28 марта 2024
USD 92.59 +0.02 EUR 100.27 -0.14
  1. Главная страница
  2. Статья
  3. «Очень хорошо защищает военная форма. А если человек в гражданском ― все пробивает насмерть»
Зарубежье

«Очень хорошо защищает военная форма. А если человек в гражданском ― все пробивает насмерть»

После начала наступления ополченцев ДНР и ЛНР под Дебальцево в попытке замкнуть в «котел» украинскую военную группировку, в местные госпитали начали поступать десятки раненых. Их вывозят в ближайшие к передовой больницы для оказания экстренной помощи, а оттуда перебрасывают на лечение в крупные стационары. Одна из больниц, где экстренно принимают раненых, находится в городе Красный луч, в 25 км от передовых позиций ополченцев. Корреспондент «Профиля» поговорил с заведующим травматологическим отделением городской Екатерининской больницы Юрием Ковалевым.

— Когда у вас начали массово появляться раненые из ополчения?

— Все началось со среды. Но массово стали поступать с пятницы, в ночь с 22-го на 23-е. Мы вчера перевели в госпиталь прооперированных людей, которым оказана помощь врачебная — 25 человек. Десять еще лежит, и это только военные.

— По сравнению с летом раненых сейчас больше или меньше?

— Потери сейчас большие. Тогда раненых было по 7–8 человек в сутки. Но нужно понимать, что в августе многие раненые просто не доезжали до больницы. Они сидели по домам и подвалам или тихо умирали где-то, а потом их в огородах закапывали. Потому что на весь город ездили две «скорые», которые были прострелены на вылет. У нас в «скорых» убивали рожениц: едет она в больницу рожать, а «скорую» из автоматов расстреливают. Сейчас машин достаточно, но кадров там все еще не хватает.

И местное население, и нас, врачей, эта война уже достала. Мы устали жить без зарплат, без гуманитарной помощи, которую мы видели за восемь месяцев один раз. Мы устали жить без достаточного количества медикаментов. Один день — 14 человек, второй день — 18 человек, третий день — 31 человек. Чтобы всех перевязать, должно быть очень много лекарств.

Фото: «Профиль» / Василий Колотилов
©Фото: «Профиль» / Василий Колотилов

— Какими видами ранений вы занимаетесь?

— У нас строго специализированное отделение — это травмы. Ранения в голову, конечности, таз, грудная клетка, то есть не проникающие ранения. Все проникающие ранения, полостные, отправляются в хирургическое отделение. Глаза — в глазное отделение. Но у нас остался один или два окулиста в городе, и они не оперирующие. Поэтому отправляют в Луганск или Донецк. Я даже не знаю куда, вся структура разрушена. Кого-то переправляют в Ростов.

— Многие врачи, работавшие в вашей больнице, уехали?

— Из семи врачей из нашего отделения уехали трое. У нас круглосуточное дежурство, и каждый день несется служба. И вот мы поделили дежурства между четырьмя людьми. И днем должны оперировать, и ночью работать. К сожалению, сейчас очень тяжело. Медперсонал в убыток себе работает, у нас дефицит кадров. Удрал народ. А чтобы стать врачом, надо семь лет проработать. Чтобы медсестрой, хотя бы месяц-два. Операционной сестрой — год-два.

Мы просто уже привыкли жить в постоянном стрессе. Если к этому относиться со слюнями и соплями, то жить тут невозможно. Ты приходишь домой и знаешь, что тебе могут позвонить в любой момент и забрать в больницу. Или надо будет самому садиться и ехать. Или когда в городе взрыв, и ты сам берешь и идешь, потому что знаешь, что привезли людей. Люди с парашютом прыгают, в горы лазят, не надо этого делать — приходите к нам на дежурство. Вот вам будет адреналин.

— В плане материалов вам всего хватает?

— Раньше, когда был металл, мы ставили стержневые аппараты, аппараты Елизарова. Но это были аппараты из запаса, который копился годами. Сейчас он иссяк. Буквально сегодня был последний стержневой аппарат. Все теперь, у нас металла нет. Поэтому используем гипс: сначала первичная хирургическая обработка ран, потом гипсовая повязка. Примерно как в Отечественную войну.

— Почему аппараты к вам больше не поступают?

— Украина закрыла нам поставку. Мы раньше получали металлоконструкцию через формацию, через аптечную сеть — у нас покупали больные. Из России металлоконструкции поступали через аптечную сеть, которая теперь разрушена. Ее представители, которые занимались металлом, уехали.

ЛНР сейчас обеспечивает нас кое-какими лекарствами. А мы принимаем любую помощь: «Врачи без границ», ОБСЕ, ЛНР, казаки, да и просто народ что-то несет.

— Каких лекарств не хватает больше всего?

— С анастезией очень тяжело. Но у нас еще запасы остались от Украины. И вообще анестезиологи у нас в стране очень квалифицированные. Анестезию на одном и том же участке можно проводить по-разному. Мы выбираем те виды анастезии, для которых у нас еще остались медикаменты.

— Надолго вам их хватит?

— Их хватит еще человек на 50. Больше нет. К сожалению, нет складов, нет помещений загруженных лекарствами. Вот 50 человек — и все.

Зато у нас отделение завалено одеждой. Ее несут местные жители и даже врачи. Потому что раненых нужно во что-то переодевать. При взрывах-то вся одежда оказывается в лохмотьях. Плюс в крови. Если в человека попало 5–10 осколков, то в одежде остается в 10 раз больше дыр.

Очень хорошо защищает военная форма. А если человек одет в гражданское — лучше вообще никуда не попадать — все пробивает насмерть. Военная одежда сделана из хлопчатобумажной ткани. Она очень прочная. Бывает, привезут оторванную ногу вместе с телом. Снимаешь штаны — нога в сапоге и в штанах. И ногу можно пришить. Если бы это была синтетика гражданская — привезли бы ногу отдельно или потеряли бы. А еще синтетическая ткань плавится. Это практически самоубийство. Например, когда горит танк или БТР. Если даже тебя не ранит — сгоришь сразу. Вот джинсы — хорошая ткань. Плотная.

— Ваша больница получает какую-то гуманитарную помощь?

— Гуманитарка нам не доходит. По крайней мере до нас и до наших сотрудников она не дошла. Один раз за восемь месяцев всего. В Донецке, как говорят, помощь спокойно раздают, чуть ли не по домам развозят. Судя по себе и своим сотрудникам, судя по больным — здесь это не так.

У нас ведь никто не думал, что тут такое начнется. Если б мне год назад сказали, что так будет, я бы свою жизнь по-другому построил. Деньги бы не тратил, которые были, ведь я же рассчитывал, что будет зарплата. Еду бы стал другую покупать. А так жить сейчас очень тяжело.

Пенсий нет, зарплат нет, банки закрыты. У нас даже в магазинах продукты ели. Старушки приходят, берут сырок, печенье и пока продавщица где-то там ходит-бродит, втихаря кушают. Из города уехали процентов 30–40 людей. Весь бизнес остановился. Шахты не работают — они поддерживаются, но добычи нет. Если раньше шахта давала 250 тонн угля в сутки, то сейчас это как в старые добрые военные годы — ручной труд. На молотках там люди.

— Вы не думали уехать?

— Знаете, есть мультик, где собака и кот. У собаки там ошейник в шипах и на будке написано — «дом, любимый дом». Будка там без окон, без дверей. Сарай просто. А у меня тут хорошая работа, хороший дом, машина, гараж, семья, родня. Почему я должен уезжать? Ради кого? Или ради чего? И кому я нужен в Украине или в России? Я сам россиянин, между прочим. Я с Воронежской губернии, Волычарский район. Но я не хочу жить в России. Я не хочу жить в Украине. Я хочу жить тут.

У меня есть родственники в Москве и есть в глубинке, в Воронежской губернии. Комментировать не буду даже, что там происходит. Разрушенное сельское хозяйство, люди, цепляющиеся за любую работу. Я так не хочу жить. Здесь был индустриальный край. Здесь у нас в городе было 180 травматологических коек, и все работало, и был огромный опыт. И все было загружено. Тяжелые черепно-мозговые травмы, множественные повреждения скелета. По три, по шесть, по семь переломов в одном теле. Два аппарата на одной ноге. Аппарат на плече или пластина на плече. Это для нас было просто. Я на этом научился работать, а теперь я брошу это все?

— То есть вы, можно сказать, были готовы к тому, с чем сейчас сталкиваетесь?

— Не совсем так. Характер оказания помощи при боевой и производственной травмах совсем разный. И потом, производственная травма — это не массовость. Ну два, три, ну пять человек. А тут конвейер и принцип медицинской сортировки. И врачей тогда у нас хватало. Было полегче. Хотя, конечно, на донбасских шахтерах мы работать научились. Во время учебы нам преподавали военно-полевую хирургию. Тогда нам казалось, что это вообще никому не нужно. А сейчас учебник у меня на столе почему-то лежит.

— Часто у вас умирают раненые?

— У нас за последние дни один только умер. «Двухсотых» собирают в последнюю очередь. Раненых ведь сортируют при отправке. Надо живых сначала вывезти.

— Проблем с новой властью у вас нет?

— А она есть, власть эта? Только на бумаге. Пока она еще утверждается и становится на ноги. У нас был период абсолютного безвластия. Когда правили все, казаки правили, комендатура, просто группировки какие-то. Махновщина была много месяцев. Нельзя было ездить на машине, потому что забирали. Высаживали и уезжали, и все. И лидеры говорили, что если на твоей машине догнали и убили врага какого-то, то ты должен этим гордиться. У нас и сейчас, вы же видите, какой характер автотранспорта: маленькие машинки ездят, джипов очень мало, а было джипов — 70 процентов. Да что там — у нас милиции много месяцев не было. Кого-то где-то пристрелили — привезли к нам — отвезли в морг. А там даже вскрывать трупы было некому.

— Военные не рассказывают, какая сейчас ситуация на фронте?

— Они маленькие люди. Они ничего не знают. Что может сказать человек, который пришел с окопа или вылез из танка? Они сидят там некормлены. Ему дали приказ, он полез в танк и поехал. На днях я зашивал земляка из Воронежской губернии. Спрашиваю его: «Ты что здесь делаешь?», а он мне отвечает: «Стреляли». По гражданской профессии оказался сварщиком. Ну что он может знать? А большие люди из начальников, если и знают что-то, то сидят и молчат. Вся информация ведь расползетcя моментально. А люди у нас есть с разными взглядами.

— А как сейчас настроено большинство?

— Если раньше общество было сильно поделено, одни пророссийски настроены, другие проукраински — то сейчас им уже все надоело. Люди просто мира хотят. Кто его сюда принесет, того он и будет боготворить. Будут это нацики, или русские, или ЛНР. Люди устали жить без зарплаты, ходить пешком на работу, видеть раненых в крови. Вот в чем смысл.

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «Профиль».

Реклама
Реклама
Реклама