Стратегический юбилей с недомолвками

«Нелепая война»

Очевидно, что доминирующим фактором политики тех лет была продолжавшаяся три с лишним года мировая война. С ней в той или иной степени были связаны все остальные события, включая обе российские революции.

Как ни странно, но ситуация на Восточном фронте к концу 1917 года была довольно стабильная, несмотря на то, что русская армия практически развалилась, а власть в стране перешла от Временного правительства к группе мало кому понятных большевиков. Причина в том, что противники России – прежде всего Германия и Австро-Венгрия – были к этому времени совершенно истощены, и как только Россия вышла из войны, все их боеспособные подразделения были переброшены на Запад. То есть воспользоваться фактическим развалом нашей армии противник возможности не имел и активных действий осенью 1917 года не предпринимал.

Уже 8 ноября II съезд Советов принял знаменитый Декрет о мире. Вскоре Верховный главнокомандующий Николай Духонин был отстранен от руководства войсками и заменен на прапорщика Николая Крыленко. В войска поступила телеграмма следующего содержания: «Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем». Подписал ее председатель Совета народных комиссаров В. Ленин. В конце ноября германское правительство приняло предложение большевиков о перемирии и начале переговоров. Советская делегация выехала в Брест-Литовск, где тогда располагалась ставка немецкого Восточного фронта.

Переговоры шли два месяца. Требования сторон менялись, как и состав делегаций. Немцы настаивали, чтобы наши войска были отведены на линию Нарва – Псков – Двинск (ныне Даугавпилс), а все области западнее были аннексированы.

То есть нашим войскам нужно было оставить занимаемые позиции и отойти на сотни километров в глубь страны. Лев Троцкий всячески затягивал ситуацию, старался выиграть время. Важным фактором было напряженное положение внутри самой Германии (большевики рассчитывали на выступления голодного пролетариата), а также восстание в Киеве – от него зависело, будет ли Украина на стороне большевиков или станет выступать как самостоятельный участник переговоров. Восстание коммунистов в городе было подавлено, Украина отдельно заключила мир с Германией.

В итоге ситуация до крайности надоела кайзеру Вильгельму, который 9 февраля сделал следующее заявление: «Сегодня большевистское правительство напрямую обратилось к моим войскам с открытым радио-обращением, призывающим к восстанию и неповиновению своим высшим командирам. Ни я, ни фельдмаршал фон Гинденбург больше не можем терпеть такое положение вещей. Троцкий должен к завтрашнему вечеру… подписать мир с отдачей Прибалтики до линии Нарва – Плескау (Псков. – «Профиль») – Дюнабург (Даугавпилс. – «Профиль») включительно… верховное главнокомандование армий Восточного фронта должно вывести войска на указанную линию».

16 февраля германское командование официально заявило оставшемуся советскому представителю в Брест-Литовске о том, что в 12 часов дня 18 февраля заканчивается перемирие между Россией и Германией и возобновляется состояние войны. Что, собственно, и произошло. Без боя немецкий отряд в сто человек взял Двинск, в ближайшие дни были захвачены Минск, Полоцк, Псков, Ревель (Таллин). Русская армия сопротивления не оказывала, хотя в некоторых местах имела подавляющее численное преимущество.

«Социалистическое отечество в опасности!»

А что же советское правительство? Естественно, главный упор делался на переговоры, но не предпринимать никаких мер тоже было невозможно. Тем более разговоры о том, что «Ленин – немецкий шпион», становились все громче.

28 января 1918 года Совет народных комиссаров издал Декрет о создании Рабоче-крестьянской Красной армии, который 2 февраля был опубликован в «Газете Временного рабочего и крестьянского правительства» – официальном органе власти. СНК призывал создавать пункты записи в добровольную революционную армию. Впрочем, это было декларативное заявление, рассчитанное на политический эффект, а не на реальное создание армии. Достаточно сказать, что в столице первый пункт записи открылся лишь через три недели – 21 февраля. Немцы в это время как раз занимали Минск. В тот же день было принято воззвание СНК «Социалистическое отечество в опасности!», опубликованное 23 февраля. Одновременно в газете появилось «воззвание военного главнокомандующего» Николая Крыленко, которое заканчивалось словами: «Все к оружию. Все на защиту революции». Но и это была лишь декларация. На деле даже бойцы Петроградской красной гвардии не спешили записываться в революционную армию. А попытка в приказном порядке отправить их на фронт привела к возмущению и массовому дезертирству. Пролетарии просто разошлись по домам.

25 февраля в «Правде» (№ 35, вечерний выпуск) вышла статья Ленина «Тяжелый, но необходимый урок». В ней вождь мирового пролетариата вполне объективно оценил ситуацию:

«Неделя 18–24 февраля 1918 года, от взятия Двинска до взятия (отбитого потом назад) Пскова, неделя военного наступления империалистской Германии на Советскую социалистическую республику, явилась горьким, обидным, тяжелым, но необходимым, полезным, благодетельным уроком».

Ниже в той же статье Ленин делает закономерный вывод о невозможности сопротивления и необходимости подписания немедленного мира: «Преступление, с точки зрения защиты отечества, – принимать военную схватку с бесконечно более сильным и готовым неприятелем, когда заведомо не имеешь армии. Мы обязаны подписать, с точки зрения защиты отечества, самый тяжелый, угнетательский, зверский, позорный мир – не для того, чтобы «капитулировать» перед империализмом, а чтобы учиться и готовиться воевать с ним серьезным, деловым образом».

Собственно, этим заявлением Ленин объяснял товарищам по партии уже случившееся: поздно вечером 23 февраля ЦК РСДРП(б) принял все условия немецкого правительства, что потом было утверждено СНК. Новый состав делегации отправился в Брест для окончательного подписания мира на условиях противника, что и произошло через неделю. Разграничение шло по демаркационной линии, которая прошла через Псков. Сам город остался за немцами.

Псков и тевтоны

Так о каких геройствах и подвигах в двадцатых числах февраля могла идти речь? Есть лишь разрозненные факты. Основная масса регулярных русских частей, находившихся в городе, сопротивления не оказывала, армейское командование никаких мер не принимало. Приказано было лишь выводить вооружения и по возможности уничтожать оставляемое военное имущество. Впрочем, выполняли эти распоряжения далеко не все. Солдаты, которые много месяцев слышали от большевиков о бессмысленности войны и необходимости роспуска армии, вряд ли могли внять их же предложению вдруг взяться за оружие и остановить врага. А офицеры, с которых сняли погоны и практически отстранили от командования, и не собирались этого делать. Кстати, немцы, занимая города, разрешали русским офицерам ношение формы, погон и наград, а солдатам предлагали сложить оружие и уходить на все четыре стороны.

При этом известно, что отдельные нерегулярные отряды пытались защищать Псков, – это были рабочие дружины и красногвардейцы, устанавливавшие в городе Советскую власть. Реального сопротивления они оказать не смогли – были выбиты из города или погибли на улицах. Остальных «благодарные» жители выдали немцам. Есть документы, что врагов видные горожане встречали на центральной площади хлебом-солью. Отчасти это была благодарность за освобождение отСоветов, но в большей степени желание избежать погромов.

В последних числах февраля отошедшие от города разрозненные части и наскоро сформированные отряды революционной армии были объединены под командованием полковника генерального штаба Иордана Пехливанова. Им была поставлена задача отбить Псков, но первые же бои показали безнадежность этих попыток – уровень подготовки и организации «вой-ск» не позволял говорить о возможности проведения серьезной операции. А вскоре в Пскове появились члены делегации Совнаркома (Сокольников, Петровский, Чичерин и другие), едущие в Брест для заключения мира. Они вступили в контакт с немецким командованием, которое должно было обеспечить их безопасность на оккупированной территории. Понятно, что продолжение боевых действий в такой ситуации выглядело бы совершенно нелепым – по договору город должен был остаться за немцами.

Братушки и цистерна спирта

Еще одна яркая страница тех дней – это нарвские подвиги краснофлотцев Павла Дыбенко. Он был яркой, харизматичной личностью: выходец из крестьян с образованием три класса, балтийский моряк, большевик, смутьян и забияка, участник мятежа на линкоре «Гангут», после которого был отправлен на фронт.

С марта 1917 года Дыбенко был членом Гельсингфорсского совета депутатов армии, флота и рабочих, а с апреля – председателем Центробалта (Центрального комитета Балтийского флота). Принимал активнейшее участие во всех петроградских событиях лета–осени 17‑го: отправлял отряды моряков в Смольный, вводил корабли в Неву, захватывал ключевые позиции в городе. После захвата власти большевиками вошел в СНК и стал депутатом Учредительного собрания от флота, причем именно он отдавал приказ начальнику «уставшего караула» матросу Анатолию Железнякову разогнать это мероприятие.

Моряки в Кронштадте и Питере страдали от безделья и, судя по воспоминаниям очевидцев, сильно увлекались пьянством и грабежами. Власти трудно было их сдерживать, ведь это был заслуженный «авангард революции». Посему идея отправить их на обнажившийся фронт выглядела вполне здраво. Нарком военмор Дыбенко был назначен комендантом Нарвы, куда отправился эшелон с несколькими тысячами балтийцев. Но едва моряки в реальном бою столкнулись с немцами, как немедленно развернулись и бросились назад. Прихватив с собой оказавшуюся на станции цистерну со спиртом. Дыбенко сдал командование прибывшему из Питера генералу Дмитрию Парскому, а сам со своими матросами и означенной цистерной отправился в Гатчину. Парский из разрозненных частей организовал оборону неподалеку от города, но немцы дальше Нарвы двигаться и не собирались, а вскоре пришло известие о подписании мира.

Отряд Дыбенко через несколько дней был разоружен, а самого героя революции «за отход от Нарвы и самовольный отъезд с фронта» лишили всех постов, исключили из РКП(б) и арестовали. Тогда к стенам Кремля явились его балтийские «братушки» и заявили, что, если их вожака не выпустят, они откроют огонь из пушек. В итоге в том же марте 1918 года Дыбенко был выпущен на поруки жены Александры Коллонтай с условием нахождения до суда в Москве. Вскоре он бежал в Самару, откуда был силой возвращен в Москву. Сажать его не стали, и своей лихостью он принес еще немало пользы большевикам в Гражданскую. А в 1921‑м без раздумий расстреливал братьев‑матросов в Кронштадте и крестьян под Тамбовом. Через двадцать лет Дыбенко все же предстал перед судом и был казнен как… американский шпион.

Был бы повод…

Итак, никаких военных побед в 20‑х числах февраля не было, на что вполне однозначно указывал такой авторитет, как В. И. Ленин. Более того, их не могло быть, поскольку немцы оккупировали территорию до Нарвы и Пскова в соответствии с Брестским договором, 23 февраля подписанным Советской властью. Тогда возникает закономерный вопрос: «Откуда же взялся праздник?»

Впервые идея отмечать день рождения Красной армии возникла в 1919 году. 10 января председатель Высшей военной инспекции РККА Николай Подвойский отправляет во ВЦИК предложение отпраздновать 28 января первую годовщину РККА:

«28 января исполняется год со дня издания Советом народных комиссаров декрета о создании Рабоче-крестьянской Красной армии. Было бы желательно отпраздновать годовщину создания Красной армии, приурочив празднование к 28 января, дню издания декрета».

Подвела бюрократия – вопрос рассмотрели только через две недели. Идея понравилась, но организовывать что-либо было уже поздно. Тогда решили совместить юбилей с новым, только изобретенным праздником – днем Красного подарка. Вся страна собирала гостинцы, которые отправляли бойцам Красной армии, сражавшимся на фронтах Гражданской войны, тем самым демонстрируя единство армии и народа. Мероприятие планировали на 17 февраля, но это был будний день, поэтому праздник решили перенести на ближайшую субботу, которой и оказалось 23 февраля.

Газета «Правда» тогда писала: «Устройство дня Красного подарка по всей России перенесено на 23 февраля. В этот день по городам и на фронте будет организовано празднование годовщины создания Красной армии, исполнившейся 28 января». Заметьте, именно 28 января!

Следующие три года о торжестве не вспоминали, а вот в 1922 году опять решили отметить день рождения РККА, правда, опять с большим запозданием. Лишь 27 января 1922 года президиум ВЦИК опубликовал постановление о 4‑й годовщине Красной армии, в котором говорилось: «В соответствии с постановлением IX Всероссийского съезда Советов о Красной Армии президиум ВЦИК обращает внимание исполкомов на наступающую годовщину создания Красной Армии (23 февраля)».

В следующем году дата 23 февраля получила объяснение, правда, заведомо ложное. В постановлении президиума ВЦИК, принятом 18 января 1923 года, говорилось: «23 февраля 1923 года Красная Армия будет праздновать 5‑ю годовщину своего существования. В этот день, пять лет тому назад, был опубликован Декрет Совета народных комиссаров от 28 января того же года, которым было положено начало Рабочее-крестьянской Красной Армии, оплоту пролетарской диктатуры». Легко проверить, что на самом деле декрет был опубликован 2 февраля 1918 года на первой странице «Газеты Временного рабочего и крестьянского правительства» № 13 (58). В последующие пятнадцать лет «странная» логика сохранялась: мол, 23-е – день публикации декрета. То ли никто не проверял, то ли предпочитали молчать…

А когда же возникла идея отождествлять праздник с первыми победами РККА? Оказывается, впервые ее внедрил в жизнь Иосиф Сталин в «Кратком курсе истории ВКП(б)», вышедшем в 1938 году. В этом удивительном учебнике черным по белому было написано, что в 1918 году под Нарвой и Псковом «немецким оккупантам был дан решительный отпор. Их продвижение на Петроград было приостановлено. День отпора войскам германского империализма – 23 февраля стал днем рождения молодой Красной Армии». Спорить по понятным причинам никто не стал. Через пять лет «отец народов» решил развить свою теорию в приказе-поздравлении от имени наркома обороны СССР (коим Сталин и был) в честь 24‑й годовщины РККА: «Молодые отряды Красной Армии, впервые вступившие в войну, наголову разбили немецких захватчиков под Псковом и Нарвой 23 февраля 1918 года. Именно поэтому день 23 февраля был объявлен днем рождения Красной Армии». Как говорится, «командир сказал «муха», значит – никаких вертолетов».

Почему прижилась эта заведомо выдуманная дата и сопровождающая ее история? Видимо, исключительно из-за внутрипартийной борьбы и желания Сталина переписать революционную хронику «под себя». Если брать дату дня рождения РККА «де-юре», то это декрет СНК, подписанный Лениным 28 января. Если говорить о создании армии «де-факто», то это весна–лето 1918-го, и здесь нельзя будет обойти фигуру Л. Д. Троцкого, ставшего 12 марта 1918 года наркомом по военным делам. А дата 23 февраля промежуточная, обезличенная, как бы коллективная. Скорее всего, вождя этот вариант устраивал.

Тем не менее праздник прижился. Он полностью вытеснил День памяти русского воинства, отмечавшийся 29 августа (11 сентября по новому стилю), и День небесного покровителя русской армии святого Георгия Победоносца, который традиционно праздновали 6 мая. Это были главные военные праздники дореволюционной России. Со временем историческая подоплека 23 февраля забылась, сменились и формулировки, объясняющие происхождение этой даты, – о боях у Пскова и Нарвы или «рождении РККА» в XXI веке уже не принято вспоминать. Да и странно это выглядело бы, ведь современная Российская армия стремится вести свою родословную не от революционной РККА, а с гораздо более древних времен – от Петра Первого и Александра Суворова. И праздник теперь превратился в абстрактный День защитника Отечества или просто «мужской день», отмечающийся как антитеза «женскому дню» 8 Марта. В любом случае оба праздника уважаемы и горячо любимы в народе, несмотря на нюансы с их происхождением.