Бродяга дхармы: 100 лет писателю-битнику Джеку Керуаку

• Поколение битых
• Дети бомбы
• Первые вопли
• Доброта и политика
• Человек с большой буквы
• Моря и города
• Тридцать метров прозы
• Как из фонтана
• Страдание

Поколение битых

«Когда-то ты был битником», – пел Виктор Цой на первом альбоме группы «Кино». Называться битником в его кругу было почетно – это значило быть нонконформистом, оригиналом, но при этом не смешиваться с привычными субкультурами вроде хиппи или панков. Примерно так же считала певица Дженис Джоплин, в конце 1960-х заявлявшая: «Я вам не хиппи, я битник. Хиппи верят в то, что улучшат этот мир, а битники ни на что особо не надеются». Битником называл себя и «дедушка русского рока» Алексей Хвостенко.

Термин «битник» возник в конце 1950-х, как созвучный модному в то время слову «спутник» – после революционного запуска космических аппаратов русское слово стало международным. Но понятие «бит-поколение» (или, как иногда у нас пишут, «разбитое поколение» – Beat Generation) возникло еще в 1940-х в кругу молодых литераторов Джека Керуака, Герберта Ханке и Джона Клеллона Холмса. Они вспоминали знаменитое «потерянное поколение» Хемингуэя и Дос Пасоса, и им хотелось стать частью столь же влиятельного культурного явления – только нового, актуального, отражавшего бурную жизнь послевоенного мира и Америки, в частности.

Холмс вспоминает, как однажды Керуак сказал ему: «Все мы разбиты, от нас не осталось ничего, кроме голой сути. Это следствие войны, когда люди, чтобы выжить под постоянным психологическим гнетом, вынуждены отбрасывать все роли и маски. Ты разбит, и силы, которые у тебя остались, надо сберечь для самого главного».

Слово «beat» также значит «ритм» и отсылает к джазу, любимой музыке битников. Они обожали бибоп, новаторское джазовое направление, появившееся в 1940-х и своим неистовым ритмом и смелой, безудержной импровизацией как нельзя лучше передававшее беспокойный дух времени. Пионеры бибопа саксофонист Чарли Паркер и трубач Диззи Гиллеспи были кумирами битников, Керуак воспевал их в прозе и стихах.

Дети бомбы

Беспокойный дух времени означал не только поиск новых идей, но и тревогу за будущее Земли и всей цивилизации. Вторая мировая, атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, затем холодная война с гонкой вооружений и перспективой ядерного апокалипсиса – все это давало людям молодого поколения право дистанцироваться от «отцов», приведших человечество к краю пропасти. Пропаганда оголтелого потребления – быстрых кредитов, нехитрого благополучия – выглядела в глазах битников циничной ширмой, прикрывающей гниющие язвы человечества и дурманом, отвлекающим от неизбежной катастрофы.

Соответственно, весь благопристойный американский уклад – от стремления максимально пополнить свою «потребительскую корзину» до христианской религиозности – был тем, чему битники хотели себя противопоставить. Противопоставление шло на всех уровнях: от религиозного (интерес к буддизму и восточной мистике в целом) до полного пренебрежения к материальному, бродяжничества, принципиально неряшливой одежды, свободных сексуальных отношений и экспериментов с наркотиками.

Битники не только принесли в западное общество моду на Восток, но и дали дорогу всем последующим неформальным движениям: хиппи, панкам и так далее.

Первые вопли

К середине 1950-х термин был уже в ходу. В 1954 году журнал The New York Times Magazine напечатал манифест «Это бит-поколение», сочиненный Холмсом.

Публикация книг «Вопль» и другие стихи» Гинзберга в 1956 году, «В дороге» Керуака в 1957-м и «Голого завтрака» Берроуза в 1959-м сцементировала образ нового движения: контркультурного и, по мнению истеблишмента, общественно опасного. Вскоре после выхода «Вопля» его тираж был арестован, как и сам издатель книги Лоуренс Ферлингетти. Его обвинили в публикации непристойностей, но он выиграл суд и в 1961 году напечатал книгу «Вой цензора», в которой подробно описал ход судебного процесса.

Судьба «Голого завтрака» была еще сложнее: роман вышел сначала во Франции и был запрещен к распространению в США как порнографический, а французскому издателю пришлось вступить в полемику с правительством своей страны, отстаивая право на публикацию. Все это сделало большую рекламу Берроузу, без которой многие читатели вряд ли бы заинтересовались этой трудной, весьма специфически написанной книгой. Только в 1966-м американский суд снял обвинения в непристойности и разрешил свободное распространение «Голого завтрака».

Доброта и политика

Битников объединяло желание обрести новый образ жизни, мышления и языка, а не стиль или общие темы. В плане стиля они были очень разные: сардонический смех Уильяма Берроуза, самого старшего из компании, и его сложно выстроенные романы не имели ничего общего с пронизанной восторгом перед жизнью и удобоваримой прозой Керуака. Многословные экстатические поэмы Гинзберга нельзя спутать со сдержанными созерцательными стихами Ферлингетти.

Были среди них и идеологические противоречия: Керуак не одобрял левацкие увлечения Ферлингетти и Гинзберга. «Битники были поколением блаженства, доброты и наслаждения жизнью, а Лоренс перевернул все с ног на голову», – ворчал Джек, говоря о политизированности своих товарищей.

Для консервативно настроенных американцев слово «битник» на долгие годы стало означать вредный и достойный порицания элемент общества, расшатывающего устои, подозрительного интеллектуала и модника – такими были «стиляги» для простых советских граждан. Этот момент хорошо обыгрывается в популярном фильме «Мстители: Финал», где как всегда стильно выглядящий Тони Старк отправляется в 1960-е и, встречая своего отца, военного инженера, получает от него вопрос: «Ты же не из этих битников, а?».

Человек с большой буквы

Из всех битников Керуак стал самым популярным, потому что его автобиографическая проза, будучи очень поэтичной, вызывала у читателя впечатление искреннего и душевного рассказа. Керуак писал о том, что сам испытал, и, если посмотреть в обратном направлении, был честным олицетворением своей прозы.

Даже внешность Керуака располагала к себе, вызывала доверие: открытое волевое лицо с голливудской челюстью, широкие плечи, крепкое телосложение – типичный американский «хороший парень» со спортивным прошлым (так и было), а не какой-нибудь подозрительный худосочный неформал.

Знавшие Керуака лично отзывались о нем как о добрейшем человеке. «Он сопереживал всем – от бродячих котов до старушек», – говорил Гинзберг. Те, кто ожидал встретить в его лице заносчивого сорвиголову или нагловатого богемного персонажа, были поражены, увидев перед собой мягкого и доброжелательного красавца. Он сам говорил: «Поколение битников – это поколение сострадания».

Моря и города

Перед тем как основательно засесть за пишущую машинку, Джек успел набраться жизненного опыта: был перспективным футболистом в Колумбийском университете, куда поступил, чтобы стать писателем, а в 1942-м полгода служил помощником кока на судне торгового флота США, затем вернулся доучиваться в университете. По горячим следам он написал свой первый роман «Море – мой брат», но остался им недоволен. Роман увидел свет лишь полвека спустя.

В 1943 году поступил в морскую пехоту, где пробыл всего неделю и после обращения в лазарет с головной болью был уволен с диагнозом «признаки шизоидной личности».

Что не годится для армии, то сгодится для литературы: в богемных кругах «шизоидную личность» Керуака встретили с распростертыми объятиями. С 1940-х он свой человек в Нью-Йорке: бродит по улицам, слушает джаз, общается с ровесниками-литераторами. Джек осваивает кочевой образ жизни, ради новых впечатлений мотаясь по Америке с Восточного побережья на Западное и обратно.

Он начинает злоупотреблять стимуляторами, в частности бензедрином, который во время войны выдавали летчикам. «Колеса» позволяли Керуаку работать по многу часов без устали, однако вскоре из-за них у молодого писателя началась серьезная болезнь сосудов, флебит.

В 1950-м вышла его первая книга «Городок и город», написанная под сильным влиянием Томаса Вулфа. Керуак не был доволен: авторский текст из 1200 страниц редакторы сократили втрое. Но было и нечто большее: Керуак чувствовал, что еще не нашел свой язык; он должен писать как-то иначе. Так он начал работу над новой рукописью, которая к 1951 году становится романом «В дороге». Попробовав писать традиционным способом – несколько страниц в день, Керуак оставляет его и придумывает новый, помещая себя в экстремальные условия.

Тридцать метров прозы

Запасшись несколькими 30-метровыми рулонами бумаги для телетайпа, чтобы не отвлекаться на смену листов в пишущей машинке и сохранять состояние потока, а также едой и стимуляторами, чтобы прерываться на отдых как можно реже, Керуак заперся в нью-йоркской квартире и через три недели вышел из заточения с практически готовым текстом.

В 2001 году этот рулон с рукописью романа был куплен бизнесменом Джеймсом Айрсеем за два с половиной миллиона долларов.

Роман рассказывал о путешествиях по стране, которые Джек предпринимал со своим другом Нилом Кэссиди, выведенном в книге под именем Дина Мориарти. Появлялись в повествовании и другие друзья-битники, например, Уильям Берроуз (как Старый Буйвол Билл) и Аллен Гинзберг (как Карло Маркс). Непрерывность работы помогала Керуаку входить в своеобразный транс, в котором он заново переживал подробности этих путешествий и тут же описывал их.

Три недели ушло на рукопись и пять лет – на поиски издателя. Помня участь своего предыдущего романа, Керуак не хотел уступать редакторам ни строчки. За это время он написал еще две книги, живя в бедности, отчаянии и странствиях. Когда «В дороге» наконец вышел в 1957-м, не все критики приняли книгу с восторгом, но хвалебная рецензия в журнале Time сделала Керуака знаменитостью.

Долгожданное признание принесло неожиданные проблемы: Керуак, для которого писательство было самым важным делом на свете, страдал от того, что журналисты и критики стали представлять его как селебрити, литератора для масс, да еще попрекать эффектной внешностью, утверждая, что человек с лицом кинозвезды не может быть серьезным автором.

Как из фонтана

После успеха «В дороге» Керуак получил возможность напечатать все, что хотел, и несколько лет продолжал интенсивно писать. Почти в один год вышли «Подземные» о любви белого мужчины и черной девушки (тема для США того времени довольно острая) и их жизни в мире джазовых музыкантов, «Бродяги дхармы» – продолжение «В дороге» (дхарма – ключевой термин в индийской философии и религии, означающий закон, учение и жизненное предназначение. – «Профиль»), «Доктор Сакс» и «Мэгги Кэссиди» – о детстве в городе Лоуэлл, штат Массачусетс. Всего Керуак написал 13 романов, несколько повестей, эссе и стихотворений, не считая созданного совместно с Берроузом романа «И бегемоты сварились в своих цистернах» (опубликован в 2008 году).

У славы быстро обнаружились побочные эффекты: Керуак начал сильно пить. Он чувствовал давление – и со стороны поклонников, и со стороны недоброжелателей – и не знал, что делать дальше. Его первые книги были полны восторга перед жизнью, но с самых ранних лет Керуаку были знакомы и другие чувства – отчаяние, тревога, депрессия. Постепенно они начали выходить на первый план. Теперь он был по-настоящему разбит, и сил сопротивляться этому и бодриться становилось все меньше с каждым днем.

Керуак попробовал уйти в дзен-буддизм, медитировал, но поскольку медитации соединялись с выпивкой, они порой заканчивалось психозом.

Страдание

В последние годы Джек все больше говорил о страдании как о главном содержании его жизни. Он снова вспомнил про католицизм – религию, в которой был воспитан, – и бесконечно рисовал на бумаге образ кровоточащего Христова сердца.

На дворе была вторая половина 1960-х, эпоха любви, «детей цветов» хиппи, рок-революции и психоделической культуры, но Керуак закрылся в своем пьянстве и страдании и лишь безучастно наблюдал за праздником, одним из инициаторов которого когда-то был он сам.

Когда писатель Кен Кизи (автор «Пролетая над гнездом кукушки») и его компания «Веселых проказников» однажды завалились в гости к Джеку, рассчитывая найти в нем духовного отца, готового поделиться мудростью, Керуак, обычно очень общительный, весь вечер просидел молча, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Его друзья-битники Берроуз, Гинзберг, Ферлингетти вполне органично вписались в новую эпоху, но Керуак так и не позволил себе этого.

Может быть, он чувствовал, что его личная история уже подходит к концу. Новые и новые поколения строили свою молодость по заветам «В дороге», а он по-буддистски тихо растворялся в пространстве. С медицинской точки зрения он растворял себя в алкоголе: после многих лет пьянства у писателя развился цирроз печени, а флебит дошел до критической стадии. 21 октября 1969 года Керуак умер в больнице от обширного кровотечения: сначала в горле, потом в желудке. Ему было 47 лет.