Профиль

Боб раздора

Если бы Дилан не возражал против расизма, милитаризма и сервильности, не было бы никакого Дилана. И не стоит ждать шедевров от современных российских мастеров, наперегонки облизывающих начальство: от этой осины не родятся апельсины.

Если бы Дилан не возражал против расизма, милитаризма и сервильности, не было бы никакого Дилана. И не стоит ждать шедевров от современных российских мастеров, наперегонки облизывающих начальство: от этой осины не родятся апельсины.

Спорить о том, имеет ли песня отношение к поэзии, по-моему, неинтересно. Потому что лирика и вышла из песни, и незачем ей лягать прародительницу. Разговоры об исключительной роли музыки, способной спасти любую чушь, имеют отношение к попсе, а не к Дилану. Как раз музыка у него мне всегда мешала – да и не так она зажигательна, честно говоря, чтобы объяснить популярность и влиятельность его стихов только рок-н-ролльной подпоркой. Почитайте на досуге хотя бы хрестоматийное «A Hard Rain's A‑Gonna Fall» – если это не поэзия, то что поэзия? Замечательно, что этот текст – как всякое символистское стихотворение – не удается свести ни к какому внешнему поводу: Дилан выступал против войны во Вьетнаме, против расовой дискриминации, против подавления гражданских свобод – но эта песня об ожидании жестокого, но справедливого возмездия всему роду людскому, о приметах и отдаленных признаках этого возмездия несводима ни к какой конкретной ситуации.

Дилан, как и лучшие русские рок-поэты – Гребенщиков, Макаревич, Кормильцев, – давно стал источником цитат-паролей, по которым опознают друг друга молодые романтики и старые нонконформисты; его словами давным-давно думают и говорят о себе – чего еще надо ревнителям чистых жанров? Нобелевская премия любит по-ощрять экспансию литературы в соседние области: научный роман и роман-эссе (в случае, допустим, Элинек), документальное расследование и вообще non-fiction (Алексиевич), теперь вот песенную поэзию, и нет здесь ничего необычного. Не удивлюсь, если в следующий раз поощрят сценариста или драматурга – ведь без хорошей литературы кинематограф превращается в аттракцион; в отдаленной перспективе не исключаю награждения хорошего графического романа или даже компьютерной игры с выразительным сценарием и нестандартной этической проблематикой.

Интересней другая проблема. Нобелевский комитет упорно поощряет людей, которые в разное время выступали против своего правительства, против мейнстрима вообще. Не только их, конечно, – Мо Янь, скажем, не только мощный эпический реалист, но еще и крупный литературный функционер в Китае; но в основном нобелиаты – не только национальные достояния, но и враги собственного народа. Это часто совпадает, и злой воли Нобелевского комитета, нарочито поощряющего именно зачинщиков цветных революций, тут нет. Как не было и злой воли Каннского фестиваля в том, чтобы поощрить Майкла Мура за документальное – даже и не расследование, а произвольную манипуляцию на тему причастности клана Бушей к 11.09.01. Никто тогда не говорил, что Европа легла под американцев, – напротив, это был явно антиамериканский жест. Просто так сложилось, что во всем мире принято поощрять людей, идущих поперек системы. Только в России и в Северной Корее художник, идущий против политического мейнстрима, позиционируется как предатель собственного народа.

Мне скажут: а в Украине? А в Украине, которая, конечно, в последнее время не без нашего влияния редуцирует политические свободы. Но трудно избавиться от мысли, что без войны на востоке Украины свободе тамошних художников ничего бы не угрожало. Несомненно одно: для художника плодотворна «энергия заблуждения», как называл ее Толстой, то есть вера в собственную значимость: если есть возможность сделать доброе дело, указать на несправедливость, отстоять свободу, – даже при всех гарантиях неуспеха надо пытаться. Поэтому талант так часто уживается с несогласием, а бездарность крышуется непосредственно властью. И находятся люди, искренне полагающие, что сервильность и есть истинное служение Отечеству; проблема в том, что такое служение очень быстро ведет к деградации, к усыханию таланта.

Боб Дилан реализовался в огромной степени благодаря тому, что протестовал. И война ему не нравилась, и многих американских ценностей он не разделял, и с истеблишментом ссорился, и даже, страшно сказать, осуществлял на практике сексуальную свободу. Не был он ни хиппарем, ни битником, но общечеловеческие ценности были ему дороже государственных, и в публичном патриотизме он замечен не был, не считая любви к музыке кантри. Короче, если бы Боб Дилан не возражал против расизма, милитаризма и той самой пресловутой сервильности, не было бы никакого Боба Дилана. И не резон ждать шедевров от современных российских мастеров, наперегонки облизывающих начальство: от этой осины не родятся апельсины.

Вот бы о чем поспорить, хоть и не о чем тут спорить. А песня давно уже заслужила право называться поэзией: она ведь свободна. Если, конечно, речь не идет о песне строевой. 

Спорить о том, имеет ли песня отношение к поэзии, по-моему, неинтересно. Потому что лирика и вышла из песни, и незачем ей лягать прародительницу. Разговоры об исключительной роли музыки, способной спасти любую чушь, имеют отношение к попсе, а не к Дилану. Как раз музыка у него мне всегда мешала – да и не так она зажигательна, честно говоря, чтобы объяснить популярность и влиятельность его стихов только рок-н-ролльной подпоркой. Почитайте на досуге хотя бы хрестоматийное «A Hard Rain's A‑Gonna Fall» – если это не поэзия, то что поэзия? Замечательно, что этот текст – как всякое символистское стихотворение – не удается свести ни к какому внешнему поводу: Дилан выступал против войны во Вьетнаме, против расовой дискриминации, против подавления гражданских свобод – но эта песня об ожидании жестокого, но справедливого возмездия всему роду людскому, о приметах и отдаленных признаках этого возмездия несводима ни к какой конкретной ситуации.

Дилан, как и лучшие русские рок-поэты – Гребенщиков, Макаревич, Кормильцев, – давно стал источником цитат-паролей, по которым опознают друг друга молодые романтики и старые нонконформисты; его словами давным-давно думают и говорят о себе – чего еще надо ревнителям чистых жанров? Нобелевская премия любит по-ощрять экспансию литературы в соседние области: научный роман и роман-эссе (в случае, допустим, Элинек), документальное расследование и вообще non-fiction (Алексиевич), теперь вот песенную поэзию, и нет здесь ничего необычного. Не удивлюсь, если в следующий раз поощрят сценариста или драматурга – ведь без хорошей литературы кинематограф превращается в аттракцион; в отдаленной перспективе не исключаю награждения хорошего графического романа или даже компьютерной игры с выразительным сценарием и нестандартной этической проблематикой.

Интересней другая проблема. Нобелевский комитет упорно поощряет людей, которые в разное время выступали против своего правительства, против мейнстрима вообще. Не только их, конечно, – Мо Янь, скажем, не только мощный эпический реалист, но еще и крупный литературный функционер в Китае; но в основном нобелиаты – не только национальные достояния, но и враги собственного народа. Это часто совпадает, и злой воли Нобелевского комитета, нарочито поощряющего именно зачинщиков цветных революций, тут нет. Как не было и злой воли Каннского фестиваля в том, чтобы поощрить Майкла Мура за документальное – даже и не расследование, а произвольную манипуляцию на тему причастности клана Бушей к 11.09.01. Никто тогда не говорил, что Европа легла под американцев, – напротив, это был явно антиамериканский жест. Просто так сложилось, что во всем мире принято поощрять людей, идущих поперек системы. Только в России и в Северной Корее художник, идущий против политического мейнстрима, позиционируется как предатель собственного народа.

Мне скажут: а в Украине? А в Украине, которая, конечно, в последнее время не без нашего влияния редуцирует политические свободы. Но трудно избавиться от мысли, что без войны на востоке Украины свободе тамошних художников ничего бы не угрожало. Несомненно одно: для художника плодотворна «энергия заблуждения», как называл ее Толстой, то есть вера в собственную значимость: если есть возможность сделать доброе дело, указать на несправедливость, отстоять свободу, – даже при всех гарантиях неуспеха надо пытаться. Поэтому талант так часто уживается с несогласием, а бездарность крышуется непосредственно властью. И находятся люди, искренне полагающие, что сервильность и есть истинное служение Отечеству; проблема в том, что такое служение очень быстро ведет к деградации, к усыханию таланта.

Боб Дилан реализовался в огромной степени благодаря тому, что протестовал. И война ему не нравилась, и многих американских ценностей он не разделял, и с истеблишментом ссорился, и даже, страшно сказать, осуществлял на практике сексуальную свободу. Не был он ни хиппарем, ни битником, но общечеловеческие ценности были ему дороже государственных, и в публичном патриотизме он замечен не был, не считая любви к музыке кантри. Короче, если бы Боб Дилан не возражал против расизма, милитаризма и той самой пресловутой сервильности, не было бы никакого Боба Дилана. И не резон ждать шедевров от современных российских мастеров, наперегонки облизывающих начальство: от этой осины не родятся апельсины.

Вот бы о чем поспорить, хоть и не о чем тут спорить. А песня давно уже заслужила право называться поэзией: она ведь свободна. Если, конечно, речь не идет о песне строевой.

Самое читаемое
Exit mobile version