Дух и камень: 550 лет со дня рождения Микеланджело Буонарроти

Голубая кровь

Родиной Микеланджело, как и многих других великих людей эпохи Возрождения, была Флорентийская республика. Его мать Франческа ди Нери, родив пятерых сыновей, умерла, истощенная частыми беременностями, когда Микеланджело было шесть лет. Его отец Лодовико Буонарроти был из знатных флорентийских дворян и страшно гордился происхождением. А что еще оставалось делать – унаследовав семейный банковский бизнес, Лодовико прогорел, и принадлежность к славному роду оказалась одним из немногих его утешений.

Микеланджело тоже был не прочь напомнить всем о своей голубой крови, как правило, ради того, чтобы лишний раз подчеркнуть отличие от современных ему живописцев, которые в большинстве своем были происхождения самого простого. Особенно доставалось старшему конкуренту нашего героя – Леонардо да Винчи. Его Микеланджело, язвя, называл незаконнорожденным сыном трактирной служанки.

Имя своему сыну Лодовико Буонарроти тоже дал громкое, в честь архангела Михаила. По словам одного из первых биографов скульптора, Джорджо Вазари, Лодовико хотел показать, что «существо это было небесным и божественным в большей степени, чем это бывает у смертных».

Правда, отец и мысли не допускал, что «существо» оправдает небесное имя, став великим художником. Заставая маленького Микеланджело за рисованием, он бранил и, бывало, лупил его, поскольку считал это занятие «делом низким и недостойным древнего рода». Так что божественный дар пробудился у Микеланджело в обстановке, не слишком к тому располагавшей.

«Он знает больше моего»

Так как мать Микеланджело не отличалась здоровьем, вскоре после рождения ребенка отдали на кормление крестьянке из селения Сеттиньяно под Флоренцией, где у Буонарроти был земельный участок. Эта местность богата залежами песчаника, и многие мужчины Сеттиньяно работали каменотесами, в том числе и муж той крестьянки. Микеланджело порой шутил, что умение обращаться с камнем он впитал с молоком кормилицы.

Своих детей Лодовико старался пристроить «к шерстяному и шелковому цеху», но Микеланджело настолько был поглощен рисованием, что отец в конце концов смирился и, решив извлечь из этого хоть какую-то пользу, отдал сына на обучение в мастерскую знаменитого флорентийца Доменико Гирландайо. Существенным мотивом было то, что учеба не требовала капиталовложений, наоборот, Гирландайо платил Микеланджело как подмастерью.

14-летний Микеланджело рисовал столь умело, что вскоре маэстро Гирландайо с удивлением констатировал: «Он знает больше моего». Юный гений не только виртуозно срисовывал работы старых мастеров, но и порой прибавлял что-то от себя «в манере, дотоле неизвестной». Копируя старые драгоценные рисунки, Микеланджело умел мастерски состарить свои листы и нередко возвращал их вместо подлинников, а подлинники оставлял себе – не ради наживы, а из одержимости искусством.

Неудивительно, что, когда правитель Флоренции и меценат Лоренцо Медичи по прозвищу Великолепный решил создать школу искусств и попросил Гирландайо направить к нему его лучших учеников, в их число попал и Микеланджело. В школе Медичи свойственный нашему герою соревновательный дух проявил себя в полную силу: юноша стремился превзойти всех, кто попадался ему на пути. Именно там он взялся ваять из мрамора копию головы фавна, украшавшую сад Лоренцо Великолепного, хотя никогда прежде с мрамором не работал. Велик был риск опростоволоситься, но Микеланджело не только точно воспроизвел работу старого мастера, но и «усовершенствовал» ее, приделав фавну зубы и язык, чем привел своего нового покровителя в полный восторг. Впоследствии работа с мрамором так увлекла Микеланджело, что он стал считать себя в первую очередь именно скульптором.

Острый язык и сломанный нос

Этот дебют Микеланджело в мраморе резко повысил его статус: Медичи приблизил 15-летнего художника к себе, поселил его в собственном дворце; с тех пор Микеланджело обедал за одним столом с Великолепным, его семьей и избранными гостями.

Стремительный подъем на социальном лифте обеспечил юному таланту элитарный круг знакомств: от философа Пико делла Мирандола и поэта Анжело Полициано до будущих римских пап – Джованни Медичи, ставшего Львом Х, и Джулиано Медичи, ставшего Климентом VII.

Райская жизнь у Медичи оборвалась со смертью патрона, когда скульптору было 17. Ему пришлось вернуться в дом отца, который, видя, в каких кругах вращался его сын, изменил свое отношение к профессии художника, тем более что сын Лоренцо Медичи – Пьеро также покровительствовал нашему герою. Однажды он срочно призвал Микеланджело в свою резиденцию: в городе выпал обильный снег, и Пьеро возжелал, чтобы тот вылепил скульптуру из снега, что наш герой и сделал, как всегда, поразив всех мастерством и полетом фантазии.

К тому времени у Микеланджело уже был сломан нос – то была пожизненная награда за резкий нрав и острый язык. По самой распространенной версии, нос повредил ему однокашник Пьетро Торриджано за то, что Буонарроти надсмехался и подкалывал своих менее одаренных друзей. По мнению же Вазари, который всегда выгораживал Микеланджело, Торриджано побил товарища просто из зависти. Однако привычка высмеивать других художников сохранялась у Микеланджело даже в старости, хотя с возрастом он стал менее буйным и более набожным.

Впрочем, справедливости ради стоит заметить: зубоскалил Микеланджело, лишь когда замечал в живописце сочетание спеси и недостатка таланта. Такому он мог едко посоветовать, например, побелить стену не до рисования фрески, а уже после. В то же время Микеланджело мог по-доброму помогать некоторым неумехам, если видел в них наивность и простодушие, – так было с простаками вроде живописца Менигеллы из Вальдарно или скульптора Тополино, творивших в манере «настолько плохо, что даже хорошо».

Поддельный купидон

Близость к клану Медичи перестала быть привилегией, когда граждане Флорентийской республики, обозвав Пьеро «Глупым», выгнали его из города как изменника родины за то, что он уступил часть земель вторгшемуся в Италию французскому королю Карлу VIII. От греха подальше Микеланджело релоцировался в Болонью. Там повторился сценарий, который вообще был типичен для всей жизни нашего героя. Почти случайно Микеланджело нашел в этом городе влиятельного покровителя (Франческо Альдовранди был из местной знати) и вскоре удивил всех своим мастерством, взявшись доделывать скульптуры в арке святого Доминика. Оба этих элемента часто повторяются в биографии Микеланджело: сначала находится меценат, а затем художник выполняет трудный заказ так великолепно, что зрители не могут поверить своим глазам.

Несмотря на гостеприимность болонского вельможи, как только ситуация во Флоренции стабилизировалась, Микеланджело поспешил обратно – амбициозному художнику полагалось быть в самом центре культурной жизни. Там среди прочего он изготовил мраморного купидона, которого по совету друзей состарил так, что его можно было выдать за античную скульптуру. Подделку под древность продали римскому кардиналу Рафаэлю Риарио. И хотя правда вскоре открылась, кардинал не осерчал, а пригласил умельца в Рим. Эта поездка положила начало всемирной славе Микеланджело.

По заказу римского финансиста и коллекционера Якопо Галли он вырезал из мрамора фигуру Вакха, а затем еще одного купидона. Слухи о молодом даровании дошли до живших в Риме французов – кардинала Сен-Дени и посла Жана де Лагрола, и они заказали Микеланджело скульптуру Пьеты, сцены оплакивания Девой Марией снятого с креста Христа, для принадлежавшей французским королям капеллы Санта-Петронилла в Ватикане.

Три четверти отведенного на работу года Микеланджело провел в Карраре, выбирая подходящую глыбу мрамора. За оставшееся время он создал скульптуру поразительной тонкости и выразительности.

Вокруг Давида

Микеланджело пришлось подписать это произведение, чего он ни до, ни после не делал. Ему было 24 года, и его имя еще не было известно широкой публике, так что авторство этой потрясающей работы молва приписывала то одному, то другому знаменитому мастеру. Наконец, когда, придя полюбоваться на свое творение, Буонарроти услышал, что какой-то приезжий из Ломбардии важно объяснял другому, что это Пьета – шедевр «миланца Гоббо», терпение художника лопнуло, и он, схватив резец, тут же выбил на поясе Девы Марии: «Микеланджело Буонарроти, флорентиец, исполнил».

Вскоре из-под его резца вышел еще один шедевр – статуя Давида, одно из самых известных произведений искусства за всю мировую историю. Как это не раз случалось в его жизни, для Микеланджело это была не просто работа, а вызов, брошенный себе и своим возможностям. Он взялся ваять Давида из глыбы мрамора, уже немало попорченной другим мастером, пытавшимся высечь что-то свое. Эту глыбу можно было счесть забракованной или вырезать из нее нечто скромное, но 26-летнего Микеланджело все эти ограничения и сложности только раззадорили. Это был шанс показать всем, на что он способен.

Если присмотреться внимательно, у молодого Давида, которого многие считают эталоном мужской фигуры, отсутствует одна из спинных мышц и непропорционально большая правая рука. Но эти недостатки объясняются как раз теми ограничениями, которые накладывал испорченный материал. Статуя предназначалась для установки на большой высоте во Флорентийском соборе, поэтому мастер сделал ее крупнее, чем требовали обычные пропорции.

Впрочем, эти детали заметны лишь при тщательном изучении, а вот неприкрытое причинное место библейского героя бросалось флорентийцам в глаза, и вокруг допустимости такого художественного приема возникли горячие споры. Что удивительно, некоторые ханжи продолжают их и в XXI веке.

Проблема голых

Давид был своего рода художественным манифестом Микеланджело, ведь одной из определяющих черт его искусства была способность бесподобно передавать анатомию и пластику человеческого тела. Телесность для Микеланджело не была самоцелью, это был его художественный язык, которым он излагал свои идеи, превосходящие по смыслу плоть и другие материальные объекты, так же, как другие художники разговаривают с миром через свои портреты, пейзажи или абстрактные фигуры. Поэтому тела героев Микеланджело, с одной стороны, очень конкретны, анатомичны, а с другой – условны, играют роль символа, знака.

Ему нередко пеняют на то, что, достигнув совершенства в изображении мужских тел, он был менее искусен в изображении женщин, и действительно, они у Микеланджело, как правило, выходили мужеподобными и мускулистыми. Но это вовсе не потому, что он не мог изобразить тончайшую женственность, достаточно посмотреть на Богоматерь в его римской Пьете, чтобы понять, что это не так. Дело как раз в том, что плоть для него – объект символический. Оттого он, не смущаясь, вырезал и рисовал фигуры обнаженными: эротическая составляющая была последним, о чем он думал, заботясь в первую очередь об экспрессии телесного языка.

Этот язык понимали не все; так что обнаженным фигурам фрески Страшного суда на стене Сикстинской капеллы поборники нравственности позже пририсовали не предусмотренные автором одежды.

Свое мастерство Микеланджело развил во многом благодаря практике препарирования и изучения трупов – занятию, считавшемуся в то время предосудительным. Но все же некоторые благоволившие художнику люди позволяли ему делать это тайно, как, например, священники августинского монастыря Санто-Спирито во Флоренции. При монастыре была больница, и, вырезав для монастырской церкви из дерева большое Распятие, Микеланджело получил возможность изучать невостребованные тела умерших.

Невразумительная битва титанов

На счету у Микеланджело незавершенных проектов побольше, чем законченных. В старости мастер любил говорить, что, если бы его удовлетворяло то, что он делает, «он творил бы очень мало, а то и вовсе ничего».

Первым из многообещающих, но заброшенных дел стала роспись стены зала Большого совета во флорентийском Палаццо Веккьо. Вообще-то, к тому времени Микеланджело начал избегать живописных проектов, объясняя, что он скульптор, но заказчик, глава Флоренции Пьеро Содерини, сумел зацепить его: противоположную стену зала отдали не кому иному, как Леонардо да Винчи. Последний, старше Микеланджело на 23 года, был в зените славы и уже успел настроить против себя молодого скульптора. Когда во Флоренции обсуждалось, в какое место поместить статую Давида, Леонардо предлагал задвинуть ее в самый темный угол. Кроме того, слыша восторженные отзывы о таланте Микеланджело, да Винчи не упускал случая обронить, что скульптура, по его мнению, занятие второсортное по отношению к живописи.

Желание «уесть» Леонардо стало решающим для Микеланджело, и он согласился на работу в Палаццо Веккьо. Выбрав в качестве сюжета битву при Кашине (в которой в XIV веке флорентийцы победили пизанцев), Микеланджело создал множество впечатляющих картонов – подготовительных картин.

Но обещавшая вылиться в эпическое столкновение двух титанов Ренессанса работа вскоре сошла на нет: Микеланджело уехал в Ватикан, куда его вызвал папа Юлий II. В том, как легко Микеланджело отказался от соревнования с да Винчи, можно усмотреть как карьеризм (ведь заказ папы римского был явно важнее флорентийского), так и появившуюся в ходе подготовительной работы неуверенность в том, что он выйдет из схватки победителем. Палаццо Веккьо не повезло: после отъезда Микеланджело забросил свою работу и да Винчи.

Папа может все что угодно

Многие работы Микеланджело выполнял по заказу понтификов, то есть Ватикана. Он прожил долгую жизнь, а для своей эпохи так почти рекордную – без малого 89 лет – и успел потрудиться аж для девяти пап, начиная с Юлия II и заканчивая Пием IV. На вершину церковной иерархии кардиналы поднимались, как правило, в старости, поэтому часто задерживались там всего на несколько лет.

Началось все с гробницы Юлия II, работа над которой в общей сложности растянулась на четыре десятилетия и, по сути, не была доведена до конца. Затевалось дело с большим размахом: одних скульптур предполагалось создать сорок. И в первый год Микеланджело изваял для гробницы одно из знаменитейших своих произведений – сидящего Моисея.

Но вскоре папа начал темнить и уклоняться от контактов с художником. По одной из версий, он загорелся другой идеей – перестроить собор Святого Петра. Когда однажды Микеланджело явился к Юлию II за возмещением средств – покупку и перевозку мрамора для ускорения процесса он оплатил из собственного кармана – и не получил аудиенции, взбешенный художник в ту же ночь собрал вещи и отбыл во Флоренцию.

Папа, самый могущественный человек в Италии того времени, привыкший, что перед ним все лебезят, не ожидал такого поворота и послал за Микеланджело гонца, но Буонарроти лишь усугубил ситуацию, передав, что не желает возвращаться туда, где его не ценят.

Флорентийская знать не обрадовалась Микеланджело. Понимая, что с понтификом шутки плохи и вскоре конфликт может дойти до физической расправы, друзья уговорили Микеланджело пойти на мировую. В качестве знака примирения художник отлил Юлия II в бронзе.

Потолок возможностей

Учитывая, как близок был Микеланджело к власть имущим – что флорентийским, что ватиканским, – недостатка в завистниках и недоброжелателях он не знал. Иногда подковерные интриги шли на пользу мировому искусству. Так, одной из своих величайших работ – росписи потолка Сикстинской капеллы – наш герой, как считается, обязан козням Донато Браманте, первого архитектора cобора Святого Петра и родственника еще одного титана Возрождения, Рафаэля Санти. Рафаэль был моложе Микеланджело на 10 лет и тоже претендовал на статус главного художника эпохи. Оба очень ревниво относились к достижениям друг друга.

Говорят, что Браманте посоветовал папе Юлию II заказать Микеланджело роспись свода, рассчитывая, что тот либо откажется, либо провалит задание и в результате его репутация будет уничтожена, он лишится папского благоволения и уступит дорогу другим, например Рафаэлю. Браманте знал, что Микеланджело не любит работать кистью и красками, но не учел, что трудные, рисковые задачи для него, как красная тряпка для быка.

Микеланджело понимал, что роспись 600 квадратных метров потолка – дело тяжелейшее даже для того, кто набил руку в такой работе. Но он не только принял вызов, но и дерзко заявил, что покажет всем художникам-недоучкам, как делать фрески.

Возведенные Браманте строительные леса он приказал разобрать, сказав, что тот ничего не смыслит в таких вопросах, и сделал новые по собственному проекту. В помощь себе он вызвал друзей-живописцев из Флоренции, но вскоре отправил их обратно, посчитав, что справится сам. Несколько лет изо дня в день, стоя на подмостках с задранной вверх головой, он почти довел себя до инвалидности, испортив зрение и заполучив зоб, и это не считая травм от падений с высоты. Леса плотно закрывали свод от досужих взглядов – мастер не пускал зрителей до полного окончания работ.

План завистников с треском провалился: свод был расписан и открыт. Зрители увидели нечто изумительное – яркие, экспрессивные сцены из Книги Бытия: создание Небес и Земли, Изгнание из Рая, история Ноя, а также фигуры пророков, сивилл и многое другое. Сегодня это хрестоматийные образы, которые давно вышли за пределы альбомов по искусству. Их тиражируют на футболках, тарелках, в интернет-мемах, особенно Сотворение Адама – фреску, на которой Бог-Отец протягивает руку просыпающемуся первочеловеку.

Спустя 20 лет Микеланджело вернулся в капеллу, чтобы выполнить другую невероятную работу – роспись алтарной стены многофигурной фреской «Страшный суд».

Архитектор и поэт

Еще менее привычным делом для скульптора стало проектирование фортификационных сооружений. Во время очередного изгнания Медичи из Флоренции Микеланджело назначили главным инспектором военных укреплений. Через некоторое время, не сказав никому, он тайно перебрался в Венецию, чтобы тихо пересидеть смутные времена, но потом совесть все же заела мастера, и он вернулся в родной город, чтобы помочь землякам обороняться от имперских войск при осаде 1529–1530 годов. Город пал, многие флорентийские граждане были казнены, смерть грозила и 55-летнему Микеланджело, но его спасло заступничество старого приятеля Джулио Медичи, в то время уже папы Климента VII.

Скульптор вернулся в Рим, где его ждала новая «напасть»: Микеланджело принудили стать главным архитектором собора Святого Петра. Он отказывался, объясняя, что не архитектор, но в эпоху Ренессанса, рождавшую мастеров на все руки, такие отговорки звучали неубедительно, тем более в случае с Микеланджело. В итоге он согласился, решив, что сможет принести пользу, противостоя «своре» участвовавших в строительстве лиц, много лет беззастенчиво кормившихся на этом проекте. Борьба с этой «сворой» попортила ему немало крови, но мастер не сдавался. От гонораров за работу в соборе Святого Петра он принципиально отказался.

Микеланджело спроектировал купол и некоторые другие части собора. Среди прочих его архитектурных работ того времени – завершение строительства Палаццо Фарнезе для папы Павла III и грандиозный проект реконструкции Капитолия.

В покинутой им Флоренции осталось несколько недоделанных работ, в том числе усыпальница Медичи в базилике Сан-Лоренцо со знаменитой серией аллегорических скульптур: Утро, День, Вечер, Ночь.

На склоне лет скульптор увлекся поэзией, сочиняя сонеты, мадригалы и стансы, отличавшиеся философской глубиной. До нас дошло около двух сотен его стихотворений, созданных так же мастерски, как и все остальное.

Для души, а не как обычно по заказу старец-скульптор начал высекать новую Пьету, на этот раз из четырех фигур в одном куске мрамора: Спасителя, Богоматери, Марии Магдалины и святого Никодима, в образе которого изображал самого себя. Не очень довольный работой, он разделил эти фигуры и раздал знакомым. Последней его скульптурой, работу над которой прервала смерть, стало еще одно Оплакивание Христа, известное как «Пьета Ронданини».

«Всегда один»

Бог отмерил Микеланджело долгую жизнь, но о своем здоровье художник заботился мало. Однажды, расписывая свод Сикстинской капеллы, он упал со строительных лесов, сильно повредив ногу, но никого не подпускал к себе, хотя с каждым днем чувствовал себя все хуже. Наконец его знакомый доктор, опасаясь, что мастер умрет от гангрены, тайно влез к нему ночью через окно и, застав врасплох, перевязал рану и начал лечение.

По своему образу жизни Микеланджело больше напоминал художников более поздних эпох, одержимых искусством одиночек, нежели своих современников, для которых светская жизнь была не менее важна, чем творческая.

Рафаэль Санти, например, имел обычай окружать себя многочисленными поклонниками. Однажды, когда они с Микеланджело случайно встретились в Ватикане, Буонарроти, обращаясь к Рафаэлю, съязвил: «Вы всегда со свитой, как генерал». Тот не растерялся и парировал: «А вы всегда один, как палач».

Художнику полагалось быть «блистательным», тем более Микеланджело – любимцу римских пап, герцогов и прочей знати. Но Буонарроти не находил нужным наводить лоск и часто расхаживал похожим на бродягу или чернорабочего, таков был его аскетизм.

Он умер, не дожив полмесяца до 89-летия. Папа Пий IV собирался похоронить его в соборе Святого Петра, но флорентийцы выкрали тело своего земляка и спустя почти полгода торжественно погребли в церкви Санта-Кроче.

По свидетельству Вазари, когда гроб художника открыли через месяц после кончины, то с удивлением обнаружили, что тело не подверглось тлению и было таким, словно испустило дух всего час назад. Такое бывает со святыми, но Микеланджело не походил на святого в привычном смысле слова, более того, молва приписывала ему грехи всякого рода.

Однако если в молодые годы религиозность Микеланджело была скорее поверхностной, смешиваясь в типичном для Ренессанса стиле с языческими и гедонистическими мотивами, то Микеланджело второй половины жизни и особенно последних ее лет – образец художника, идущего по духовному пути, обуздавшего свое термоядерное тщеславие и поставившего резец и неповоротливый камень на службу высокому и всепроникающему Духу.