Профиль

Министерство мифологии

Мединский не прав, называя «мразями кончеными» разоблачителей мифов. Но убедителен, отстаивая право мифа на существование; надо просто переименовать его ведомство

Мединский не прав, называя «мразями кончеными» разоблачителей мифов. Но убедителен, отстаивая право мифа на существование; надо просто переименовать его ведомство

Конфликт Владимира Мединского с историками, в сущности, дутый – в отличие, например, от конфликта Емельяненко с Кадыровым. Спорт – это серьезно, не то что история. Тут схлестнулись две цивилизации – и не какие-нибудь гуманисты с бойцами, а бойцы более пассионарные с более цивилизованными; сам Лев Гумилев не знал бы, кого провозгласить победителем. А у Мединского все просто: он занимает не свое место, но на другом месте отлично сгодится. Надо только развести науку с культурой, министерство образования с министерством пропаганды.

Дмитрий Киселев, выступая в МГИМО, сказал, помнится, что информации в наше время нет – по крайней мере, в нынешних условиях; так или иначе все занимаются пропагандой, но он, по крайней мере, это осознает. Возразить нечего – иное дело, что Киселев занимается пропагандой всякой мерзости и делает это настолько топорно, чтобы в случае чего сказать: да ладно, ребята, это был троллинг! «Все пропаганда, весь мир пропаганда!» – как писал поздний Слуцкий.

И Мединский по-своему абсолютно прав, говоря в нашумевшей диссертации, что историческая истина определяется государственной выгодой. Мы все знаем, что историю пишут победители, что историческая истина отвердевает в том виде, в котором она удобна начальству, и потому у нас никогда не будет объективного взгляда на войну 1812 года, собственного эпоса о войне 1914 года, а про Великую Отечественную напишут, может быть, наши внуки, если еще будет кому читать. Это действительно так, здесь уж без троллинга – история существует в двух ипостасях: как грязная, неромантичная, мало кому интересная правда – и как миф, в который она отковывается столетия спустя. Это мифологическое начало в трактовке Великой Отечественной возобладало уже в фильме Федора Бондарчука «Сталинград» – он был по крайней мере стилистически цельным и не зря походил на голливудские пеплумы. И причина этой мифологизации – участники той войны стали меньше отличаться друг от друга, чем от нас сегодняшних. Стало можно рассказывать о них с эпической интонацией, отказавшись от идеологической доминанты. «Сталинград» – не про Сталинград, не про коммунизм и фашизм, а про битву одних мифических существ с другими; Вагнер такой.

Миф о 28 панфиловцах (хотя их было больше, а конкретный очерк о двадцати восьми героях на основе художественного вымысла создал Кривицкий) был совершенно необходим тогдашней пропаганде, а тот факт, что панфиловец Добробабин служил потом у немцев, этой пропаганде был не нужен. Он мог бы заинтересовать художника – и вообще для серьезного, неконъюнктурного кинематографиста тут грандиозный сюжет: выживший и послуживший в полицаях панфиловец приходит за государственной наградой! Но и миф Кривицкого хорош для экранизации, и пусть будет, – не надо только смешивать два жанра. Толстой написал не ту Бородинскую битву, которая была. Эйзенштейн снял штурм Зимнего, которого не было, и Маяковский зря на него сердился. Это просто другой жанр, и этика тут ни при чем. Мединский не прав, называя «мразями кончеными» разоблачителей мифов, – не прав прежде всего стилистически, – но убедителен, отстаивая право мифа на существование; надо просто переименовать его министерство.

Пусть оно называется Мединское Министерство Мифологии – сокращенно МеМиМи, хорошее сочетание, мимимишное, ничего оскорбительного. Пусть оно выпускает вдохновляющие патриотические фильмы. Пусть они формируют национальную мифологию, без которой – будем откровенны – население никогда не превращается в народ.

Вот в Штатах, на которые у нас принято ссылаться лишь тогда, когда их опыт совпадает с нашим, существуют две правды о гражданской войне – и ничего, как-то уживаются. Северяне считают, что это была война за освобождение наших черных братьев, а южане – что битва пошлой прагматики с великой культурой. Просто не надо объявлять художественное высказывание истиной в последней инстанции: оставьте историю историкам. И не ждите, чтобы она кого-нибудь вдохновляла. Все равно же миф о нашем времени будет гласить, что в стране жило могучее духовное сопротивление ликующему маразму, что руководители нашей культуры все понимали и нарочно доводили ситуацию до абсурда, что вся страна читала интернет и тайно жрала санкционку. А правда заключается в том, что небольшая кучка циничных клептократов изощренно измывалась над великой страной, не встречая никакого сопротивления и с ухмылочкой пиная лежачих.

Ну и кого, скажите на милость, такая истина вдохновит? Только конченую мразь.

Конфликт Владимира Мединского с историками, в сущности, дутый – в отличие, например, от конфликта Емельяненко с Кадыровым. Спорт – это серьезно, не то что история. Тут схлестнулись две цивилизации – и не какие-нибудь гуманисты с бойцами, а бойцы более пассионарные с более цивилизованными; сам Лев Гумилев не знал бы, кого провозгласить победителем. А у Мединского все просто: он занимает не свое место, но на другом месте отлично сгодится. Надо только развести науку с культурой, министерство образования с министерством пропаганды.

Дмитрий Киселев, выступая в МГИМО, сказал, помнится, что информации в наше время нет – по крайней мере, в нынешних условиях; так или иначе все занимаются пропагандой, но он, по крайней мере, это осознает. Возразить нечего – иное дело, что Киселев занимается пропагандой всякой мерзости и делает это настолько топорно, чтобы в случае чего сказать: да ладно, ребята, это был троллинг! «Все пропаганда, весь мир пропаганда!» – как писал поздний Слуцкий.

И Мединский по-своему абсолютно прав, говоря в нашумевшей диссертации, что историческая истина определяется государственной выгодой. Мы все знаем, что историю пишут победители, что историческая истина отвердевает в том виде, в котором она удобна начальству, и потому у нас никогда не будет объективного взгляда на войну 1812 года, собственного эпоса о войне 1914 года, а про Великую Отечественную напишут, может быть, наши внуки, если еще будет кому читать. Это действительно так, здесь уж без троллинга – история существует в двух ипостасях: как грязная, неромантичная, мало кому интересная правда – и как миф, в который она отковывается столетия спустя. Это мифологическое начало в трактовке Великой Отечественной возобладало уже в фильме Федора Бондарчука «Сталинград» – он был по крайней мере стилистически цельным и не зря походил на голливудские пеплумы. И причина этой мифологизации – участники той войны стали меньше отличаться друг от друга, чем от нас сегодняшних. Стало можно рассказывать о них с эпической интонацией, отказавшись от идеологической доминанты. «Сталинград» – не про Сталинград, не про коммунизм и фашизм, а про битву одних мифических существ с другими; Вагнер такой.

Миф о 28 панфиловцах (хотя их было больше, а конкретный очерк о двадцати восьми героях на основе художественного вымысла создал Кривицкий) был совершенно необходим тогдашней пропаганде, а тот факт, что панфиловец Добробабин служил потом у немцев, этой пропаганде был не нужен. Он мог бы заинтересовать художника – и вообще для серьезного, неконъюнктурного кинематографиста тут грандиозный сюжет: выживший и послуживший в полицаях панфиловец приходит за государственной наградой! Но и миф Кривицкого хорош для экранизации, и пусть будет, – не надо только смешивать два жанра. Толстой написал не ту Бородинскую битву, которая была. Эйзенштейн снял штурм Зимнего, которого не было, и Маяковский зря на него сердился. Это просто другой жанр, и этика тут ни при чем. Мединский не прав, называя «мразями кончеными» разоблачителей мифов, – не прав прежде всего стилистически, – но убедителен, отстаивая право мифа на существование; надо просто переименовать его министерство.

Пусть оно называется Мединское Министерство Мифологии – сокращенно МеМиМи, хорошее сочетание, мимимишное, ничего оскорбительного. Пусть оно выпускает вдохновляющие патриотические фильмы. Пусть они формируют национальную мифологию, без которой – будем откровенны – население никогда не превращается в народ.

Вот в Штатах, на которые у нас принято ссылаться лишь тогда, когда их опыт совпадает с нашим, существуют две правды о гражданской войне – и ничего, как-то уживаются. Северяне считают, что это была война за освобождение наших черных братьев, а южане – что битва пошлой прагматики с великой культурой. Просто не надо объявлять художественное высказывание истиной в последней инстанции: оставьте историю историкам. И не ждите, чтобы она кого-нибудь вдохновляла. Все равно же миф о нашем времени будет гласить, что в стране жило могучее духовное сопротивление ликующему маразму, что руководители нашей культуры все понимали и нарочно доводили ситуацию до абсурда, что вся страна читала интернет и тайно жрала санкционку. А правда заключается в том, что небольшая кучка циничных клептократов изощренно измывалась над великой страной, не встречая никакого сопротивления и с ухмылочкой пиная лежачих.

Ну и кого, скажите на милость, такая истина вдохновит? Только конченую мразь.

Самое читаемое
Exit mobile version