«Россия теряет доминирующее положение на международном рынке вооружений», «Индия предпочла российским истребителям французские Rafale», «Иран отказался от покупки русских танков Т‑90» – такие панические новости о потерях отечественного ВПК с начала года поступают одна за другой. Опрошенные «Профилем» эксперты признают, что позиции России на оружейном рынке действительно сейчас как минимум не улучшаются, а в перспективе с большой долей вероятности ухудшатся. Однако, по их словам, последние новости к реальному положению дел не имеют никакого отношения и являются чистой воды «дутыми» сенсациями. Для профессионалов в таких сообщениях ничего нового нет, поскольку речь идет о хорошо известных, многолетних и закономерных процессах – Индия подтвердила решение о закупке французских самолетов еще два года назад, но остается самым перспективным и надежным партнером России в области военно-технического сотрудничества, никаких договоренностей с Ираном насчет наших танков не было и т.д.
Главная же проблема российского оружейного экспорта совсем в другом – в обострении конкуренции на мировом рынке из-за появления новых игроков и падении «аппетитов» основных импортеров. При этом наступают «на пятки» российским оружейникам вовсе не потенциальные противники из НАТО, а как раз те, кого официальная пропаганда называет сейчас самыми верными союзниками России, – Китай и Израиль. (Кстати, до недавнего времени в числе таковых в плане торговли оружием числилась и Турция.)
Кроме того, эксперты вообще скептически оценили реляции властей об успехах российского ВПК на международной арене. Все приводимые цифры, с одной стороны, невозможно проверить из-за тотального режима секретности, с другой – в сравнении с иными статьями экспорта даже они выглядят весьма скромно. К тому же в современном мире торговля оружием вообще имеет больше отношения не к экономике, а к политике. А в случае России об успехах оружейного бизнеса говорить тем более сложно, что чаще всего речь идет о поставках в кредит, который мы сами же и предоставляем, а потом обычно списываем. То есть, по большому счету, это уже не торговля, а почти что раздача оружия.
Треск системы
Сегодня объем мирового рынка вооружений, по данным Центра анализа мировой торговли оружием конгресса США, составляет порядка $70 млрд в год. Как утверждается в докладе Стокгольмского международного института исследования проблем мира (SIPRI), за 2010–2014 годы он вырос на 16%, ежегодный рост оценивается в $3–3,5 млрд. Рынок фактически поделен между пятью крупнейшими экспортерами: США (31% рынка), Россией (27%), Китаем, Германией и Францией (по 5%) – вместе они контролируют почти 74% поставок. Причем Китай буквально ворвался в число лидеров, увеличив поставки оружия за 5 лет на 143%, в то время как страны ЕС продали на 16% меньше.
Подъем рынка эксперты SIPRI связывают с ростом благосостояния сырьевых стран: нефтяные сверхдоходы вкладывают в вооружения Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар, Алжир, Венесуэла. Этот процесс совпал со стартом циклов перевооружения армий в Индии, Пакистане и Вьетнаме. На счету пятерки крупнейших импортеров – Индии, Саудовской Аравии, Китая, ОАЭ и Пакистана – треть мировых закупок, обе Америки закупили лишь 10% вооружений (рост на 7% по сравнению с 2005–2009 гг.), Европа – 12% (минус 36%).
Логично предположить, что обвал нефтяных цен умерит аппетиты арабских покупателей, а перевооружение азиатских армий скоро завершится. Такого мнения, в частности, придерживается директор Центра анализа стратегий и технологий (ЦАСТ) Руслан Пухов, заметивший в беседе с «Профилем», что «в ближайшее время рынок сожмется».
В этой ситуации выручить рынок может только война или гонка вооружений. И опрошенные «Профилем» эксперты полагают, что за ней дело не станет. Причем речь идет не столько о Ближнем Востоке, где война уже, по сути, в разгаре, сколько об Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) – там назревает еще более острая ситуация.
«Мировая система разбалтывается, трещит по швам, идут три затяжные войны – Ирак – Сирия, Йемен и Ливия, и они будут идти годами, – говорит старший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований при Высшей школе экономики Василий Кашин. – Это дополняется ростом напряженности в Восточной Азии: Пекин наращивает военное присутствие в Южно-Китайском море, что уже приводит к трениям в китайско-японских отношениях».
«Уже видно, что «Исламское государство» (запрещено в РФ. – «Профиль») взяло курс на восток – Филиппины, Малайзию, Индонезию. Плюс американцы пытаются сдержать Китай, используя своих союзников – Южную Корею, Тайвань, Японию. В итоге все втягиваются в подпитывание рынка вооружений, – считает директор Центра стратегической конъюнктуры Иван Коновалов. – Покупательная способность импортеров падает, но желание закупить остается прежним. Это видно по количеству парафированных, то есть предварительных, соглашений: их заключается так же много, но процент последующих отказов увеличился. К примеру, Эмираты отказались от крупного контракта на истребители Eurofighter Typhoon. Постепенно хозяевами рынка станут те страны, бюджет которых не зависит от нефти, даже если он невелик».
Между тем Кашин уверен, что и сырьевые страны будут наращивать оборонные расходы: «У стран Персидского залива и Северной Африки, может быть, денег стало меньше, зато угроз стало больше. Они скорее ограничат свои траты в чем-то другом, но оружие покупать продолжат». А по словам Коновалова, рост военных бюджетов в ближайшие годы станет повсеместной тенденцией и коснется в том числе «мирной» Европы. Первой, по его мнению, милитаризацию начнет Германия.
В свете последних событий эксперты SIPRI отмечают активизацию стран по периметру России. В 2014 году Польша закупила 119 танков и заказала 40 крылатых ракет у США, Латвия планирует приобрести 123 британских броневика, Эстония – 44 голландских. Быстрее же всего вооружается Азербайджан, с конца 2000‑х годов увеличив оружейные контракты на 249%. С учетом подобных ажиотажных настроений эксперты американского центра IHS Jane’s прогнозируют, что к 2020 году объем мирового рынка вооружений удвоится и составит $150 млрд.
Америку не догнать
Сколько оружия вывозит Россия за рубеж? Об этом ежегодно отчитывается госкорпорация «Рособоронэкспорт» (контролирует 80–90% экспорта). Согласно этим отчетам, объемы экспорта всегда росли: в 90‑х годах колебались на уровне $2–4 млрд в год, в 2004 году достигли $5,8 млрд, в 2007‑м – $7,5 млрд, в 2010‑м – $10,4 млрд, в 2011‑м – $13,2 млрд. Тогда же, в 2011 году, в СМИ появился план «Рособоронэкспорта», по которому экспорт должен увеличиваться на 500–700 млн ежегодно. В течение трех лет эту норму удавалось выполнять, но затем рост затормозился. В 2014 году оружия было вывезено на $15,5 млрд, в 2015‑м – на $15,2 млрд (эту цифру в конце декабря назвал РИА «Новости» анонимный представитель Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству – ФС ВТС). План на 2016 год, по словам сотрудника ФС ВТС, предусматривает такую же сумму.
Остановился и рост портфеля заказов «Рособоронэкспорта»: в 2007 году он оценивался в $21 млрд, в 2012‑м – в $35 млрд, а с 2013‑го колеблется в пределах $45–50 млрд. В декабре 2015 года глава «Ростеха» (куда входит «Рособоронэкспорт») Сергей Чемезов сообщил, что объем контрактов растет с начала 2000‑х годов и «не было ни одного года снижения».
Однако зарубежные данные по российскому экспорту существенно отличаются. По информации SIPRI, объем поставок из России уже в 2014 году снизился почти на 30%, составив всего $6 млрд. Правда, в том, что касается абсолютных цифр, эксперты обычно не ориентируются на SIPRI, который рассчитывает их в ценах 90‑х годов. По данным же доклада аналитиков конгресса США, в 2014 году РФ продала оружия на $10,2 млрд, а сами США – на $36 млрд.
В одном все источники сходятся – о том, чтобы догнать и перегнать Америку, российским оружейникам мечтать не приходится. «Главная цель на будущий год – удержать второе место по экспорту оружия», – объявил в декабре представитель ФС ВТС. По мнению директора Центра анализа мировой торговли оружием Игоря Коротченко, в недостатке амбициозности ведомство упрекнуть нельзя: «Это совсем не скромный план, а вполне достойный. Бесконечно расти наш экспорт не мог – за рынки идет тяжелая борьба. Сейчас главное – удержать планку в $14–15 млрд. Повысится ли она, зависит уже не от нас, а от общемировых трендов». Из тройки конкурентов – Китай, Германия, Франция – наиболее опасны французы, заявил «Профилю» член Экспертного совета коллегии Военно-промышленной комиссии при правительстве РФ Виктор Мураховский. «Франция сейчас будет наступать нам на пятки, и хорошо бы удержать второе место. Соотношение по экспорту 1 к 2 с США очень почетное, если вспомнить, что экономики двух стран в целом соотносятся как 1 к 10», – заявил он. Василий Кашин также полагает, что опасаться следует не Китая, а стран НАТО: «Западные страны много торгуют между собой в рамках альянса. А поскольку бюджеты у них колоссальные, им легко выйти на астрономические суммы, было бы желание».
Торговля не ради денег
Сколько же Россия реально зарабатывает на торговле оружием? В 2011 году Владимир Путин установил нижнюю планку рентабельности для предприятий ВПК – 15%. «Это цифра из нормативных документов, она касается поставок своим ВС, – уточняет Виктор Мураховский. – Предполагается, что рентабельность поставок за рубеж как минимум вдвое выше – 30%». Но насколько оружейный бизнес выгоден в действительности, представители «Ростеха» и ФС ВТС публично не сообщают. Соответствующие запросы «Профиля» в оба ведомства также остались без ответа.
«Сфера торговли оружием является абсолютно закрытой, это черная дыра. Фактически мы знаем только две цифры – $15 млрд за год и $40–50 млрд портфеля заказов, – говорит военный обозреватель, шеф-редактор «Ежедневного журнала» Александр Гольц. – Слишком сильно врать насчет них чиновники не могут, поскольку Россия обязана с годовым лагом сдавать в реестр ООН данные по внешней торговле, и там по номенклатуре можно проверить. Тем не менее это не реальные цифры, реальные засекречены. Что уж говорить о показателях прибыли предприятий, размере комиссионных посреднику – «Рособоронэкспорту» и так далее? Здесь неизвестно вообще ничего. И только один раз у Путина прорвалось, когда он собрал представителей авиационной промышленности и в крайнем раздражении стал с них спрашивать, почему зарубежные контракты в авиации не приносят прибыли (этот случай был на МАКС‑2009. – «Профиль»). Тем и подтвердил подозрения, что все это производство ради производства».
Подсчет объемов оружейного экспорта – дело в принципе неблагодарное, убежден военный обозреватель Павел Фельгенгауэр. Во‑первых, дополнительно к публичным контрактам надо отслеживать поставки запчастей, услуг по сервисному обслуживанию, стоимость научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР). Во‑вторых, официальные $15 млрд – это сугубо справочная таможенная стоимость товаров, которые пересекли границу, отметил Фельгенгауэр. «В некоторых случаях оплата будет в рассрочку, а в некоторых это просто подарки друзьям – Киргизии, Таджикистану или Белоруссии. И это все равно записывается в общую сумму как оружейный экспорт, – отметил он. – Сейчас вообще значительная часть российских вооружений поставляется в кредит, причем без всякой надежды на возврат, по сути, бесплатно. Например, миллиардные кредиты выдавались Венесуэле – понятно, что, когда там сменится режим, разоренная страна по старым долгам платить не будет. Активно списываются советские долги. Например, Алжиру списали $4,7 млрд с условием, что на те же деньги он купит оружие. Та же схема была с Сирией, которой чуть ли не $10 млрд списали, с каддафийской Ливией, хотя тогда у нее были деньги, ведь это нефтяная страна. В общей сложности списано $50–60 млрд долгов 80‑х годов. Возвращают немногие. Например, вернула Индия с американской помощью. Правда, сделала это в рупиях».
На фоне практики все более щедрого кредитования уже не кажется фантастикой возвращение ситуации советских времен, когда Москва, поставляя около 40% мирового военного экспорта, по факту зарабатывала меньше, чем Великобритания с ее 5 процентами. «Конечно, хочется все продавать за живые деньги, но приходится в кредит. Предполагается, что эти деньги вернутся нам в виде инвестиций, технологий, иных видов сотрудничества», – констатирует Игорь Коротченко. Впрочем, «бизнес по-современному» в оборонном экспорте тоже присутствует, признает Александр Гольц: «Сразу видно, когда идет нерыночная сделка, – это продажа кому-то вроде Венесуэлы с желанием, что называется, запустить американцам ежа в штаны. Большие делегации, пышные декларации и так далее. В плане бизнес-сотрудничества главный пример – Китай. Здесь и переговоры по-другому проходят, и суммы другие».
Помимо геополитических целей, «даровой» экспорт преследует социальную – выживание наукоемких военных производств. «Важно усиливать присутствие России на глобальном рынке вооружений. Это должно помочь оборонным предприятиям планировать расширение и обновление производства», – заявил Путин в 2014 году. «Речь идет о том, что за счет увеличения серии можно сократить маржинальные издержки, – поясняет Фельгенгауэр. – То есть если мы производим 200 танков для своей армии, а еще потом 800 на экспорт, то средняя цена первых 200 окажется ниже. О доходах госбюджета здесь речи вообще не идет». По словам Ивана Коновалова, государство и не стремится заработать на оборонке: «Если сравнить эти $15 млрд с объемами, которые зарабатывают «Газпром» или «Лукойл», это смешные суммы. И даже американские $30 млрд невелики на фоне их военного бюджета $600 млрд. А в контексте промышленности это нужные суммы, которые помогают двигать локомотив ВПК вперед».
В защиту российского ВПК эксперты отмечают, что другие экспортеры оружия тоже не ориентируются на прибыльность. «У американцев военный экспорт тоже носит характер поддержки союзников – например, крупные продажи в кредит Израилю. Правда, они трезвее оценивают, кому продают. Ситуация, когда все рисковали, была характерна для холодной войны. Сейчас США воздерживаются продавать оружие одиозным режимам, особенность которых в том, что их свергают», – считает Гольц.
«В США на оружии зарабатывают конкретные компании, а налогоплательщик теряет, – развивает тему Фельгенгауэр. – Разработка оружия неизбежно субсидируется, это в принципе убыточное дело. Военная торговля выгодна покупателям, которые обустраивают свою безопасность, не проводя годы в лабораториях, а продавцам она невыгодна. Современное вооружение стоит дорого, его разработка – еще дороже, а если вкладывать в итоговую цену затраты на все НИОКР, тогда никто ничего не продаст. Были попытки создать оружейную индустрию по бизнес-законам, и все они закончились монументальным крахом. Яркий пример – Бразилия, которая решила этим заняться, когда активно вооружался Ирак Саддама Хусейна. Но потом режим Хусейна пал, и вся индустрия накрылась медным тазом, поскольку покупатель исчез. Этот рынок очень узок и подвержен колебаниям: есть война – есть спрос, кончилась война – кончился спрос. Слишком рискованно, чтобы заходить с бизнес-целями».
По этой же причине в масштабе 2–3 лет сложно делать выводы о том, вырос или замедлился экспорт из какой-либо страны, полагает Василий Кашин: «Это не плавный процесс, как на рынке телевизоров, где плюс-минус 10% – гигантское изменение, которое ведет к мировоззренческим выводам. Мировой военторг – это ограниченное число покупателей и крупных контрактов, которые заключаются не каждый год. У вас могут заказать большую партию самолетов, но она закроет потребности страны-покупателя лет на 15–20. И дальше нужно найти другой рынок».
Последний шанс на обновление
За счет чего российское вооружение конкурирует с западным? Главный фактор – преимущество в цене. По словам Кашина, с учетом нынешнего курса рубля наша техника в среднем вдвое дешевле, чем аналогичные американские модели. Правда, до девальвации российские издержки росли, а ценовой фактор сглаживался, уточняет Фельгенгауэр: «Новое вооружение – например, вертолеты Ми‑8 и Ми‑17 – подорожало, подтянувшись до среднемировых цен. Преимущества в цене в последние годы удавалось достигнуть, только если контракт субсидировался государством».
Другой наш козырь – простота вооружений в обслуживании и освоении личным составом. Большая часть техники, которую Россия выводит на рынок, – клоны еще советских моделей 80‑х годов, констатирует Гольц. И если в сотрудничестве с передовыми покупателями (Китай, частично Индия) это уже приводит к проблемам, то в отношениях с отсталыми странами (Ирак, африканские государства), наоборот, является плюсом: сложная западная техника им и не нужна. «Исторически советско-российская оружейная школа работала на простоту, это наша сильная сторона», – соглашается Кашин.
Сохраняется и политический фактор. «Запад, а точнее, США, обставляет покупку своего оружия огромным количеством политических условий, – рассказывает Кашин. – Вы не можете заключить с американцами сделку без сложной подоплеки, не войдя с ними в новое качество политических отношений. Плюс там сложная бюрократическая система одобрения контрактов. То есть, даже если вы хорошо себя ведете, не факт, что получите свое оружие. Что касается европейцев, то они больше скованы ограничениями в рамках ЕС, которые зачастую носят демагогический характер. Например, Германия с Францией не поставляют оружие странам, которые могут применить их для ущемления прав человека. Преимущество России в том, что она продает, кому хочет, и не обязана никому давать в этом отчет. Условия Москва выдвигает, пожалуй, только ближайшим соседям. А остальным с нами сотрудничать комфортно. Например, Вьетнаму, который занят постоянным лавированием между Китаем и США и не хочет покупать оружие ни у тех, ни у других. Обратиться к России, которая в этой региональной истории вообще не участвует, для вьетнамцев лучший выход».
Также стимулом для импортеров могут послужить действия РФ в Сирии, считает Виктор Мураховский. «В военном деле главный критерий истины – это практика, поэтому военные разных стран пристально наблюдают за ведущимися на Ближнем Востоке боевыми действиями, – говорит он. – И видят, что Саудовская Аравия под завязку укомплектована американским оружием, но пока на поле боя в Йемене особых успехов не видно. Наше же оружие показывает успехи в Ираке и Сирии – лучшей рекламы не придумать». Тем не менее эти локальные достижения могут быть сведены на нет, если Россия не выдержит мировые темпы модернизации вооружений в перспективе ближайших 5–10 лет, предупреждают эксперты. Российский ВПК предпочитает использовать то, что уже наработано, а не развивать новые площадки, и это тревожный знак, считает Коновалов. «Мы очень сильны в радиоэлектронике – это даже американцы признают. А вот на рынке радиоэлектронной борьбы (РЭБ) Россию почему-то не видать», – приводит он пример. А Мураховский называет характерной ситуацию с зенитно-ракетными комплексами С‑400: «Импортеры хотят именно эту модель, а не предыдущий С‑300. Пришлось вкладываться в новый завод в Нижнем Новгороде, который должен обеспечить комплексами С‑400 и свою армию, и экспорт. Иногда мы заставляем зарубежных покупателей подождать».
Еще одним слабым местом российской оборонки является постпродажное обслуживание техники, считает Фельгенгауэр. В наши дни контракт заключается не просто на танк или самолет, а на весь 10–20‑летний жизненный цикл этой боевой единицы. «У нас же из-за сложной бюрократической системы запчасти сложно достать, нужно покупать их у каких-то «жучков». В свое время были различные истории, когда комплектующие для самолетов и вертолетов производились сторонними компаниями, чуть ли не в гараже на коленке перебирались», – вспоминает эксперт.
Кроме того, по мнению специалистов, весьма болезненно ударят по нашему ВПК и экономические санкции, введенные западными странами против России после событий на Украине. Причем нет единого мнения, что более неприятное – финансовые или технологические ограничения. «Главный удар – невозможность закупать на Западе специальную электронику для космической военной техники, – говорит Александр Гольц. – Это то, чего у нас в принципе нет. Россия будет вынуждена либо воровать ее, либо закупать в Китае уже не того качества, которое требуется». «Наиболее болезненное последствие санкций лежит в сугубо экономической сфере: это блокировка доступа к дешевым кредитным ресурсам», – уверен, со своей стороны, Виктор Мураховский. При этом, однако, все эксперты согласны, что негативный эффект от санкций будет нарастать по мере их продления – если первое время предприятия и компании смогут перебиваться какими-то накопленными технологиями и оборудованием, то потом будет все сложнее.
