Что не менее важно, узнаваемым является и режиссер «Рода мужского» Алекс Гарленд – в ином случае премьера картины вряд ли бы состоялась в мае этого года на Каннском фестивале, в рамках главной параллельной программы смотра «Двухнедельник режиссеров». Гарленд прославился изначально как писатель (роман «Пляж», экранизированный Дэнни Бойлом) и сценарист (картины того же Бойла «28 дней спустя» и «Пекло»). Лишь потом он попробовал режиссуру и тут же зарекомендовал себя как один из самых интересных постановщиков философской фантастики со своим узнаваемым, стильным и лаконичным, визуальным почерком.
Круг тем, которые интересуют Гарленда, широк и глобален: это, например, и искусственный интеллект («Из машины»), и эволюция («Аннигиляция»). Но что ценно, человеческие чувства его волнуют не меньше, поэтому живое в работах режиссера всегда пробивается сквозь толщу больших идей и культурологических отсылок. А еще Гарленд удивительно умеет изображать природу – пантеистически-одушевленную, мистическую. Всё это есть и в «Роде мужском».
Харпер, главную героиню «Рода мужского», играет Джесси Бакли – ирландская актриса, с которой благодаря ее фильмографии ассоциируется нечто тревожное и мрачное. Бакли играла жену погибающего от лучевой болезни пожарного в сериале «Чернобыль» и девушку героя самого депрессивного фильма последних лет «Думаю, как всё закончить» Чарли Кауфмана. В общем, Бакли идеально подходит для картин Алекса Гарленда – уж точно не самого оптимистичного постановщика.
Героиня приезжает в очень красивый уединенный дом в идиллической британской провинции, где планирует морально отходить от травматичного опыта. Человек, видевший в своей жизни хотя бы парочку хорроров, сразу понимает, что ничего хорошего девушку в ближайшее время не ждет. И действительно: вскоре ее начинает преследовать голый, покрытый ранами бездомный, которого ловят, а потом выпускают из полицейского участка (мол, появится еще раз – звоните. Иными словами, когда будет труп, мы приедем). Местный священник сначала утешает Харпер, а потом обвиняет ее во всех грехах. Маленький мальчик в ответ на отказ с ним поиграть обзывает ее самыми последними словами. Да и хозяин дома, типичный деревенский житель, кажется довольно странным. Удивительнее всего, что у всех местных мужчин при ближайшем рассмотрении одно и то же лицо – лицо актера Рори Киннера. Но героиня почему-то ничего не замечает. И это только начало всей чертовщины, которая будет твориться в фильме: развязка Алексу Гарленду, мастеру ярких и не всегда приятных визуальных образов, удалась на славу.
"Волк": история о девочке-попугае, мальчике-овчарке и Дикой кошке
На примере «Рода мужского», напитанного массой символов и метафор, мифологических и религиозных отсылок, удобно демонстрировать, как разная оптика позволяет по-разному анализировать произведение, делать акцент на различных его гранях. Гарленд прекрасно понимает, что каждый всегда видит в фильмах что-то свое, и поэтому он намеренно вырезал предфинальную сцену, которая могла бы сделать чуть яснее его личное объяснение событий.
После предпремьерного показа в Москве состоялось обсуждение фильма с аналитическим психологом, опирающимся на работы Карла Юнга и теорию архетипов. С его точки зрения, центральная тема «Рода мужского» – проживание горя и расщепление одного образа на множество мелких, чтобы психика человека могла справиться с тяжким грузом, который на нее обрушился. Необходимость этого проживания, от которого не скрыться, как бы этого ни хотелось. Уже в первых кадрах «Рода мужского» мы видим, как в замедленной съемке перед окном героини в большом городе пролетает мужчина. Впоследствии выяснится, что это ее муж Джеймс (Паапа Эсьеду), с которым она только что попыталась расстаться. Он то ли покончил с собой, то ли случайно выпал из окна и разбился насмерть.
Такая трактовка имеет право на существование, но с той оговоркой, что едва ли Харпер по-настоящему горюет из-за потери мужа – ее травма скорее связана с шоком и навязываемым чувством вины. Джеймс угрожал жене сведением счетов с жизнью, если она его бросит, а перед расставанием еще и ударил ее. Выставив супруга за дверь, Харпер словно вдохнула в себя новую жизнь, но предвкушение радости оказалось удивительно недолгим. Таким же недолгим, как счастье в деревне, когда героиня нашла заброшенный железнодорожный тоннель, и эхо от ее мелодичного голоса заполнило его своды, превратившись в хор, словно говоря, что ее одной достаточно. Сразу после этого на том конце тоннеля и появился таинственный незнакомец с недобрыми намерениями.
Логичнее воспринимать «Род мужской» как притчу, кинематографический концентрат. Женщин винят в грехопадении человека (Харпер недвусмысленно откусывает в начале картины от яблока из сада), в женщинах видят угрозу (священник цитирует сонет Йейтса со словами о смерти Агамемнона). Сам викарий говорит, что он Лебедь, то есть Зевс, овладевший в этом образе Ледой, в результате чего родилась будущая жена царя Менелая Елена.
Муж Харпер Джеймс тоже уподобляется в картине богу, но уже христианскому: он оказывается почти распят, изуродован падением на ограду – но это именно точка зрения персонажа-мужчины на самого себя. В конфронтацию с мнимым богом вступит в итоге и Харпер.
Как и «Аннигиляция», «Род мужской» – не в последнюю очередь картина о любви. Только если «Аннигиляция» за всеми сюжетными загадками таит в себе историю о том, что для сохранения любви два человека должны синхронно эволюционировать, то «Род мужской» – история о любви к себе.
