Имя постановщика пока что едва ли знакомо многим зрителям, но, судя по этой его второй картине, его ждет яркое кинобудущее. А вот работы сценариста фильма Эскиля Вогта хорошо известны киноманам. Он в соавторстве написал сценарии к лентам каннского любимца Йоакима Триера «Реприза», «Осло, 31 августа», «Громче, чем бомбы», «Тельма» и, наконец, «Худший человек на свете» (последняя принесла ему в этом году номинацию на «Оскар»).
"Мое преступление": Франсуа Озон снял ретро-комедию с двойным дном
Исполнительницу главной женской роли Анжелу Бундалович внимательные зрители тоже вспомнят – она возглавляла каст недавнего сериала Николаса Виндинга Рефна «Ковбой из Копенгагена». Отца ее героини сыграл Златко Бурич, который также неоднократно снимался у Рефна, а еще блистал в «Треугольнике печали» Рубена Эстлунда – там он изобразил русского олигарха. Главную же мужскую роль исполнил непрофессионал – музыкант Йонас Хольст Шмидт.
Его герой Сандер становится почти узником в квартире отца его пропавшей девушки Иды. Вместе с сыном последний расспрашивает Сандера об истории их взаимоотношений с дочерью, записывая все на камеру. Сандер и сам пытается понять, что произошло, когда они поехали на полудикий остров и в последнее утро Ида исчезла без следа. Но даже визуальный образ возлюбленной постепенно становится все более расплывчатым, а ее мотивы и подавно, кажется, непонятны Сандеру. Даже несмотря на то, что вместе они проводили каждую свободную минуту, полностью отгородившись от друзей и родственников. Мир сузился до квартиры Иды и редких вылазок в Копенгаген. Отцу девушки поведение пары казалось нездоровым, да и саму Иду он не считал нормальной в общепринятом смысле. Так что же на самом деле с ней произошло?
Критики, как водится, любят перечислять жанры, заключенные в кольцо фильма. «Копенгагена не существует» – это и детектив, и мелодрама, и скандинавский нуар, и социальная драма, и метафизическая притча. Все это, безусловно, интересно, но важнее, пожалуй, чувственность этой картины, замешанная не в последнюю очередь на цвете. Как, например, и Кантемир Балагов в «Дылде», Мартин Сковбьерг визуально строит повествование на нескольких цветовых акцентах, отвечающих и за тактильность, и за символизм происходящего.
Когда Сандер впервые видит Иду, она одета в красное с синим – сочетание в духе Педро Альмодовара и его «Хульеты» (отсылки к шекспировской Джульетте можно разглядеть и в картине Сковбьерга). На Сандере в этот момент оранжевое и зеленое. Цвета одежды персонажей словно тянутся друг к другу, не оставляя им шанса разойтись в разные стороны. Пары красный-зеленый и оранжевый-синий называют комплементарными, то есть максимально друг друга усиливающими. Но уже следующее цветовое решение намекает на то, что все сложилось не совсем так, как предполагалось.
Вдохновляющего равноправия не получилось, баланс силы в паре будто смещен в сторону Иды: Сандер растворяется в красках, которые близки ей, которыми напитана даже ее квартира. Если на героине красный, то на герое теперь всегда любимый ею синий – персонажи словно сливаются воедино, причем кажется, что именно он в первую очередь отказывается от самого себя. Например, может часами просто наблюдать, как она слушает музыку.
"Снегирь": фильм о том, что корабль плывет, но толку от этого мало
«Как романтично» – сказали бы раньше. «Как тревожно» – скажут сейчас. Созависимость и зацикленность на предмете страсти уже многим не кажутся привлекательными и здоровыми. Авторы картины, впрочем, не навязывают такую трактовку, хоть и намекают на свою позицию – с помощью того же цвета. В фильме вообще много непроясненного, недоговоренного, но тем интереснее его анализировать уже после просмотра. Во время же просмотра погружаешься в магию картины, наполненной взглядами, прикосновениями, дыханием природы.
Нас еще и запутывают тем, что мы не слышим голоса реальной Иды: мы видим ее исключительно глазами бойфренда, который к тому же может оказаться ненадежным рассказчиком. Вспоминается даже так называемый архетип маниакальной девушки-мечты: эксцентричной героини, чей характер авторы не наделили внутренней глубиной и динамикой. Она обычно появляется лишь затем, чтобы оказать значительное влияние на жизнь героя. Конечно же, положительное.
Но Сковбьерг и Вогт занимаются скорее деконструкцией этого архетипа. Едва ли то положение, в котором Сандер оказался после исчезновения Иды, можно назвать счастливым. Едва ли героиня не отличается глубиной – скорее Сандер просто не слишком хорошо понимает Иду.
И можно ли сказать, что это он лишил ее голоса? Возможно, все произошло ровно наоборот? Это ведь он ждет ее возвращения с работы каждый день, не имея никакой собственной жизни. Это зачастую ее голос в его голове после исчезновения Иды пишет историю их отношений. Не зря же, когда Сандер впервые видит Иду сквозь стекло книжного магазина, ему лишь кажется, что она тоже видит его: на самом деле она смотрит в витрину, как в зеркало – на себя.
К тому же Эскиля Вогта в последнее время явно больше интересуют именно сложные женские персонажи. Как, например, героиня мистической «Тельмы», таинственным образом связанная с природой, естественность которой противопоставлена искусственным, привнесенным извне законам общества. В этом они с Идой очень похожи. Героиня «Копенгагена не существует» тоже стремится к свободе от требований социума, но способы ее достигнуть бывают порой весьма неоднозначными.
