности в Европе.
Минские соглашения, которые удалось ввести в действие со второго раза, стали результатом военных поражений Украины, соответственно, задачей ее западных симпатизантов было любыми способами остановить войну. В кулуарах тогда говорили, что Меркель вообще-то не советовала Порошенко подписывать предложенный текст, потому что понимала: закрепленная там схема выгодна Москве. Идея, что прописанные в Минске особые условия возвращения Донбасса в состав Украины позволят России иметь своего рода «стоп-кран» для блокирования дальнейших геополитических шагов Киева, российскую сторону устраивала. В Кремле, судя по всему, действительно полагали, что такое возможно, хотя были и противники этого подхода. Украинская сторона руководствовалась своей традиционной политической культурой: окончательных договоренностей не бывает вообще, так что какая, в принципе, разница – сейчас подпишем, потом посмотрим.
Существовал ли план или замысел у Берлина (Париж в лице Франсуа Олланда отдельно рассматривать не стоит – французский президент исполнял тогда функцию привезенного Меркель антуража)? Вряд ли. Было два инстинкта. Первый – Украина априори права, а Россия – нет. Конкретные обстоятельства неважны. Второй – найти способ пригасить это все, чтобы не надо было постоянно ломать голову, как решать вопрос и отвлекаться на, в общем-то, второстепенный для тогдашней европейской политики сюжет.
Последнее не сработало. На деле и вправду получилось так, как сейчас говорит Меркель, – благодаря Минским соглашениям удалось выгадать время для перевооружения Украины и подготовки ее к войне с Россией. Но считать, что так оно и было задумано изначально, – значит приукрашивать стратегические таланты Европы. А вот первое (Украина все равно права) превратилось в фактическое участие европейцев в войне, перспективы которой туманны.
В некотором смысле, если бы Минские документы рассматривались участниками как серьезный инструмент достижения каких-то целей (пусть разных), возможно, они и сыграли бы полезную роль. Но у всех сторон, помимо провозглашаемой, была и другая, настоящая повестка, так что в результате все действительно превратилось в ширму для подготовки чего-то совсем иного. Как ни парадоксально, в проигрыше оказался тот, у кого зазор между двумя повестками был наименьшим. Декларируемые и истинные задачи России отличались друг от друга меньше, чем у остальных. И Москва действительно добивалась имплементации Минских соглашений максимально близко к их букве, в то время как остальные, как минимум, исходили из духа, а на самом деле – скорее из того, что сказала Меркель, – отсрочка, не более.
Почему Ангела Меркель сейчас говорит такие вещи, понятно. В теперешней системе западных координат сама дипломатия с Путиным, даже задним числом и вроде бы с благими целями, считается преступным сговором. Франк-Вальтер Штайнмайер, еще со времен канцлерства Шрёдера немало вложивший в «сближение через переплетение», просто повинился: ошибался, простите. Меркель ищет рациональных оправданий, точнее, придумывает их, перекраивая ту ситуацию в угоду нынешней. И делает это таким образом, что Путин, получается, прав: как вообще тогда договариваться? Но это никого уже не интересует.
Минские соглашения остались в прошлом, поскольку завершали одну фазу конфликта, а сейчас полыхает другая, качественно иного масштаба. Представить себе, что она завершится чем-то, подобным переговорам 2014–2015 годов, очень сложно. Пока вообще непонятно, что сейчас имеют в виду, когда говорят о переговорах. О чем? Все участники противостояния уже объявили его экзистенциальным – какие могут быть компромиссы? Но политические уроки Минских соглашений вспомнить полезно, и не когда-то потом, а именно сейчас.
