Деньги любят дальние берега

На дальних берегах

У юристов нет строгого определения, что же такое офшор. Считается, что сам термин offshore (вне берега) придумали в середине прошлого века американские журналисты – так говорили о компаниях, которые переводили свой бизнес с территории США в места с более благоприятным налоговым климатом, таким образом выходя из-под контроля американских налоговых властей.

Сегодня офшорами называют юрисдикции, предлагающие иностранным фирмам особые условия ведения бизнеса: номинальные или нулевые налоги, предельно простые правила отчетности, возможность скрыть настоящих бенефициаров, не публиковать уставные документы в открытых реестрах и т. д. При этом за собственниками закрепляются права на имущество и бизнес, находящиеся в других странах.

На деле практика «уплывания» от налогов существовала с античных времен. Например, когда Афины ввели специальный налог на внешнеторговые операции, греческие и финикийские купцы стали заключать сделки на мелких островах вокруг полиса. В XV веке благодаря льготному налогообложению Фландрия стала центром торговли английской шерстью – купцы из туманного Альбиона предпочитали сбывать свой товар именно здесь, а не у себя на родине, где налоги были выше, а бюрократических препон больше. Прототипом современных финансовых офшоров чаще всего называют Швейцарию XVIII века, где параллельно формировались финансовые структуры и институты секретности. В конце столетия Городской совет Женевы даже принял закон, предписывавший местным банкирам вести учет клиентов, но строго запрещавший раскрывать эти данные.

Не налогом единым

Принято считать, что офшоры – «налоговые гавани», где представители элит, богачи прячут свои деньги от посторонних глаз и налоговых служб. Но это одна сторона медали. Едва ли не главная функция современных офшоров – расширение рынков и повышение конкурентоспособности транснациональных компаний (ТНК). Международные институты вроде ВТО существенно ограничивают возможности государств для поддержки своих экспортеров. Зато налоговые льготы, которые получает компания, работая в офшоре, позволяют снизить себестоимость продукции, делая ее более конкурентоспособной на мировом рынке.

Это можно рассматривать как своеобразную форму субсидии. Вдобавок высвобождаются дополнительные средства для инвестиций, а упрощенные формы финансового администрирования повышают гибкость инвестиционных потоков. Поэтому такие монстры, как Boeing, General Electric, Apple, Pfaizer, полностью или частично ведут свои дела через офшоры. А ведущие экономики мира являются и лидерами в деле офшоростроительства – самые известные «налоговые гавани» находятся под контролем Британии, США, Франции, Германии. Лондон создает офшоры на своих заморских территориях. Например, на острове Мэн – он не входит в состав Соединенного Королевства, там есть свой парламент и свои деньги, однако королева Елизавета II является лордом острова. Такая же ситуация с другим британским офшором – Гибралтаром. Похожие взаимоотношения у Парижа с его офшорными зонами – Монако и Андоррой. Это независимые государства, которые ассоциированы с Францией, и их правительства де-факто находятся под контролем последней. Известный американский офшор Виргинские острова считается неинкорпорированной организационной территорией США, т. е. она управляется Америкой, не являясь частью какого-то штата. Такая тесная связь с «метрополиями» гарантирует, что размещенным здесь капиталам элит и ТНК ничего не грозит.

Пик офшоризации мировой экономики пришелся на 90‑е, даже кризис 1998–1999 годов не смог серьезно затормозить этот процесс. Китай тогда все активнее рвался в ТОП экономических лидеров, при этом власти Поднебесной не слишком щепетильно относились к правилам международной конкуренции и торговли. В этой ситуации офшорные схемы помогали Западу в противостоянии с восточным драконом. Да и для самой КНР использование офшорных территорий было и остается частью стратегии внешнеэкономической экспансии (эта деятельность идет в рамках госпрограмм зарубежных инвестиций).

На сегодняшний день в мире насчитывается более 50 офшоров, наиболее активные их пользователи – британские и американские ТНК. Так, согласно докладу Центра ситуационного анализа Российской академии наук (ЦСА РАН), из 100 крупнейших британских компаний, включенных в листинг Лондонской фондовой биржи, только две не пользуются услугами офшоров. Остальные имеют в общей сложности более восьми тысяч дочерних структур в офшорах по всему миру. У американцев показатель чуть ниже: своих «дочек» в офшорах имеют 83 из 100 ведущих американских публичных корпораций.

Что касается денег, то, по оценкам ЦСА РАН, стоимость активов под управлением офшорных финансовых институтов в 2010 году оценивалась примерно в $7,8 трлн (для сравнения: бюджет США составляет $3,77 трлн). В 2016 году, когда разгорелся очередной офшорный скандал «Панамагейт», в СМИ звучали экспертные оценки, согласно которым, в офшорах могло находиться более $30 трлн.

Ранить, но не добивать

После кризиса 2008 года правительства ведущих держав начали с «налоговыми гаванями» вялотекущую войну, которая перешла в активную фазу, после того как Европа в 2012‑м погрузилась в новый финансовый кризис. Весь 2013 год прошел под знаком атаки на офшоры. Непосредственным поводом для нее стала утечка информации, получившая название Offshore-Leaks (по аналогии с Wikileaks). В апреле 2013‑го Международный консорциум журналистов‑расследователей (ICIJ) опубликовал базу с информацией о владельцах офшорных компаний (120 тыс. компаний и 130 тыс. частных лиц) из 140 стран. В мае того же года США, Британия, Германия, Италия, Испания и Франция договорились об автоматическом обмене налоговой информацией. В июне на саммите G8 в качестве приоритета был заявлен вопрос борьбы с налоговыми схемами. По заявлению премьера Кэмерона, эта встреча должна была стать поворотной точкой в решении офшорного вопроса.

Соединенные Штаты и страны ЕС действительно усилили меры по налоговому регулированию, но полностью избавляться от офшоров никто не собирался. Во‑первых, держать деньги там не преступление, и государства борются не с офшорами как таковыми, а со злоупотреблениями, которые связаны с ними, например, с уклонением от налогов, отмыванием криминальных денег и т. д. Во‑вторых, экономическое противостояние с Китаем усиливается, а значит, функция офшоров как инструмента конкуренции востребована.

На выходе больше всего досталось Кипру и российским олигархам, державшим здесь свои деньги. Германский канцлер Ангела Меркель потребовала взять огромный (около 40%) налог с депозитов местных банков. Премьер Дмитрий Медведев после этого даже выступил с предложением создать собственные, российские офшоры. Вряд ли фрау Меркель хотела тогда насолить нашей элите, демарш против Кипра был частью ее предвыборной кампании. Она хотела продлить свои полномочия, но дела у возглавляемой ею партии ХДС шли не ахти. Германским налогоплательщикам не нравилось, что за их счет поддерживаются бедные страны Южной Европы, население которых немцы называли бездельниками. Кипр оказался подходящей мишенью, его можно было обидеть, потому что это в некотором роде «ничейный» офшор, т. е. не является коронной территорией Британии, не ассоциирован с каким-либо влиятельным государством ЕС.

Последнее антиофшорное обострение пришлось на 2016 год, когда в СМИ попал архив панамской юридической компании Mossack Fonseca, которая много лет регистрировала офшорные компании. Всплыли сведения о фирмах, связанных с крупными политическими персонами, бизнесменами, знаменитостями. Однако действия властей ведущих стран снова были направлены на то, чтобы минимизировать злоупотребления и сделать более прозрачной работу в офшорах, но ни в коем случае не сломать этот механизм.