О том, как обстоят дела в мировой экономике, можно судить по одному заводу в промышленном поясе Сан-Паулу. Здесь Mercedes-Benz do Brasil производит коммерческие автомобили. Однако никто за ними не приезжает. Тысячи новехоньких грузовиков, тягачей и шасси для автобусов всех цветов и модификаций стоят на территории плотными рядами, бампер к бамперу; ими забиты все внутренние дороги. Здесь скапливается продукция, выпущенная за последние пять месяцев, – тонны мертвого капитала. «Уже 2014 год был плохим, но 2015‑й стал настоящей трагедией», – вздыхает 51‑летний Вальтер Санчес. Санчес работает в концерне с 1988 года, будучи членом производственного совета, он сумел войти в наблюдательный совет концерна Daimler. Теперь 7–8 раз в год летает в Штутгарт, чтобы присутствовать на заседаниях, свободно говорит по-немецки.
Санчес помнит те фантастические времена, когда бразильские шахты утоляли сырьевой голод Китая, скупавшего железную руду и медь; когда по всей стране строились новые автомобильные и железные дороги, электростанции, и рабочие Mercedes-Benz do Brasil занимались сборкой грузовиков, которые были востребованы. Бум остался в прошлом, пришли трудные времена. Рынок грузовых автомобилей и автобусов в Бразилии сократился почти на 50%. Бразильский Mercedes перешел на одну смену и ввел сокращенный рабочий день. «Никто не захочет инвестировать, пока не станет понятно, в каком направлении будет развиваться рынок», – опасается Санчес. Профсоюзные функционеры, предприниматели и политики в стране пребывают в растерянности; впрочем, неуверенность в завтрашнем дне также нарастает в Китае, Германии и других ключевых для мировой экономики странах. На этот раз речь идет не об обычном спаде, а о чем-то большем: проблемы имеют хронический характер.
На пороге новой эпохи
Последние четыре года мировая торговля росла существенно медленнее, чем в предшествующие 30 лет. Если раньше ежегодный прирост ее объемов, как правило, составлял не менее 7%, то теперь он едва достигает 2%. Если раньше можно было не сомневаться, что объем мировой торговли будет увеличиваться примерно в два раза быстрее, чем ВВП Германии, то сегодня рост мировой торговли и немецкой экономики в лучшем случае совпадает.
Поначалу это вызывало у экспертов скорее недоумение, сегодня – тревогу. Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) считает, что потеря динамики «внушает большие опасения». Главу Всемирной торговой организации (ВТО) Роберта Купмана беспокоит существенное замедление роста мировой экономики: «Может показаться, что приводной ремень двигателя глобального роста ослаб».
События последнего времени проливают свет на то, насколько непрочным является положение в мире и как быстро могут быть поставлены под вопрос казавшиеся незыблемыми достижения свободной торговли. Во многих странах Европы на границах снова устанавливают шлагбаумы, чтобы управлять потоком мигрантов. Массовые казни в Саудовской Аравии вызвали переполох в арабском мире. Обвал котировок на китайских биржах в начале 2016 года тянет ко дну и немецкие активы.
Германия, экспортная держава, заметно страдает от последствий такой турбулентности. Почти каждое четвертое рабочее место в стране зависит от мировой экономики. Перспективы немецкой производственной площадки ухудшаются, некоторые говорят о «пике торговли», о том, что мировая торговля будто бы преодолела исторический апогей. «Мы живем в переходную эпоху», – говорит гамбургский экономист и эксперт по мировой торговле Томас Штраубхаар. 58‑летний Штраубхаар взял неоплачиваемый отпуск на год и отправился посмотреть мир. Он был в США, в Бразилии, в Мексике, многое увидел, поговорил со многими людьми. По природе Штраубхаар – большой оптимист, однако поездка подействовала на него отрезвляюще.
Нередко он сталкивался с глубоким недоверием к идее открытых рынков, причины которого он может понять. В отличие от прежних времен, Штраубхаар больше не верит, что глобализация идет на благо всем людям, помогая преодолеть разрыв между бедными и богатыми: «Индустриальные державы не смогли претворить это свое обещание в жизнь».
Конечно, миллионы граждан сумели воспользоваться новыми возможностями, пополнили средний класс. «Я по-прежнему убежден в позитивном эффекте глобализации», – подчеркивает экономист, но не в том, что ее плодами автоматически сможет воспользоваться каждый.
А ведь именно этого ждали все еще в 90‑е годы, после окончания холодной войны: тогда была вера, будто достаточно просто открыть границы и устранить препоны для товаропотоков, чтобы обеспечить массам благосостояние. Китайцы и индийцы, русские и прибалты влились в глобальную рыночную экономику, а это миллиарды дополнительных как работников, так и потребителей.
Новый мировой порядок дал западным компаниям уникальный шанс: они перенесли часть своих производственных мощностей в страны с низкой себестоимостью, расходы на заработную плату и транспортировку не играли практически никакой роли.
Вместе с тем новые многомиллиардные рынки таили гигантский потенциал: потребители там жадно скупали почти все западное, начиная с детских подгузников и заканчивая BMW. Мирные дивиденды принесли двойную выгоду экономике Запада.
Четверть века спустя от тогдашнего очарования осталось немного. Эффект ослабевает, стремительный рост в прошлом. Турбоглобализация застопорилась.
Во всем мире мультинациональные концерны вынуждены констатировать, что их доходы упали. На протяжении 30 лет они пользовались «на удивление благоприятным климатом», анализируют консультанты McKinsey, прибыли компаний росли по сравнению с экономикой опережающими темпами. «Эта удивительная эпоха подходит к концу», – предупреждают эксперты. И еще: астрономический рост прибылей прошлых лет может «раствориться в воздухе».
Производственные площадки в Азии обходятся дороже, экономики становятся более зрелыми, соответствующие страны освобождаются от роли дешевых производителей и обращают больше внимания на внутреннюю конъюнктуру. Этот процесс сопряжен с определенными проблемами, как показывает пример Гуандуна – индустриальной провинции, где некогда начиналось китайское экспортное чудо.
Прощание с экспортной моделью
В одном из цехов Xucai Toy Factory, фабрики по производству игрушек, расположенной в Дунгуане, вот уже год стоят и пылятся 150 детских электромобилей для парков аттракционов. Шасси разрисованы мордашками Гуфи и Микки-Мауса, эта партия предназначалась для одного парка развлечений в Ливии. Все было готово, на музыкальные карты даже успели записать магрибские детские песни, однако владелец фабрики 41‑летний Джан Ченуй так и не дождался своих клиентов из объятой гражданской войной страны.
Пока Джан не хочет искать нового покупателя на эту партию, тем более что ливиец внес какую-то предоплату. Но если однажды машинки придется выставить на продажу, то, «вероятнее всего, их купят китайцы, а не кто-то еще». Раньше 70% своих игрушек он отгружал за границу, сегодня доля экспорта сократилась до 10%. Зато объем продаж внутри страны возрос в три раза. «И такое произошло не только со мной», – говорит Джан.
Китайская экономика переживает тяжелую трансформацию. На протяжении десятилетий мотором экономического роста оставался экспорт, однако теперь руководство меняет курс. Пекин пытается стимулировать внутренний спрос, наращивает инвестиции в сферу услуг и технологии, а также в маркетинг отечественной продукции.
И правда, популярность национальных брендов в КНР растет. В 2014 году объемы их продаж увеличились на 10%, в то время как импорт вырос всего на 3%. Пекинская фирма Xiaomi предлагает сегодня столь же эффектные смартфоны, как и южнокорейский Samsung. А новая дамская сумочка вполне имеет право быть сделанной в Китае: фабрика кожаных товаров Junda в Дунгуане выпускает около 200 000 сумок в год, почти все они до сих пор поставлялись на экспорт. «Теперь это меняется», – говорит директор Не Тайли. У китайского рынка еще остается большой потенциал, убежден Не, ведь год от года покупательская способность населения растет: «Я вижу это по зарплатам, которые плачу сам». На момент основания фирмы в 2003 году простой рабочий зарабатывал 300 юаней в месяц, что составляло около 29 евро. «Сегодня я вряд ли кого-то найду меньше чем за 4000 юаней», – говорит он.
Падение цен из-за перепроизводства
Что касается потребительских товаров, таких как сумки или смартфоны, расставание с глобальным рынком возможно без особых проблем. А вот тяжелая промышленность КНР оказалась в ловушке. За многие годы она накопила колоссальные избыточные мощности.
В 2014 году Китай выплавил в семь раз больше стали, чем в 2001‑м. Экономика страны достигла той точки, когда всего больше, чем требуется: портовых терминалов, аэропортов, городов, построенных в чистом поле. Производители стали не могут сбыть свои болванки, в результате с трудностями также сталкиваются их поставщики на другом конце света, у Амазонки.
Там, близ бразильского города Карахас, находится крупнейшее в мире месторождение железной руды, известное под аббревиатурой S11D, которую присвоил своему многомиллиардному детищу сырьевой концерн Vale. В проекте задействованы 10 000 рабочих; чтобы защитить шею и лицо от красной пыли, они используют ткань. Под ногами лежат 4,2 млрд тонн чистой железной руды, вопрос лишь в том, кому сегодня вообще нужны эти полезные ископаемые.
Vale «приходит с холодным пивом на вечеринку, которая уже отгремела», – иронизирует бразильский журнал Exame. Всего несколько лет назад концерн заказал для китайских месторождений собственный флот судов класса Valemax – это самые большие в мире балкеры: длина 362 м, мощность двигателей 37 000 л. с. Сегодня 11 из этих гигантских сухогрузов уже снова выставлены на продажу.
Морские перевозки – надежный индикатор ослабления глобализации. Бременский институт экономики морских перевозок и логистики ежемесячно учитывает грузооборот в 81 порту планеты. В последние 12 месяцев в этой статистике отмечалась тенденция к снижению. По мнению экономистов, это говорит о «чрезвычайном ослаблении мировой торговли». Крупные судоходные компании уже отменили часть рейсов между Европой и Азией. Объем грузоперевозок сократился, тарифы на перевозку по соответствующим маршрутам всего за полгода снизились вдвое.
Такое падение цен обнажает проблемы, с которыми бьются Бразилия, Индонезия, ЮАР и все остальные крупные сырьевые страны. Они инвестировали в проекты по добыче природных ресурсов миллиарды, вынуждены обслуживать гигантские долги, как правило, в долларах США, однако не могут сбыть руду, медь или каучук, тем более по ценам, заложенным в калькуляции. Избыточные мощности приводят к снижению цен по всему миру. Если пять лет назад тонна железной руды стоила 180 долларов, то сегодня за нее не получить и сорока.
Потеря открытости
Конкуренция принимает брутальные формы, что не остается без последствий и для Германии. Треть мирового производства стали приходится на Китай; немецкие концерны это тревожит. Президент межотраслевого объединения производителей стали Ханс Юрген Керкхофф обвиняет китайцев в «экстенсивном демпинге» и призывает Еврокомиссию защитить отрасль.
В наступившем году конфликт может дополнительно обостриться, если Китай действительно получит так называемый статус рыночной экономики. Это категория торгового права, осложняющая антидемпинговые разбирательства, наподобие тех, что были в недавнее время инициированы ЕС в отношении китайских производителей солнечных батарей. В таком случае, по словам Керкхоффа, защитить европейских производителей от недобросовестного импорта будет практически невозможно.
В последнее время в мировой торговле снова усилились протекционистские тенденции. Правительства выделяют субсидии, создают таможенные барьеры или вводят квоты, ограничивающие объемы импорта. В университете Санкт-Галлена ученые дотошно учитывают каждый подобный инцидент. За первые десять месяцев 2015 года их было зарегистрировано 538, в два с лишним раза больше, чем в 2009 году.
Даже Adidas – воплощение глобализации – изучает альтернативу массовому производству на Дальнем Востоке. Концепция, которая в настоящий момент проходит испытания, получила название Futurecraft: в магазине с ноги клиента снимают мерки, после чего 3D-принтер производит обувь с учетом индивидуальных особенностей стопы.
Таким образом, технический прогресс становится препятствием для глобальной торговли. Потребности в морских контейнеровозах, портовых терминалах и экспедиторах сокращаются. Земля в определенном смысле съеживается.
Ларри Финк, возглавляющий крупнейшую в мире управляющую компанию Blackrock, считает, что торговля может и вовсе прекратиться. Чем интенсивнее будут использоваться робототехника и компьютеры, пишет Финк в Harvard Business Review, тем больше компании станут производить внутри страны. «Если такое смещение окажется достаточно масштабным, мировая торговля может обрушиться», – предупреждает он. Так что же, глобализации конец? Ответ на этот вопрос дает динамика развития музыкальной индустрии. Раньше отрасль печатала компакт-диски, доставляла альбомы во все уголки света и продавала их в специализированных магазинах. Сегодня пользователи загружают отдельные композиции на свои жесткие диски или подписываются на стриминговые сервисы. Теперь музыкальная продукция больше не перевозится в контейнерах через океаны, потоки данных со скоростью молнии находят потребителя в любой точке планеты без какого-либо таможенного контроля.
Глобализация продолжается, она выходит на новый уровень, становится цифровой и незримой. Таким образом, она не сбавляет оборотов, но гонка происходит в другой среде, на место мировых океанов приходят вычислительные центры. И соответствующие ценности не обязательно оказываются менее «ценными». Разница лишь в том, что их стоимость определяется не материалами, тоннами или галлонами, не механической или электронной начинкой, а исключительно самими данными. В науке такой перелом еще в полной мере не получил осмысления. Так, немецкое Федеральное ведомство статистики по-прежнему ограничивается количественной оценкой объема импорта и экспорта товаров. «Это совершенно устаревший подход, – убежден экономист Штраубхаар. – Как вообще можно во времена, когда машины обслуживаются дистанционно посредством обновления программного обеспечения, проводить различие между внутренним и зарубежным производством?»
На своих лекциях Штраубхаар больше не знакомит студентов со статистикой по объему торговли, поскольку считает, что эти цифры утратили былую информативность. Перед наукой стоит задача создать более совершенную модель, которая будет отражать современное лицо глобализации. «Все, что нам нужно, – это новая теория».
