– В майских указах поставлена задача за шесть лет удвоить несырьевой экспорт – до $250 млрд к 2024 году. При этом в последние годы он и так растет – за 2017 год рост составил около 20%. Такими темпами задача будет выполнена сама собой. Зачем тогда нужен национальный проект по экспорту?
– До недавнего времени этот рост двигали определенные факторы. В первую очередь игра на снижающемся курсе рубля, который нам явно помогал, создавал дополнительные стимулы для экспортеров. Другой фактор – стагнация внутреннего спроса: компании, которые программировались на определенные объемы потребления в России, лишились его и должны были загружать свои мощности извне. Все это помогало расти выше среднемировых темпов.
Но эти стимулы сейчас исчерпываются. В третьем квартале нынешнего года мы впервые видим замедление темпов роста. И уже понимаем, что в целом 2018 год будет не таким радужным, как предыдущий. 2019‑й встречаем с опаской, как бы совсем не войти в зону торможения. Нужно быстрее разворачивать наши новые инструменты, чтобы не упустить время.
По нашим прогнозам, без дополнительных мер к 2024 году объем несырьевого экспорта составил бы около $190 млрд. А значит, остается разница в $60 млрд, которую надо добирать.
– Идет ли речь о том, что всего за несколько лет Россия превратится из сырьевой державы, которой она была на протяжении всей истории, в экспортера «развитого» типа?
– Понятно, что мы не сможем радикально изменить структуру экспорта. Хозяйственный уклад страны – довольно инерционная вещь. Возьмем любой проект по крупнотоннажному экспорту. Например, нужно построить нефтехимическое предприятие. Год на принятие решения и оценку рисков, год на проектирование, три года на строительство. В итоге закончился шестилетний период, а мы не успели получить эффект.
Поэтому нужно срывать низко висящие плоды. Не будет такого, чтобы каждый взял под козырек и увеличил поставки за рубеж ровно в два раза. Мы понимаем, кто будет тянуть лямку этого проекта в первую очередь, а кто стоит на вырост. В ближайшие три года мы должны определить, какие товары и по какому географическому принципу мы хотели бы продвигать на внешних рынках, очертить страновые и продуктовые приоритеты для каждого региона.
Также в регионах будут сформированы пулы действующих и потенциальных экспортеров, за которыми власти должны следить и адресно взаимодействовать. Нужно искать растущие компании, которые в течение шести лет позволят нам выйти на новые рынки.
– Кажется, что раньше аналогичные проекты по экспортерам в основном функционировали на федеральном уровне.
– А сейчас мы должны пойти в регионы. Мы очень заинтересованы, чтобы власти на местах активно включились в этот проект. Из Москвы 85 субъектов Федерации не сдвинуть.
Конечно, положение регионов неравномерное. Так жизнь сложилась: у кого-то небольшая территория и много населения, у кого-то наоборот. То же касается распределения промышленных предприятий. Поэтому мы пристально смотрим на 20–25 регионов, которые должны дать крупнейший улов. Это Москва, Санкт-Петербург, регионы с городами-миллионниками, где есть развитые секторы услуг и малого предпринимательства, приграничные регионы, в которых есть инфраструктурные хабы, и сырьевые регионы, дающие продукцию первого передела – еще сырье, но уже не сырьевой экспорт.
Какие-то регионы по определению отстают. Например, в силу проблем с инфраструктурой, отсутствия хабов получения-отправления грузов. Кое-где нет современного аэропорта, а ведь деньги не ездят на поезде, они летают на самолете. Для того чтобы встраиваться в международную цепочку разделения труда, инфраструктура совершенно необходима.
Перед некоторыми регионами вообще никогда не стояла задача продавать что-то за рубеж. Там мы будем помогать формировать экспортные компетенции.
– Как будет выстроена поддержка регионов?
– Мы строим факторную модель, чтобы адекватно оценить возможности каждого субъекта Федерации. В дальнейшем к этой модели будет привязана оценка деятельности региональных администраций, а также объем субсидий на поддержку экспорта, который будет перечисляться по линии Минэкономразвития. То есть финансирование будет соотнесено как с изначальным потенциалом, так и с уровнем ответственности за результат.
В следующем году будут запущены программы поддержки в пилотных регионах. В число «пилотов» войдут как «сильные» регионы – ведь нам нужны быстрые победы, это заряжает и мотивирует остальных, – так и немного отстающие. Во втором случае мы хотим посмотреть, как инструменты поддержки работают там, где экспортная почва не так удобрена.
Что касается организационной структуры, то, во‑первых, РЭЦ получает статус агента Минэкономразвития по поддержке экспорта в регионах. В каждом субъекте РФ создаем свои фронты – центры поддержки. Они в течение 2019 года пройдут ребрендинг, получат новые услуги, кадровый состав. Территориальные управления РЭЦ будут координировать работу фронтов по округам. Центр этой работы, информационный хаб, будет в Москве.
Во‑вторых, в связке с Минпромторгом мы строим новую модель работы торговых представительств за рубежом. В результате наша региональная сеть с помощью IT-решений объединится с международной сетью, создав единую систему продвижения российских товаров.
– Как можно привлечь к экспорту малый и средний бизнес?
– Сегодня в России экспортируют лишь 0,6% малых и средних предприятий. Это «спящий» показатель. То есть предприятий, которые могли бы экспортировать, много, но по каким-то причинам они этого не делают. Мировая же статистика отличается кратно, этот уровень выше не только в развитых, но и в развивающихся странах.
Мы видим страх предпринимательства перед работой на внешних рынках. Его надо снимать, дойти до этих компаний, разбудить у них интерес. Мы планируем вовлекать предприятия в образовательные программы, отвечать на вопросы, объяснять, какие возникают риски, если работаешь только на российском рынке, заранее отказавшись от международного. Плюс создавать инструменты для облегчения выхода на внешний рынок, находить коучей, менторов, партнеров. Словом, нужно сзади грозить дубиной, а спереди махать морковкой.
Сегодня доля предприятий малого и среднего бизнеса в российском несырьевом экспорте составляет 6,5%. Наш ориентир к 2024 году – 10%. Это значит, что нужно вовлечь несколько десятков тысяч новых экспортеров.
– Особое внимание в ближайшие годы будет уделено IT-отрасли, о чем свидетельствует принятие национальной программы «Цифровая экономика». Как планируется развивать хай-тек экспорт?
– Мы разделяем содержание вопроса: IT – отдельное, важное направление, под него прописаны специальные инструменты, которые еще нужно добавлять, наращивать. В целом есть понимание, что с сектором IT нужно работать адресно. Это касается и доступа к венчурному финансированию, и визового вопроса, и НДС.
Не секрет, что будущее конкуренции на внешних рынках – не только в соперничестве товаров, но и в соперничестве юрисдикций: где легче работать, там и «пропишется» перспективный стартап. Поэтому мы должны дать ту регуляторику, которую хочет и ждет бизнес. У нас подготовлена масса предложений в этой области, они будут дорабатываться в 2019 году.
– Складывается впечатление, что рост несырьевого экспорта рассматривается как один из главных драйверов развития российской экономики.
– Без экспорта сегодня никуда. Недавно интернет-платформа Alibaba объявила, что хочет сократить сроки доставки любого товара любому заказчику до 3–4 дней. То есть международный товарный экспорт будет проникать даже в сегмент скоропортящихся товаров. Это новый этап глобализации рынка. Фактически исчезнут региональные рынки, куда международным компаниям не дотянуться, благодаря чему местный производитель уверенно себя чувствует. Вы не сможете, образно говоря, сидеть у себя на приусадебном участке и мирно щипать травку. По ночам ее будут щипать другие! Так что выходить на экспорт – не блажь, а необходимость, неизбежная норма жизни. Кто будет производить глобально конкурентоспособную продукцию, тот и выживет.
