Есть такой полемический — точней, демагогический, — прием: всякий раз, как упомянешь общественное равнодушие, недостаток гражданских активистов, дух скорбной обреченности или ликующей лояльности, — какой-нибудь защитник масс, как правило, нанятый, тянет с кислым видом: да-а, либералы, не повезло вам с народом... пичалька! Вы в постыдном, маргинальном меньшинстве — так и мотали бы отсюда, пока можно. Ведь мы запросто сделаем так, что будет нельзя, вон уже и фейковую новость запустили о законопроекте, согласно которому нельзя будет выезжать за границу. И многие поверили. А пока можно — ищите народ по себе, потому что с нашим у вас явно ничего не получится: мы попробовали в девяностых, и нам не понравилось.
Этой демагогией сопровождаются споры о жизни и смерти Немцова, о российской социологии с ее непоколебимыми 85 процентами запутинцев, о майданах и антимайданах, о фашизме и рашизме — не повезло-о, не повезло с народом... Так кого проще выгнать — вас или 85 процентов?
Да нет тут никакого особого невезения, есть некоторая путаница в понятиях. Если подойти к школьному классу с точки зрения чистой социологии либо неразборчивой, примитивной статистики, — учащиеся в нем составляют явное большинство, их даже больше, чем 85 процентов. А учитель — совершенный маргинал, он всего один на тридцать агрессивно-непослушных людей, в которых гормон бурлит. Да, они пока не читали Тургенева и не разбираются в теории относительности. И че? Живут без этого и прекрасно себя чувствуют. Есть маза, что им вся эта теория вообще никогда в жизни не пригодится — не потому, что они намерены посвятить жизнь ручному труду, а потому, что для эксплуатации ресурсов Эйнштейн с Тургеневым вообще без надобности. Сырьевая рента есть, и че? То, что учитель читал Джойса и умеет интегрировать, не делает его лучше. Нечего и пояснять, что его стремления противоположны стремлениям класса. Классу хочется веселиться. Как сказал другой шибко умный, «мы бузотеры с разрешения всех святых». Классу хочется бузить, плеваться жеваной бумагой и откручивать головы голубям, а в свободное время «ашники» любят подраться с «бэшниками». Учиться хотят только ботаны, они не обладают нашими традиционными добродетелями. Учителю, понятное дело, хочется учить, но он ничем не доказал своего права это делать, поэтому пусть он убирается из класса и ищет себе другую аудиторию. С ценностями этой аудитории его принципы слишком сильно расходятся.
Что из этого следует? Ничего ровно. Бывают классы получше, повоспитанней, а бывают педагогически запущенные, но безнадежных не бывает. Точней, педагогическая наука так же запрещает нам признавать учащихся безнадежными, как медицина не рекомендует сообщать больному о безвыходности его положения. При виде врача должно становиться лучше. Сравнение с врачом, пожалуй, тоже резонно: больные всегда в большинстве, врач один на несколько палат, и укол — не самая приятная процедура, так что ценности у больных и врачей тоже разные. Больной хочет выпить, а врач говорит — нельзя. Он, наверное, много об себе понимает, и лучше мы тут сгнием всей больницей или сопьемся всем классом, потому что масса права безоговорочно, а всяким тут умникам просто не повезло с пациентами.
Это нормально. И следует из этого только одно: иногда в обществе, что говорить, случается временное помешательство. В нем забывают, что врачей всегда меньше, чем больных, а учителей раз в тридцать меньше, нежели учащихся. Просто социальная роль интеллигенции заключается не только в том, чтобы протестовать, но также в том, чтобы учить и лечить; и если класс выгоняет учителя из школы — а такое бывает, педагогика знает тысячи подобных примеров, — учитель просто непрофессионален, вот и все. Ученики забыли, что им положено учиться, это их вина, распущенность и запущенность, и надо им напомнить, зачем мы все тут собрались. Надо, может быть, всем вместе спеть песенку — «Если б не было школ, до чего человек бы дошел? Рвал зубами бы мясо сырое и на первое, и на второе». А учителя забыли, что им положено учить, то есть внедрять в умы разумное и доброе. Для этого, конечно, желателен доступ на федеральные каналы — но надо учесть, что доверия к федеральным каналам в обществе давно нет.
Просто у нас, будем откровенны, очень мало людей, умеющих говорить ясно и убедительно. Их мало везде, в том числе в провластном лагере. Когда, например, Сергей Доренко рассказывает, как надоели украинцы, и посылает их известно куда, — смешно напоминать ему в ответ, как он и его коллеги год не говорили почти ни о чем, кроме украинцев. «Кто к кому привязался», как сказано в «Фаусте»? А многие ли сегодня способны дельно, аргументированно и весело возражать фейковой, спустя рукава сделанной госпропаганде, талантливо высмеивать ее и, главное, внедрять в умы собственные ценности? Учитель — это профессия. Их, учителей, специально учат завоевывать трудный класс умными и циничными зачастую методами, я преподаю давно и умею это делать, и вы научитесь, если захотите. Надо наметанным глазом находить изгоя и переманивать его на свою сторону, ибо он уязвим и нуждается в защите, а если вы защитите и приподнимете травимого, у вас появится союзник. Надо находить активных и умных, кому скучно просто бузить, и привлекать их к увлекательной работе. Надо, если припрет, показывать физические опыты и химические фокусы. Надо отращивать харизму, если Бог не дал. Иначе класс будет свистеть, топать и хрюкать, а вы — бегать к завучу за помощью. А ученики не уважают завуча. Боятся, но не уважают. Если школьники забыли, что они школьники, — это беда. Но если учитель забыл, что он учитель, и не умеет вести себя так, чтобы при его появлении хотелось встать, — это беда учителя, и в утрате общественного ролевого разделения виноваты обе стороны. Что получается в таких случаях — внятно рассказывает фильм «Репетиция оркестра», где музыканты дружно скандировали: «Мы оркестр террора, на мыло дирижера!».
Им пришлось потом, если помните, сыграть красивую музыку Нино Рота. Но случилось это уже на руинах.
