Александр Бессараб. Правительственный квартал: Пушки против зданий
Бессараб Александр Никитович (1918 г.р.), в апреле 1945 г. – майор, командир 780-го артиллерийского полка (207-я стрелковая дивизия, 79-й стрелковый корпус, 3-я ударная армия, 1-й Белорусский фронт).
Я в это время командовал отдельным истребительно-противотанковым артиллерийским дивизионом. У меня было 12 пушек «ЗИС-3» и 36 расчетов противотанковых ружей. Причем мы были уже мобильные. Все расчеты у меня были на американских «доджах».
После изумительной артподготовки я со своим дивизионом перебрался на западный берег Одера. Мы заняли отведенное нам место на Кюстринском плацдарме, начали окапываться. И тут мне звонит командир дивизии полковник Асафов и говорит: "Слушай, Бессараб, командир 780-го полка серьезно заболел, его заместитель убит. Принимай полк"…
Через несколько дней мы вошли в Берлин, и там на нас обрушилось море огня: пулеметного, артиллерийского и всякого прочего. Для ведения уличных боев пришлось разбиться на штурмовые группы: два-три орудия плюс одно или два отделения пехоты. И мы шли через город, брали рубеж за рубежом, как нам было приказано.
Потери, конечно, несли большие. Потому что стреляли по нам со всех сторон, со всех этажей. К тому же нашей дивизии впервые пришлось вести бои в городе с такими крупными зданиями, запутанными улицами и огромным количеством каналов. Причем один и тот же канал мог так извиваться, что нам его приходилось форсировать дважды. Кроме того, в Берлине имелась разветвленная сеть подземных коммуникаций (метро, канализация). Поэтому немцы очень мобильно оборонялись и перебрасывали части куда хотели. В том числе и нам за спину. Я два раза даже оказывался в ситуации, когда приходилось вызывать огонь на себя.
Но и немцы тоже несли потери в большом количестве. Потому что мы все-таки уже умели воевать – не то, что в самом начале войны. К тому же каждый из нас чувствовал, что скоро конец, что действовать надо как можно энергичнее и быстрее. То есть, настроение было весьма боевое.
Сопротивление мы подавляли. При этом не особо церемонились. Если нужно было выбить немцев из какого-то дома, я отправлял туда или гаубичное орудие, или батарею – дом разрушали и шли дальше.
3-я ударная армия наступала с севера и северо-запада по направлению на центр города. Нас поддерживала 2-я танковая армия Богданова.
К полудню 24 апреля наша 207-я дивизия вышла к Берлинер-Шпандауер-Шиффартс-каналу. Мосты через него оказались взорванными, и преодолеть его с ходу нам не удалось. На южной стороне канала находился парк Сименсштадт, где засели немцы. Переправляться мы начали только вечером. Набережную и парк на стороне противника буквально засыпали снарядами. Под этим прикрытием наши саперы построили понтонный мост и навели паром.
Захватив парк Сименсштадт, наша дивизия двинулись на юг и юго-восток – к реке. 26 апреля разгорелся бой за железнодорожный мост через Шпрее. К полудню мы мост взяли и ворвались в северные кварталы района Шарлоттенбург. Здесь мелкие боевые группы очень активно маскировались под гражданское население. Этому способствовало то, что почти все фольксштурмовцы были одеты в гражданскую одежду. Поэтому ходить по Шарлоттенбургу было опасно и днем, и ночью.
27 апреля части нашего 79-го корпуса вошли в кварталы Моабита. А к вечеру 28 апреля мы оказались как раз напротив огромного моста Мольтке, который был полуразрушен. За мостом, на той стороне Шпрее, находился Рейхстаг. Все пространство вокруг него было забито немецкими войсками. Подход к нему прикрывало хорошо укрепленное здание германского МВД (наши солдаты называли его "дом Гиммлера"), с которого хорошо простреливался мост. В нем сидели снайперы, которые стреляли через реку и личный состав нашей 150-й дивизии нес потери от их огня.
29 апреля Жуков рассердился, видя, что две дивизии – 150-я и 171-я – застыли на месте и не двигаются. Он же хотел Сталину доложить к 1 мая, что все сделано. И тогда Жуков послал к командиру нашего 79-го корпуса генерал-майору Переверткину командующего артиллерией 1-го Белорусского фронта генерал-полковника Казакова (он потом маршалом стал). И тот как раз прошел через мои позиции. Увидев, что я поставил орудия на прямую наводку и бью по "дому Гиммлера", Казаков хлопнул меня по плечу и говорит: «Молодец, правильно делаешь. Надо прямой наводкой».
В этот же день мне поставили задачу огнем по окнам правительственных зданий, находящихся на противоположной стороне реки, прикрыть передвижение нашей пехоты через мост. Я развернул весь свой дивизион и начал обстрел.
К ночи части нашего корпуса захватили "дом Гиммлера", но дальше продвинуться не смогли. Я же получил приказ переправить артиллерию через реку, чтобы на следующий день поддержать огнем пехоту.
Из-за того, что мост был полуразрушен, пушки пришлось тащить на руках. При этом делалось все в полной темноте и тишине, чтобы немцы не догадались, что мы артиллерию перетаскиваем. Так как "дом Гиммлера" наши уже захватили, мост практически не простреливался. А чтобы нас не накрыли навесным минометным огнем, женский авиационный полк, который летал на У-2, получил задание кружить ночью над районом и бомбить вражеские минометные позиции. К рассвету 30 апреля мы с помощью саперного батальона перенесли на южный берег все мои 76-миллиметровые «ЗИС-3». И все расчеты с противотанковыми ружьями я тоже туда перекинул.
Рейхстаг был хорошо подготовлен к обороне. Все окна нижних этажей были замурованы, оставлены только бойницы, из которых немцы стреляли и бросали гранаты. Мы били в первую очередь по этим бойницам, потому что для меня самым важным было подавить огневую систему Рейхстага. Кстати, все мои 36 противотанковых расчетов остались живы. Но ранения были. Сколько снарядов мы выпустили по рейхстагу, я уже и не помню, но пушки были настолько горячими, что дотронуться было нельзя. Я уже после боя измерил расстояние: от его стен до нашей ближайшей к нему пушки было 250 метров.
Пока мы штурмовали Рейхстаг, немцы несколько раз пытались контратаковать от Бранденбургских ворот [Георг Дирс]. Поэтому я часть своих пушек и противотанковые ружья использовал для отражения этих контратак.
30 апреля большую часть Рейхстага наши захватили, но 1 мая там еще шли подземные бои.
Чуть к югу от "дома Гиммлера" и как раз напротив Рейхстага стояло еще одно хорошо укрепленное здание, в котором располагался оперный театр – Кроль-опера. В нем засели эсесовцы, в том числе женские подразделения. Бой за Кроль-оперу шел на протяжении всего 1-го числа. Первые две атаки не имели успеха. Гарнизон, который насчитывал около тысячи человек, отчаянно сопротивлялся. Тогда мы подтянули к зданию театра и поставили на прямую наводку всю полковую артиллерию, а также около десяти приданных нам самоходок ИСУ-152 и несколько танков. В полночь ударом в лоб всеми огневыми средствами и дружной атакой 597-го и 598-го стрелковых полков Кроль-оперу, наконец, взяли штурмом. К нам в плен попали эсэсовский генерал, несколько полковников и 850 солдат.
Пока шли бои за Рейхстаг и Кроль-оперу, наша дивизия получила еще одно задание – очистить Шарлоттенбургер-шоссе, которое немцы использовали как аэродром [Ганс Баур]. В районе Бранденбургских ворот все еще взлетали и приземлялись вражеские самолеты. Прямо на моих глазах было сбито два немецких самолета. Они упали рядом, и сгорели.
В жилых домах, расположенных вдоль Шарлоттенбургер-шоссе, прятались гитлеровцы, которые стреляли по нам из окон. У меня так погиб один командир батареи. Хороший парень… А местные жители, когда увидели, как я разбивал артиллерийским огнем дом, откуда по нам стреляли, стали сами этих гитлеровцев ловить и сдавать нам в плен. Я этому сам свидетель. У немцев так: раз уж проиграл, то выполняй волю победителя. А потом, жизнь есть жизнь. Ради чего им было погибать, ставить под угрозу жизнь детей, лишаться жилья?
Очистив Шарлоттенбургер-шоссе, наши части проникли в парк Тиргартен. А ранним утром 2 мая 598-й полк вышел на Веллево-аллею и там встретился с солдатами 1-го Украинского фронта, которые наступали с юга. В этот же день все закончилось. Немцы, еще сидевшие под Рейхстагом, сдались. Стали выходить из подвалов.
Помню, как я стоял рядом с командиром 598-го стрелкового полка, а к нам подошла группа немецких офицеров и какой-то генерал по-русски спросил: «Куда нам идти?» И комполка ему отвечает: «К е... матери». А тот же не понимает, что это значит. И я по-немецки объяснил, куда нужно идти. Они откозыряли и пошли. Три часа мимо нас проходили солдаты и офицеры. А мы стояли все в боевой готовности: и пехота, и артиллеристы у орудий. Думали, мало ли что, вдруг какая провокация? Оружие под шинелями, например…
Когда все немцы прошли, начались танцы. Медсанбат наш был рядом, девчата пришли… Ну, а потом мне приказал командир дивизии, а ему – не знаю кто: то ли командующий армией Кузнецов, то ли кто-то пониже – выстроить мой дивизион перед Рейхстагом и сфотографировать (см. фото).
Записал Александр Губанов
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «Профиль».
