«Политические лавры мы не должны пытаться на этом снискать», – парировал на это воззвание ввести режим ЧС в регионах думский спикер Вячеслав Володин. Все, мол, конечно, переживают из-за лесных пожаров, но «эти вопросы решаются в рамках действующего законодательства», осадил он выступавшую. Раньше надо было «брать и инициировать эти проблемы», добавил спикер. Депутатам было некогда, они торопились – это было последнее заседание перед каникулами. Тогда, в конце июля, в Сибири полыхали 1,3 млн га. А всего с начала года и до сих пор (данные на 16 сентября) пожары «освоили» 10,3 млн российских лесов.
И если бы это было единственной проблемой! Незаконная вырубка так называемыми «черными лесорубами» приобрела такие масштабы, что глава Минприроды Дмитрий Кобылкин под угрозой запрета экспорта древесины в Китай призвал власти соседней страны объединить усилия в борьбе с этим явлением. Подлило масла в огонь и потепление климата, из-за которого не только усилилась пожароопасность. С юга пришла новая напасть – насекомые-вредители, уничтожающие ценные породы деревьев, порой подчистую.
Вячеслав Володин прав: раньше надо было инициировать все эти проблемы. Но только не неделей, не месяцем, а еще много лет назад. И законодателям здесь отведена ключевая роль, ведь именно из-за отсутствия эффективного лесного хозяйства российский лес оказался на грани истощения. Времени на решение проблемы все меньше, предупреждают эксперты: дно уже видно. Но, может быть, эти проблемы излишне раздуты? Может быть, кто-то просто излишне паникует или зарабатывает на этом политические очки? Давайте разберемся.
Порубили и бросили
Если посмотреть на официальную статистику, то сказать, что Россия богата лесами, мало. Их доля от общей площади лесного массива земного шара (а это 3 530 млн га) – 22,5%. Российские леса – не только наше богатство, но и общемировое достояние, «легкие планеты», ведь, в отличие от тропических лесов, они дают куда больше кислорода. При этом, как сообщили «Профилю» в пресс-службе Минприроды, с 1998 года площадь земель РФ, занятых лесными насаждениями, увеличилась на 10,1% и к 2019 году составила 793,1 млн га.
Лесистость России стабильна и составляет 46,5%, рапортуют чиновники. И в будущем она сохранится – все благодаря реализации федерального проекта «Сохранение лесов», введенному механизму компенсационного лесовосстановления. Вот, казалось бы, как все прекрасно. Объемы лесозаготовок растут от года к году, и лес не уменьшается: руби – не хочу.
Приводя статистику, Минприроды ссылается на государственный лесной реестр. Но проблема в том, что, оказывается, достоверных актуальных данных о состоянии лесов нет. Источник детальных данных – лесоустройство, но оно, говорит руководитель российской лесной программы Greenpeace Алексей Ярошенко, в последнее время проводится на недостаточных площадях. И хотя есть такие участки, где лесоустройство проводилось совсем недавно, но есть и такие, где его не делали десятки лет. «Средняя давность последнего качественного лесоустройства, по нашей оценке, не менее 30 лет», – констатирует эколог. Была попытка сделать альтернативную систему подсчета – государственную инвентаризацию лесов. Пытаются уже тринадцать лет, но даже перспектив ее завершения не видно. То есть, говоря о российских лесах, мы оперируем данными тридцатилетней давности, когда они были еще советскими.
Да, общая площадь лесов стабильна, подтверждает данные Минприроды координатор проектов по лесам высокой природоохранной ценности WWF России Константин Кобяков. Даже с учетом строительства городов и дорог их общая площадь не меняется – это сотые доли процента. Вот только что это за леса? Если смотреть по породному составу, то хвойных лесов становится меньше, а вырубки заменяются менее ценными лиственными породами – осинниками и березняками. «Лет через сто они, конечно, вновь заменятся хвойными, но лесная промышленность ресурс теряет, – говорит эксперт. – И прогноз неутешительный: в ближайшее время будет происходить примерно то же самое». Такой эффект ученые называют «зеленой пустыней» – вроде лес есть, но ценность его мала.
В течение многих десятилетий леса использовались по принципу «от лучших к худшим», продолжает эту мысль Алексей Ярошенко, от наиболее продуктивных – к наименее продуктивным и доступным. «Поэтому леса в районах с наиболее благоприятным для роста деревьев климатом, плодородными почвами, хорошей транспортной доступностью истощены наиболее сильно, – говорит он. – А сколько-нибудь значимые остатки хозяйственно ценных диких лесов остались только на самой границе экономической доступности».
Иначе это называют интенсивной моделью освоения лесов – вырубили, бросили, перешли на новый участок. Ее альтернатива, экстенсивная модель, предполагает, что объем вырубки не должен превышать объемы восстановления лесов. Эта роль, по идее, должна отводиться лесному хозяйству, но, например, в таежной зоне его почти не осталось, да и вне таежной его мало. Поэтому лес просто не успевает восстановиться.
А ведь на хвойных лесах держится почти вся лесная промышленность. «Вторичные леса уже не дают таких доходов лесным предприятиям и не могут обеспечить экономическую жизнеспособность лесных деревень и поселков, – объясняет эксперт. – Поэтому предприятия закрываются, а деревни и поселки вымирают многими тысячами». А лесозаготовители выбирают остатки диких лесов и скудные, случайно возобновившиеся деревья на самых старых вырубках и тем самым все сильнее и сильнее истощают доступные ресурсы.
«Черный лесоруб», открой личико
Если легальная вырубка уничтожает ценный лес, то получается, что нелегальная еще больше усугубляет ситуацию. В Минприроды признают: проблема сохраняет свою актуальность. Приведенные ими оперативные данные за первую половину 2019 года таковы. Лесными инспекторами выявлено 6,8 тыс. фактов незаконной рубки лесных насаждений объемом 546,3 тыс. куб. м. Кроме того, они зафиксировали 2,4 тыс. фактов загрязнения или захламления лесов на площади 1,2 тыс. га. В правоохранительные органы отправили 5,6 тыс. материалов о незаконной рубке, к административной ответственности привлекли 1,3 тыс. человек, штрафов наложили на сумму 13,1 млн рублей. Сибирский федеральный округ при этом лидирует по числу незаконных рубок, на него приходится 62% выявленных случаев. А регион-рекордсмен – Иркутская область, где на долю «черных лесорубов» пришлось 58% нелегальной древесины (310,3 тыс. куб. м).
Только и тут данные не совсем объективные. В прошлом году объем заготовленной древесины в России составил 238,6 млн куб. м. На этом фоне доля «черных лесорубов» выглядит мизерной. «По отчетам Рослесхоза о нелегальном лесопользовании, в год она составляет примерно 0,7%», – подтверждает Константин Кобяков. В США, например, этот показатель идентичен. Только в реальности, сетует эксперт, у нас картина совсем другая, и отличается она не в лучшую сторону.
Те, кого Рослесхоз называет «черными лесорубами», на самом деле чаще всего занимаются рубками вообще без каких-либо документов. «Типичный «черный лесоруб» – это деревенский дедушка, решивший заготовить себе дров в обход чрезвычайно сложных и обычно ему непонятных официальных процедур, или безработный, от отчаяния решившийся заработать себе мелким воровством леса», – говорит Алексей Ярошенко. Их ловят и осуждают много: в 2018 году было вынесено 4030 приговоров по статье 260 УК (незаконная рубка лесных насаждений). Но из них 51% – по частям первой и второй этой статьи, то есть за относительно небольшие, непромышленные объемы незаконных рубок, говорит эколог. «Проблема «черных лесорубов» – это проблема-обманка, которая специально раздувается руководителями лесной отрасли для отвлечения внимания общества от более базовых и серьезных проблем российских лесов», – заключил он.
Погрешность статистики в том, что она не учитывает огромную «серую зону» нелегальных рубок. И здесь уже эта доля не 0,7%, а, по разным оценкам, от 16% до 30% сверх общего объема заготовок. Как это происходит, рассказывает Константин Кобяков. Обычно незаконными рубками занимаются вполне легальные заготовители. На своей делянке они могут вырубить гораздо больше деревьев, чем указано в документах. Или, например, вместо заявленного в них сушняка вырубят здоровые деревья, или вместо менее ценных пород спилят более ценные.
И если официальная сводка в качестве «горячей точки» нелегальной рубки называет Иркутскую область, то экспертная оценка несколько иная. Проблемных зон две. Первая – Кавказ и Дальний Восток. Там сосредоточены ценные породы – дуб, бук, ясень. «Ради их добычи имеет смысл рисковать», – говорит эксперт. Стоимость одного «КамАЗа» незаконно вывезенного дуба может доходить до 600 тыс. руб., приводит данные специалист аналитического отдела компании «ФинИст» Екатерина Семенкова.
Вторая «горячая точка» – Сибирь и прилегающие к Китаю территории. «Породы там не особо ценные, торговля идет хвойными (сосна, пихта, ель, кедр), – говорит Константин Кобяков. – Но поскольку Китай готов взять любую древесину, не прикладывая своих усилий по проверке легальности заготовок, то и продавать ее туда проще». Именно в этом, видимо, и состояла главная претензия главы Минприроды к властям соседней страны. В Европе, США и Японии, куда мы тоже поставляем древесину, действуют программы по борьбе с нелегальным оборотом древесины, а покупатели лесной контрабанды отвечают за это по всей строгости закона. В Китае происхождением древесины не интересуются.
«Взаимодействие с китайской стороной необходимо в целях исключения возможности экспорта нелегально заготовленной древесины», – подтверждают в Минприроды. В ведомстве сослались на данные Федеральной таможенной службы, согласно которым по итогам 2018 года с территории России было экспортировано 19 млн куб. м круглых лесоматериалов, из них в Китай – 12 млн куб. м. Любопытно в связи с этим, что, по данным китайской ассоциации деревообработчиков, которые приводит дальневосточное информационное агентство Deita.ru, импорт лесоматериалов из России в эту страну в прошлом году составил примерно 36 млн куб. м. То есть в три раза больше.
Однако было бы неправильным обвинять во всем соседей (ах, это китайцы во всем виноваты!). «Нас это не оправдывает, и заниматься самоуспокоением не стоит», – говорит Константин Кобяков. На космических снимках можно увидеть огромные вырубленные пространства, которые вызывают так много эмоций у неравнодушных людей, говорит Алексей Ярошенко. Все это – формально законные, «белые» вырубки, и их вклад в разорение российских лесов по меньшей мере на порядок больше «черных».
Пожары в лесах были всегда, они и сформировали нынешний облик тайги
Shutterstock / FotodomПожарная тревога
В общей сложности на заготовку древесины (легальной и нелегальной) в год приходится 1–1,2 млн га лесов. Но пожары наносят вреда на порядок больше – в среднем ежегодно они проходят 10 млн га. В этом году, по данным «Авиалесохраны» на 16 сентября, общая площадь лесных пожаров уже составила 10,3 млн га. А ведь до конца пожароопасного сезона еще далеко. Сейчас он открыт в 83 регионах России, особый противопожарный режим введен в 38 субъектах, а в двух – Красноярском крае и Якутии – объявлен режим ЧС.
Конечно, не весь затронутый пожаром лес гибнет. Правда, и точных данных об уничтоженных лесах нет, опять же из-за безнадежно устаревших данных лесоустройства. Но приблизительно, по подсчетам экспертов, ежегодно из усредненных 10 млн га мы теряем в пожарах 30% – 3–4 млн га.
Сейчас пожары и вырубка действуют заодно, уничтожая леса
Юрий Золотарев / ТАССОсновной причиной пожаров остается антропогенный фактор. По данным Минприроды, из-за этого случается 60% всех лесных пожаров. Константин Кобяков говорит, что и вовсе 90–95%. Все банально – неосторожное обращение с огнем, брошенный окурок, плохо затушенный костер.
По весне это еще и намеренные поджоги сухой травы. «Такая вот инерция мышления, – вздыхает эколог. – Сколько раз публиковали опровержения: никакой пользы лесу от таких поджогов нет (ни для роста травы, ни от клещей), только вред. С маниакальным упорством граждане продолжают заниматься поджогами».
Как оказалось, провокаторами частенько выступают лесники, свято верящие, что небольшой профилактический поджог травы весной спасет лес от серьезного пожара летом или осенью. «Определенная логика тут есть, но статистически уже давно доказано: даже если принять во внимание потенциальную опасность возгорания в пожароопасный сезон, вред от «профилактических» выжиганий гораздо больше этих рисков», – говорит эксперт. И в ряде регионов эти профилактики сократили, а некоторые совсем от них отказались. И это заметно сказалось – площади пожаров там сократились.
Важным оружием в борьбе с пожарами Минприроды считает агитационную и просветительскую работу с населением. В ведомстве отчитались о многочисленных социальных видеороликах, обучающих детских мультфильмах, сюжетах об информационной кампании «Останови огонь!», транслируемых на телевизионных каналах и в радиоэфирах.
Но при этом реально с пожарами на гигантских площадях борются всего несколько сотен человек, оснащенных парой сотен единиц техники. Численность лесной охраны сократилась. И хотя какие-то вливания на ее содержание стали делаться, говорит Константин Кобяков, до показателей противопожарных формирований советских времен еще далеко. Не хватает и дорог. Ведь, чтобы потушить пожар, до него нужно еще добраться. Сквозь тайгу никакая техника не пройдет, авиация – удовольствие не из дешевых. В этом смысле в пример часто приводят нашу соседку Финляндию, в лесах которой дороги проложены так, чтобы к любому участку можно было подъехать.
Но похоже, средств на борьбу с пожарами действительно не хватает. Так, в середине сентября в Якутии работы по тушению 13 пожаров на территории площадью 20 тыс. га были прекращены. Как и ранее в некоторых других горячих в прямом смысле этого слова точках, это было сделано на основании действующего приказа Минприроды от 2015 года, позволяющего не тушить пожары, если нет угрозы населенным пунктам и экономическим объектам, а затраты на тушение превосходят прогнозируемый ущерб.
Это ведомственное распоряжение сейчас у многих вызывает довольно сильное возмущение. Однако, по сути, говорит Константин Кобяков, оно легализовало и так существующую практику: никто никогда (даже в советское время) не тушил абсолютно все пожары, на это никогда не хватало сил. «Отрегулировать это действительно было нужно, – поясняет эксперт. – Но в реальности получилось не очень хорошо, потому что под действие этого норматива попали и территории с населенными пунктами, с эксплуатационными лесами. Получается вроде как, что лес рубить можно, а пожары можно не тушить».
Пожары в таежной зоне, резюмирует Алексей Ярошенко, были всегда, и в значительной мере они сформировали современный облик таежных лесов. «Но сейчас площади пожаров с каждым годом растут, особенно в районах с резко континентальным климатом», – подчеркивает эколог. Это, продолжает он, ведет к радикальному преобразованию лесных ландшафтов, потере их биологической устойчивости, сокращению биоразнообразия и средообразующих функций, превращению лесов из поглотителя углекислого газа в его источник. «Кроме того, в отличие от давних исторических времен, сейчас пожары действуют вместе с рубками, – заключил он. – Совместно они уничтожают леса гораздо быстрее, чем пожары отдельно и рубки отдельно».
Летающая напасть
От пожаров страдает и животный мир. И если крупные животные могут убежать, а копытные даже обрадуются потом молодой поросли вместо дремучих лесов, то для насекомых лесные пожары и вырубки – это приговор. Казалось бы, мелочь, но, обращает внимание Константин Кобяков, насекомые находятся в основе пищевой пирамиды, ими питаются птицы, мелкие грызуны и хищники, которые, в свою очередь, становятся добычей зверя покрупнее. Сейчас мы не понимаем всего драматизма последствий, это отсроченный эффект, который проявится лет через сто, но проявится обязательно.
Так уже случилось в той же Финляндии. «Вроде бы все хорошо у них с лесным хозяйством, и древесины они не сильно меньше России заготавливают при этом, – говорит эксперт. – Но негативный эффект в части биоразнообразия по видам насекомых у них тоже уже есть – только одних видов исчезло 60%, не говоря уже о сокращении численности остальных. Сейчас финны очень сильно этим озаботились, и нам хорошо бы озаботиться до того, как случится катастрофа».
Но насекомые могут быть и врагами леса. Так, отмечают в Минприроды, из-за изменения климата обострилась проблема массового нашествия вредителей лесных насаждений, как правило, хвоелистогрызущих. Например, в 2017 году в Сибири пришлось обрабатывать 1,4 млн га лесов, зараженных шелкопрядом. И хотя обработка оказалась эффективной, в целом лесное хозяйство, как признают в ведомстве, недостаточно обеспечено химическими и биологическими препаратами.
И шелкопряд – далеко не единственный вредитель. «В связи с изменением климата сейчас начинают акклиматизироваться более южные виды насекомых, которых раньше в нашей стране вообще не было», – рассказывает Константин Кобяков. Самая большая угроза сейчас на Кавказе, где появился ряд таких насекомых. Самшитовая огневка, например, почти полностью уничтожила весь самшит на Кавказе.
«Осталось буквально несколько небольших участков, которые сейчас обрабатываются по шесть раз в год», – говорит эколог. На Кавказе появился также клоп дубовая кружевница, который очень активно заражает все дубовые леса. «Местный Центр защиты леса прогнозирует при таких темпах заражения полное исчезновение дуба на Кавказе», – продолжает эксперт. А в Московской области появилась ясеневая златка, да и не только там – практически везде, где есть ясень.
Лесное бесхозяйство
Читатель уже обратил внимание, что в каждой из перечисленных выше проблем присутствует одна и та же составляющая – неэффективное лесное хозяйство. Как же так получилось? Если кратко резюмировать ответы экспертов, то выходит, что мы до сих пор не можем осознать, что такие необъятные, непроходимые, колоссальные леса могут вдруг взять и закончиться.
Предшественник Минприроды – Лесной департамент – был создан еще при Павле Первом, в 1798 году. Тогда появились губернские управления лесами, лесничества, была введена должность форстмейстера, с 1826 года переименованная в лесничего. Лесничие совместно с лесниками осуществляли отвод лесосек для выставления их на торги, обеспечивали охрану лесов. Эта система действовала до 1930 года, а потом лесничества как самостоятельные единицы были ликвидированы, созданы лесхозы (в европейской части СССР), которые занимались ведением лесного хозяйства (охраной, защитой и воспроизводством лесов), осуществляли рубки ухода, в их штате были лесничие и лесники. В многолесной зоне действовали леспромхозы, занимавшиеся рубками главного пользования.
Советская система лесного хозяйства действовала вплоть до 2006 года, когда был принят Лесной кодекс РФ. На сегодняшний день, говорят в Минприроды, в 82 субъектах Российской Федерации организовано 601 лесохозяйственное учреждение. В США, Канаде, странах Европы управление лесами отличается от российского, отмечают в ведомстве: доля частных лесов там значительна, и, соответственно, «методы борьбы с незаконной заготовкой древесины ориентированы на защиту частной собственности».
Однако главные претензии экспертов‑экологов связаны как раз с Лесным кодексом, с его ориентацией прежде всего на освоение лесов, а не на их сохранение, восстановление и охрану. «Главным источником наших лесных проблем является наше безумное лесное законодательство», – говорит Алексей Ярошенко. По его словам, новый кодекс превратил лес в «месторождение бревен».
Правда, и советское лесное законодательство, по мнению Константина Кобякова, защищало лес тоже лишь декларативно. «Если предположить, что в советское время лес высаживался и за ним был должный уход, то теоретически сейчас лесная промышленность должна была начать потреблять то, что было тогда создано, – говорит он. – Но в реальности такого практически не происходит. В зонах массовой заготовки в основном продолжают рубить леса, которые выросли сами по себе, без участия человека».
Но при этом в советское время численность работников лесхоза была примерно в 10 раз выше нынешней, и эффективность их работы потому была куда больше. А с 2006 года мало того, что их сократили из-за нерентабельности, так еще и обременили контрольными и бюрократическими функциями. «Они и в лесу-то в основном не бывают», – говорит эксперт.
Решение проблемы лесов очевидно, резюмирует Константин Кобяков. Нужно развивать лесное хозяйство. Непонятно, почему это неочевидно законодателям, недоумевает эксперт. «Долго жить на одних только естественных лесах мы не сможем, – говорит он. – У нас уже очень мало осталось лесов, которые никогда не были пройдены заготовкой древесины. И если мы и дальше будем рубить лес и не вкладывать никаких денег и сил в его выращивание, то это долго продолжаться не будет». Наступит кризис: естественные леса кончатся, а ранее вырубленные восстановиться не успеют. Это, в принципе, уже случилось, подытоживает эколог: подавляющее число лесозаготовительных компаний жалуется на истощение своей ресурсной базы.
И Алексей Ярошенко ему вторит: «Ситуацию немного спасает то, что исходно лесные ресурсы были колоссальными, но дно уже видно. В традиционных регионах с наиболее развитой промышленностью – на Европейском Севере, юге Центральной и Восточной Сибири, юге Дальнего Востока – оставшихся ресурсов уже точно не хватит даже для того, чтобы обеспечить жизнеспособность уже существующих лесных предприятий».
А ведь перед глазами пример той же самой Финляндии. Там с одного гектара леса древесины заготавливают в 30 раз больше, чем в России. И все потому, что местные лесничие сажают новый лес на месте вырубленного, ухаживают за ним, поддерживают таким образом, чтобы он был экономически эффективным. И при этом лесное хозяйство в ВВП Финляндии занимает большую часть, а у нас – только 1%. «У нас другая система: вырубили, бросили, пошли искать дальше, где еще «само наросло», – говорит Константин Кобяков. Вот так и считаем потом миллиардами причиненный ущерб от вырубок и пожаров.
«Настолько неэффективного лесного законодательства в нашей стране не было никогда, – считает Алексей Ярошенко. – Именно оно является самой надежной преградой для развития полноценного лесного хозяйства. Что-то еще осталось от прошлой эпохи, но этот задел быстро кончается. Новые специалисты не приходят в умирающую отрасль». Так может, вернувшимся с каникул депутатам теперь заняться этими проблемами? Пока еще не слишком поздно.
Аборигенные:
– Сибирский коконопряд (шелкопряд)
– Короед-типограф
– Непарный шелкопряд
– Зеленая дубовая листовертка
– Рыжий сосновый пилильщик
– Шестизубчатый короед
– Вершинный короед
Инвазивные:
– Американская белая бабочка
– Дубовый клоп кружевница
– Восточная каштановая орехотворка
– Уссурийский полиграф
– Самшитовая огневка
– Минирующая каштановая моль, или охридский минёр
