О псковской трагедии, как и о последних пертурбациях в правительстве, невозможно говорить уверенно – мы ничего не знаем. Дети – а они безусловно дети, что по российским, что по международным меркам, – никак не выглядят невинными жертвами, поскольку стреляли в мать Кати Власовой, в собаку и в полицейскую машину. Те, кто штурмовал дачу в Стругах Красных, явно действовали наобум, поскольку не было ни полноценных переговоров с Власовой и Муравьевым, ни психолога, ни достоверных сведений о количестве оружия у осажденных. Уже прозвучали уверения – со стороны силовиков, проводивших операцию, – что самим детям не очень-то хотелось жить; кажется, и для тех, кто начал штурм, сохранение детских жизней вовсе не было первоочередной задачей. Безусловно, все могло закончиться пусть не бескровно (мать Власовой уже ранили в бедро), но по крайней мере… впрочем, у подростков не было иллюзий с самого начала. Задача была – «уйти красиво».
Когда-то в окрестностях того же Пскова – бывают странные сближения – Пушкин писал «Бориса Годунова», русскую трагедию, начинающуюся и кончающуюся детоубийством. Сначала погиб царевич Димитрий, причем виновником его гибели Пушкин вслед за Карамзиным считал Годунова; потом убили детей Годунова, и тут уж непринципиально, безмолвствует ли народ (как в печатной версии) или кричит: «Да здравствует царь Дмитрий Иванович!» (как в беловике). Важно, что для Пушкина – в чьей системе ценностей у детоубийства нет и не может быть оправданий – смерти Димитрия и Феодора Годунова обрамляют действие, демонстрируя неизменность отечественной истории. Ведь Лже-дмитрий побеждает Годунова именно как мститель за невинно убиенного царевича – и начинает свое царствование с другого, уже явного детоубийства. Стоило низвергать Бориса и вести на Москву поляков! Совпадают даже детали: народу объявляют, что Феодор Годунов и его мать покончили с собой; точно так же сегодня нам сообщают, что дети застрелились сами, хоть они и утверждают, что ни ружей, ни патронов у них больше нет (а нам говорят, что были).
Почему же в пушкинской трагедии проклятие – «владыкою себе цареубийцу мы нарекли» – оказывается непобедимым, почему попытка искупить одно злодейство привела к другому, еще более наглому, публичному? Да потому, что история творится не народом; потому, что «мнение народное», на которое ссылается в трагедии Гаврила Пушкин, колеблемо любым ветром и не опирается ни на какую мораль. Народ готов с равной легкостью умолять Бориса принять трон, а потом «вязать борисова щенка»; народ никогда не участвует в решении своей судьбы, а лишь наблюдает за событиями со спокойным, неизменным цинизмом. В такой системе жизнь поистине ничего не весит, все бесполезно, нет никаких критериев; чего может стоить жизнь, когда все начинания обречены?
В провинции это еще очевидней, чем в столицах; и дело даже не в том, что Катю Власову дома били, и не в том, что у обоих подростков не складывались отношения с отчимами. Эти отношения могли быть вполне нормальными – идиллическими не были бы все равно, потому что в распадающихся режимах первыми распадаются как раз семьи. Важно, что представления о ценности человеческой жизни не было ни у девятиклассников, палящих из окна куда придется, ни у СОБРа, ни у тех, кто смотрел в интернете прямую трансляцию всего этого ужаса. Во всех чувствуется дикое равнодушие к собственной судьбе – и откуда, скажите, взяться этой самой ценности отдельной жизни, когда подавляющее большинство российского населения чувствует себя абсолютно ненужным Родине и готово бежать от этой ненужности хоть в Новороссию?
Самое же обидное, что большинство и не хочет менять это положение, поскольку тогда придется шевелиться, что-то делать и за что-то отвечать. Голосуя за существующее положение вещей, люди голосуют именно за историческую безответственность, за наплевательство относительно собственной и чужой жизни; и потому мы никогда не узнаем правды о том, что случилось в Стругах Красных. Псковский губернатор Турчак всей своей биографией олицетворяет полное безразличие современной России к такому странному понятию, как справедливость; мы знаем про него много интересного, но это знание не приводит ни к каким действиям, ни к каким требованиям и протестам…
Конечно, псковская трагедия приведет к новым запретам; не изменится только одно. Народ как безмолвствовал, так и будет безмолвствовать. А впрочем, закричи он: «Да здравствует царь Дмитрий!» (отчество вписать) – разве станет намного лучше?
