Рафаэль Боб-Ваксберг. Тот, кто полюбит все твои трещины
Пер. с англ. Ярославцевой А.И. – М.:Individuum, 2021.
Даже если вы не смотрели мультсериал про коня БоДжека, наверняка его видели: циничный антропоморфный персонаж (как кентавр наоборот: конская голова на человеческом теле) с алкогольной зависимостью стал мемом.
Коня создал Рафаэль Боб-Ваксберг. Недавно на русском вышла его первая книга «Тот, кто полюбит все твои трещины» (в оригинале, конечно, не подразумевалось отсылки к земфировскому «Почему»: Who Will Love You in All Your Damaged Glory) – неловкие, абсурдные, щемящие истории для тех, кто терпеть не может романтические сюжеты и всю эту индустрию любви на продажу со слащавыми открытками к 14 февраля.
Странное кажется таковым лишь при первом поверхностном взгляде. Дело в невероятном, будто из снов заимствованном антураже, в остальном же Боб-Ваксберг удивительно понятен. Взять, например, один из рассказов, «Самое счастливое и знаменательное событие» – о том, как пара готовится к брачной церемонии. Жених и невеста клянут все на свете: кто вообще придумал эти странные ритуалы, на которые отдаешь кучу денег, а смысла в этом никакого, кто сочинил, будто чувствам нужны материальные доказательства? То, что вместо обручальных колец – огромное Яйцо Обета, а новобрачные должны станцевать Танец Лесного Эльфа-Рогоносца – всего лишь детали, вроде конской головы пятидесятилетнего уставшего от жизни БоДжека: замени ее на человеческое лицо – получишь обычную биографию.
Рассказы из сборника то рассыпаются микроисториями, каждая по несколько строчек (набросок, зачаток сюжета, разом отзывающаяся в памяти реплика), то разражается неимоверно длинными и подробными описаниями упаковки соленого кешью. Боб-Ваксберг будет кричать на вас капсом или понижать голос до микрошрифта, будет раздувать ситуацию до абсурда – так, случайно встретившиеся в метро парень и девушка настолько нерешительны, что катаются в этом вагоне метро следующие шестьдесят лет, не вставая с места.
На деле же он утрирует лишь слегка. Час действительно может длиться годами, в любых свадебных традициях не меньше странного, чем в заклании жертвенных козлов для Каменного Бога.
10 дней до конца света, моя темная Ванесса: два романа о страхе и переосмыслении
Тексты Боба-Ваксберга – о трогательном обретении своей целостности в другом, и потому в названии «Тот, кто полюбит все твои трещины» легко заменить «полюбит» на «заполнит»: любовь исцеляет. Но сказать это прямо – мучительно и невозможно, как признаться самому себе, что, каким бы самодостаточным ни был, все равно нуждаешься в фигуре другого, кто бы под ним ни подразумевался.
Этот сборник – как все наши косноязычные недомолвки и путаные истории, которые мы рассказываем, вместо того чтобы сказать «я тебя люблю», все попытки снизить градус пафоса этих слов, которые произносили миллиарды раз и оттого они кажутся пошлостью, чем-то вроде рекламного слогана. Потому что, как сказано в первой строчке «Стихов поэзии», «О чувствах любые слова мне кажутся странными». Но если молчать, мы, подобно ваксберговскому герою, прокатаемся следующие шестьдесят лет в одном и том же вагоне метро. В тишине.
Алла Горбунова. Другая материя
М.:Редакция Елены Шубиной, 2021.
Первую книгу прозы поэтессы Аллы Горбуновой «Конец света, моя любовь», получившей премию «НОС», называли самой важной книгой 2020 года. Новый сборник «Другая материя» – лайт-версия предыдущего. Рассказы, также собирающиеся в цельное высказывание, ощутимо короче и проще: многослойность повествования, главная особенность фантасмагории «Конца света», отпадает вместе с болезненным выморочным флером иной реальности или дурного сна, с темами страшными и запретными. Хоть и кочуют из сборника в сборник образы, множащиеся как в коридоре зеркал: случайных попутчиков, пустившейся во все тяжкие домашней девочки, ментально нездоровой родственницы по имени Бедя, сварившейся в кипятке.
Все писательницы, с которыми Горбунову так или иначе сравнивают – Наталья Мещанинова, Кармен Мария Мачадо или Кристен Рупеньян (точки соприкосновения ясны: у всех – взросление, женская телесность, мрачно-мистическая обыденность), – по атмосфере своей совершенно твинпиксовские авторы. Это иная странность, не такая, как у Боб-Ваксберга: здесь остранение нужно не для того, чтобы проговорить старые истины на новый лад, а чтобы воспеть любой опыт: всё, что ты делаешь, что делают другие – неизменно важно.
Некоторые из текстов могут показаться похожими на полубредовые интервью признанно гениальных людей: вот-вот ждешь, что человек тебе тайны Вселенной откроет, а он говорит, как по подъездам бухал. Кажущийся банальным или даже стыдным эпизод здесь не считывается как таковой, потому как Алла Горбунова дает понять очень четко: что будничное и незначительное, что глубокие философские рассуждения – одна материя, из которой мир и состоит.
Линор Горалик. Мойра Морта мертва
М.:Центрифуга, Центр Вознесенского, 2021.
Линор Горалик поражает тем, как удивительно точно складываются отдельные фрагменты ее творчества в целостную картину – пугающую и завораживающую одновременно. О чем бы ни шла речь: о будущей выставке на тему модных практик в аду «Dressing Demons: Повседневный и парадный костюм обитателей сектора М1» (отсылающей к ее же сборнику фольклора обитателей ада) или о новом сборнике «Мойра Морта мертва». Причем для понимания смыслов отдельных осколков гораликовского мира вовсе не обязательно быть знакомым с остальными: осведомленность лишь позволяет оценить масштаб, не более.
Менее чем на двухстах страницах разместились семьдесят шесть маленьких рассказов из все длящегося цикла «Короче:» (те, что написаны были раньше, выходили отдельной книгой), новелла и две повести.
Ее суперкороткие рассказы, чаще не больше абзаца, невероятно плотно насыщены эмоционально и сюжетно. Это не зарисовки, как в «Другой материи» Аллы Горбуновой, составляющие завершенный цикл, а целостные высказывания, вызывающие острую, немедленную реакцию читателя.
Как в «По-человечески», где пара утомительно выбирает в «Икее» кровать: женщина никак не может сделать выбор, мужчина устал – и последние строки переворачивают ситуацию с ног на голову: кровать выбиралась для умирающего родственника.
Увлекательнее романов: две новинки нон-фикшн о любви о об убийствах
Или в невероятно страшном «Как нас с тобою серый кот в санках на небо увезет», где детское и уютное мгновенно оборачивается опасным. Или в крохотной повести «Учебник» – безостановочный перечень происшествий вроде бы как из задачника по уголовному праву неожиданно заканчивается криком «Как же нам всем быть? Как же нам быть-то, а?».
То, что создает Горалик – всегда приглашение к сотворчеству, сочувствию и соучастию: она показывает лишь край подвластного ей мира, остальное достраивай сам. В каком-то смысле это метафора и чтения вообще, и общения вообще – нам доступно лишь то, что готов показать автор/собеседник, – но именно у Линор Горалик эта недосказанность становится краеугольным камнем творчества: созданный мир не целостен лишь для того, чтобы каждый мог что-то свое привнести.
