Эта цитата может показаться стенограммой прошедшего на днях в Америке инструктажа сотрудников СМИ или, скажем, издательства. Слишком уж злободневны рекомендации стараться быть политкорректным и осторожным.
Однако приведенные выше слова – фрагмент романа Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», впервые изданного в далеком 1953 году. Произведение это хорошо известно и считается классикой. Когда заходит речь о его сюжете, обычно вспоминаются пожарные, уничтожающие книги, жуткая механическая гончая, преследующая библиофилов, или скрывающиеся в лесу интеллектуалы. Но не краткий исторический экскурс, описывающий первопричину этого кошмара. Согласно гениальному прозрению автора, началось все с бесконечных жалоб различных групп населения на те или иные художественные произведения («Цветным не нравится книга "Маленький черный Самбо". Сжечь ее. Белым неприятна "Хижина дяди Тома". Сжечь и ее тоже»).
Книги часто попадали в немилость. А уж в ХХ веке борьба с ними была особенно драматична. Так, летящие в огонь книги стали одним из самых ярких визуальных образов, связанных с Третьим рейхом. Впрочем, это, разумеется, экстрим – гораздо чаще опальную литературу просто не печатали и изымали из общественного доступа.
Америка в этом отношении отличалась от прочих стран мира. Формально благодаря Первой поправке цензуры в США нет. Но на практике все не так просто. Например, в 1873 году поборник моральной чистоты и строгости Энтони Комсток добился принятия закона, запрещавшего пересылать почтой ряд товаров, в том числе «непристойные, развратные или похотливые» книги. Благодаря ему в английском языке даже появилось слово comstockery, которым и по сей день описывают ханжеское отношение к искусству и выискивание мнимых непристойностей.
В ХХ веке душителями литературных свобод в Америке стали школьные советы. Запрещать публикацию чего-либо они не могли, но зато могли добиться изъятия неугодных книг из библиотек. Жертвой борцов за нравственность стал и «451 градус по Фаренгейту»: роман издавался в двух вариантах – «взрослом» и школьном, из которого были вымараны крепкие выражения и упоминание абортов, а также переписаны некоторые пассажи. При этом никаких соответствующих помет сделано не было и сам Брэдбери о том, что школьники читают отцензурированную версию книги, не знал.
Эпоха политкорректности добавила новых деталей к этой печальной картине. Если раньше проблемы возникали в основном у книг, открыто бросавших вызов общественной морали (например, у произведений Генри Миллера – издатель его «Тропика рака» даже угодил за это в тюрьму), то теперь под ударом оказались произведения, еще вчера считавшиеся классикой, но в которых разглядели новый смысл. В «Приключениях Гекельберри Финна» к чернокожему Джиму герои относятся снисходительно, что, оказывается, унижает его. В «Убить пересмешника» белый адвокат вступается за негра – это ли не оскорбительный намек на то, что чернокожим нужен белый спаситель? «Хижина дяди Тома» – аптечной чистоты пример расового стереотипа: главный герой – услужливый старый добряк-негр. И так далее.
Принципиально важно здесь вот что. Во все времена власть и общественники боролись с книгами, считавшимися вредными. Это могли быть еретические произведения, расшатывавшие религиозные устои. Или политические трактаты, плодившие революционные настроения. Но на исходе ХХ века и особенно уже в текущем столетии в США книгам начали ставить в вину, что они могут обидеть или оскорбить.
Приведенная в самом начале этой статьи цитата продолжается словами о том, что борьба с литературой началась «без всякого вмешательства сверху, со стороны правительства» и «не с приказов или цензурных ограничений», а с «нажима со стороны этих самых групп», то есть посчитавших себя чем-то оскорбленными граждан. Пока роман Брэдбери – это все еще описание относительно отдаленного будущего. Но, учитывая, как развиваются события, он может стать и точным описанием дня сегодняшнего.
