Артем Исхаков, студент Бауманки, убил Татьяну Страхову, отчисленную из ВШЭ. Подробное письмо о том, как он душил ее, потом перерезал горло, а потом ударил ножом под ребра, стало одним из самых читаемых документов в русскоязычной Сети. Там еще написано, как он несколько раз вступил в половой контакт с трупом, после чего поел, поспал и принял решение о самоубийстве. Думаю, все патетические охи и ахи, которые сопровождают обсуждение этой истории, на самом деле фальшивы. Подозреваю, что история о пятидесятилетнем бомже, который бы убил и даже изнасиловал свою ровесницу-сожительницу по пьяному делу, вызвала бы куда меньше хайпа, хотя происходит такое сплошь и рядом.
Люди изучают письмо Исхакова и фотографии из Инстаграма Страховой главным образом ради собственных мастурбационных фантазий. Интерес к подобным инцидентам велик всегда – и всегда нечист. Недаром Бунин на экземпляре собственного «Дела корнета Елагина» написал: «Вся эта история – очень грязная история!» и подчеркнул «очень». Между тем история эта была достаточно известна – речь идет о деле корнета Бартенева, который в ночь с 17 на 18 июня 1890 года убил артистку Марию Висновскую, причем оставил на трупе «в области половых органов» две свои визитные карточки; сам он собирался после покончить с собой, но «как-то забыл об этом». Знаменитый адвокат Плевако, сказавший по сему случаю едва ли не самую известную свою речь, добился того, что Бартенева только разжаловали в рядовые, – защитник сумел доказать, что Висновская сама требовала убить ее, а Бартенев так ее любил, что лишился собственной воли. Речь Плевако стала хрестоматийной – там впервые исследован тип декадентки, которая все уже попробовала, пребывает в скуке и депрессии, а теперь мечтает о смерти.
В 1926 году Глеб Алексеев опубликовал в «Красной нови» рассказ «Дело о трупе» – дневник 16-летней Шуры Голубевой, которая работала на фабрике, предавалась любви с комсомольцем, а не сумевши его удержать, застрелилась. История показалась читателям столь типичной, что ее приняли за подлинную, и Георгий Адамович – тогда уже видный эмигрантский критик – написал целую статью о пустоте советской жизни, приводящей к подобным инцидентам; увы, их хватало и в эмигрантской жизни. Серебряный век никуда не делся, эпидемия самоубийств продолжалась, жизнь обессмысливалась, война и революция лишь ненадолго отвлекли людей от страшной скуки, а когда все посулы революций оказались обычной скучной ложью, обыватели продолжили развлекаться единственно доступным им способом: экспериментировать над собственным или близлежащим телом. Ведь ума для этого не надо, и абстрактное мышление не обязательно: все, что может сделать с собой молодой человек скучной эпохи, все испробовавший и ничего не понявший, – это сначала попробовать разные варианты секса, включая экзотику со связыванием, а потом убить либо партнера, либо себя. Это его потолок.
Среда виновата ровно в той степени, в какой она виновата всегда: человек мучает себя и других, если у него нет альтернативных занятий. Декаданс, сиречь упадок, возникает не на пустом месте, а там, где человеку, по-платоновски говоря, «некуда жить». Конечно, наивна идея отвлекать молодежь от БДСМ и некрофилии, предлагая в качестве альтернативы планетарий или кружок мягкой игрушки; но ни для кого не тайна, что самые сильные телесные соблазны бледнеют перед интеллектуальными. Познание не то чтобы интересней, но перспективней секса; изобретательное зарабатывание денег не то что увлекательнее БДСМ, но лучше повышает самоуважение. Маньяки обычно – люди низкого интеллекта. Овладение некоторыми навыками программирования или умение вести дневник в социальной сети – особенно если туда выкладываются рискованные фотографии с ножом, фаллоимитатором или винишком, – тоже не означают высокого интеллекта; примириться с этой мыслью непросто, но придется. Интеллект – это способность понять, что чувствует другой; играть, но не заигрываться; представлять последствия собственных действий – чего Исхаков, кажется, не умел вовсе. Его случай – патология, как и история Висновской, но от нормы до этой патологии расстояние очень краткое, и большинство охающих и негодующих в интернете отлично понимают, что их шанс вовлечься в подобные игры был весьма высок.
Находятся недалекие люди – это я говорю предельно мягко, – которые орут: с жиру бесятся, вот на завод бы их! Завод в качестве лекарства от бессмыслицы и экзистенциальных тупиков – довольно модная тема в конце пятидесятых, когда молодые герои начинали задавать вопросы, а старшие рекомендовали им окунуться в рабочую жизнь. Оглушить себя трудом и отвлечься от бессмысленности всего – метод известный, к нему еще Лев Толстой прибегал; но, как заметил Владимир Леви, трудоголизм мало отличается от алкоголизма, а потом, Шура Голубева ведь тоже работала на заводе. Таких историй были десятки, об этой эпидемии подростковых романов и суицидов Маяковский написал гневное стихотворение «Маруся отравилась». Именно так называется антология текстов двадцатых годов на эту тему, которую я сейчас собрал для АСТ – весьма своевременно, как выяснилось. И завод тогда не помог, да он и вообще действует лишь как рауш-наркоз: кратковременно оглушает, но проблем не решает. Если у людей не осталось высоких целей, они реализуют низкие; по нашим временам высокая цель – даже бизнес, ибо он подразумевает хоть какие-то абстракции. И какой, помилуйте, бизнес возможен там, где все поделено? Какая политика – там, где все решено на тридцать лет вперед? Какая карьера – в забетонированном обществе? Тут только совокупляться да резать себя, если кто любитель.
И не удивляйтесь, если этого будет еще много. Этого обязательно будет много – потому что не будет ничего другого; в тридцатые это закончилось только потому, что людям предложили более сильное развлечение, а именно: массовый террор.
