Укрощение сатирой: Андрей Кончаловский и его Шекспир в Театре Моссовета

Спектакль этот напоминает домик, построенный из деталей от разных конструкторов. Кончаловский взял шекспировский текст XVI века, поместил его в обстановку 1920-х годов – время, когда держать женщин взаперти было еще вполне обычным делом, – и заставил актеров вести себя как современные люди, то есть без церемоний. А все это вместе завернул в жанр комедии дель арте, площадного театра.

Спектакль – русская версия «Укрощения», поставленного Кончаловским в Неаполе с труппой Teatro Stabile de Napoli в 2013 году. Семь лет назад эту постановку с итальянскими актерами привозили в Москву. Теперь актеры российские – Юлия Высоцкая в роли Катарины, Алексей Розин в роли Петручио, Александр Филиппенко в роли Баптисты и другие. Меняя актеров, Кончаловский сохраняет типажи: Петруччо у него больше похож на директора рынка, чем на ловкого мачо. Гортензио – муссолиниевский офицер в соответствующей форме.

Эту не самую короткую пьесу при постановке нередко сокращают, здесь же она сыграна почти полностью, хотя и без пролога. Линия Бьянки–Люченцио у Кончаловского – не фон для истории Катарины–Петручио, а равноценный сюжет, и даже, может быть, оттесняющий «укрощение» в сторону.

Немного фантастическую атмосферу создают видеопроекции на заднике: гибрид городских ландшафтов Де Кирико и мультипликации «Монти Пайтон».

Сатира и буффонада на сцене вытесняют нежную романтику. Психологические подробности не принимаются в расчет. Здесь все делают размашисто и громко, и часто действительно получается настоящий уличный театр. Если Катарина шумит, то так, что мало не покажется. Если Бьянка с Люченцио милуются во время уроков, то это уже практически Камасутра, а не робкие поцелуи украдкой. Режиссер подыгрывает расхожим представлениям об итальянском темпераменте: никаких полутонов, все страстно, стремительно и буйно, смешение балагана и небес, как говорит сам Кончаловский. Правда, балагана на первый взгляд значительно больше, чем небес.

Движения актеров здесь играют не меньшую роль, чем их реплики, и в этом заслуга хореографа Рамуне Ходоркайте. Отдельно стоит отметить и великолепные костюмы, созданные театральной художницей Тамарой Эшбой.

Кончаловский играет со зрителем, не давая ему однозначных ответов: героини то жертвы патриархата, то эмансипированные дамы. Вроде бы на сцене ХХ век, но полицейские ходят в средневековых латах. Вроде бы герои изъясняются старомодно, но в их речи проскальзывают и современные слова. Весь спектакль как постоянно трансформирующаяся картина, ускользающая от однозначных оценок.

Если у Шекспира социальная проблематика пьесы – это браки по расчету и борьба за доминирование в семье, то современный зритель не может смотреть на происходящее, не вспоминая о повестке последних лет: гендерное равноправие, сексизм, феминизм. Но Кончаловский не предлагает никаких «прогрессивных» оборотов и реверансов в сторону политкорректности и новой этики. Мужчина в устах героев пьесы по-прежнему властелин, женщина может использовать покорность как инструмент, а главное в семье – добиться взаимопонимания и стать одной командой, пусть и диковато выглядящей со стороны. Всё по Шекспиру.

Это первая часть задуманной Кончаловским шекспировской трилогии спектаклей. Они покажут мир великого классика в его многомерности: комедию, трагедию и фантазию. За «Строптивой» должны последовать «Макбет» и «Буря». Выбор комедии Кончаловский объясняет так: «Чувства юмора у меня нет, и я хотел узнать, смогу ли я заставить смеяться других». Судя по реакции зала, цель достигнута.