Свобода без равенства и братства

11 сентября 2001 года мы скорбели вместе с жителями Нью-Йорка. Мы были вне себя 11 марта 2004 года — я помню даже день недели, четверг, — когда в Мадриде погибли почти двести человек. Мы были потрясены, когда 7 июля 2005 года в Лондоне прогремели четыре взрыва, унесшие 52 жизни. Смерть невинных — это всегда ужасно, вне зависимости от их религиозной принадлежности. И все же 17 оборвавшихся жизней в Париже — это не то, что можно объяснить исключительно волей случая.

Убийцы нанесли прицельный удар по журналистам Charlie Hebdo. Но здесь пойдет речь не о конфликте между исламистами и журналистами Charlie Hebdo, а об ударной волне, вызванной бойней в редакции. Чем обусловлена такая болезненная реакция не только парижан, не только французов, но и всего западного мира на происшествие, о возможности которого давно предупреждали эксперты?

Решившись устроить теракт в самом сердце Парижа, исламисты хотели подорвать фундамент республики: свободу выражения мнений, свободу протеста — основные свободы, на которых зиждется французский общественный договор.

Не стоит пускаться в мелочные споры о том, какие меры можно было предпринять, о том, что не было сделано, о том, что мы знали и чего не знали. Хотя все это нам еще предстоит, как только стихнут эмоции, которые сейчас сплачивают нацию. Очень скоро — уже в ближайшие недели — начнутся «разборы полетов». И очень скоро кто-то найдет простые ответы, оправдывающие одних и доказывающие вину других. Ученики волшебников, уверенные в собственной неотразимости, оккупируют телеэкраны. И снова начнутся привычные политические игры с переводом стрелок и перекладыванием ответственности.

Эмоции — плохой советчик. Они лишают нас необходимой дистанцированности. Истоки произошедшего во Франции следует искать не в недавнем кошмаре, которым все и не закончится. Неумолимая машина продолжает движение уже много лет, а самыми громкими «предупреждениями» явились всплески насилия в пригородах Парижа осенью 2005 года. Вопрос, с которым мы действительно сталкиваемся сегодня: насколько современная республика в принципе жизнеспособна? Молодые люди, устроившие эту бойню, были гражданами Франции. Их жертвы — тоже граждане Франции. Своеобразная карательная операция получила колоссальное медийное освещение и разыгралась на наших глазах в режиме реального времени, а ее цель — святыни Французской Республики.

Но если эти святыни и правда символизируют нашу республику, то следует вывод: эта республика ничего не значит для десятков и даже тысяч молодых людей, оторванных от корней. Эти юноши подпали под отвратительные чары сирен «священной войны» — подобно японским камикадзе, для которых земная жизнь не представляла ценности и которые могли добиться славы только ценой осознанной смерти.

Религия — это только предлог, и те, кто проливает невинную кровь, думают не о ней. Но религия маскирует фиаско республики. И потому нам стоит изучить биографии этих новоявленных монстров, хоть мы и догадываемся, что где-то там, в охраняемых секретных тренировочных лагерях, готовятся новые чудовищные сценарии. Над нашей республикой нависла угроза, республика в опасности, она должна принять груз ответственности. И она должна задаться вопросом, который немецкий неомарксист Эрнст Блох считал первовопросом: что есть «мы»?

Да, все эти джихадисты нового типа не хотят мыслить категориями этого «мы». Они не считают себя участниками общественного договора, которому должен подчиняться каждый. А если честно, они уже не считают себя и людьми, что, впрочем, объясняет, почему земная жизнь для них лишена ценности. Они ушли с головой в ту сферу, где человеческая логика и гуманистическое мышление теряют значение. Они — продукт больного общества в наших западных странах, и, чтобы предвидеть события в будущем, мы должны изучить механизм породившей их адской машины.

В Америке правозащитник У. Дюбуа еще в начале XX века говорил о «цветной линии» — расовом барьере у себя на родине. Во Франции тоже имеет место такой расизм, укоренившийся в обществе; но то, что на самом деле подпитывает экстремизм в нашей стране, — это социальные барьеры. История учит: кризисы вызывают обострение экстремизма и сомнения в легитимности системы. С концом эпохи идеологий националистическое и ксенофобское начала вытеснили нашу идею о солидарности и участии; чужаки становятся отверженными и объявляются причиной всех бед. Таков рефлекс части старого пролетариата, чьи средства производства были уничтожены капиталистическим менеджментом. Французы иммигрантского происхождения, как их называют во Франции, стали жертвой этого кризиса, но в отличие от старого пролетариата они не находят прибежища в партиях крайнего фланга.

Амеди Кулибали, захвативший заложников в супермаркете кошерных продуктов, в 2009 году якобы был членом молодежной делегации, которую тогдашний президент Николя Саркози пригласил в Елисейский дворец. Как писала пресса, Кулибали перед встречей с главой государства сказал: «Если президент вдруг поможет мне устроиться на работу...» Разве стал бы этот человек убийцей, найди он тогда работу?

После беспорядков 2005 года правительство осознало, что в так называемых густонаселенных пригородах существует проблема с профессиональной интеграцией молодежи. Тогда консервативный политик Армель Пешёль написал: «Для историков события 2005 года однозначно будут иметь не меньшее значение, чем то, что пережила Франция в мае 1968 года. Это воистину цивилизационная веха: ничто не останется в прежнем виде». И еще: «Осознает ли правительство истинные масштабы этих событий? Признает ли оно, что национальная система образования в последние годы потерпела сокрушительное фиаско? Конечно же, нет». Похоже, история подтверждает его правоту.

Как кажется, вопрос пригородов нераздельно связан с парижскими убийствами. Со времен первого нефтяного кризиса в 1973 году, в результате которого многие наемные работники оказались на улице, а концепция полной занятости превратилась в утопию, социальные проблемы все больше обострялись. Пролетариат был предоставлен самому себе, причем для детей и внуков того поколения ситуация не изменилась. Плохая успеваемость школьников, растущий уровень безработицы, отсутствие социальных перспектив — все это, как правило, не находит отражения в газетных заголовках, но все это подготовило почву для взрыва, свидетелями которого все мы еще станем. Наша республика должна обеспечить равные шансы для всех. Это не благие пожелания, но абсолютная необходимость и единственно возможный ответ на фаталистические заблуждения некоторых молодых людей. Родители и школы не могут обеспечить интеграцию. Но без этого идея справедливого общества, идея республики свободы, равенства и братства останется химерой и фантомом. Писатель Джеймс Болдуин писал: знай он в детстве, что Пушкин и Александр Дюма имели чернокожих предков, это изменило бы его жизнь.

Однако никто никогда не рассказывал этим молодым людям об исламских философах, таких как Авиценна и Аверроэс, никто не рассказывал им об исламских полководцах, таких как Саладин. А ведь все это личности, которых очень даже католический Данте в своей «Божественной комедии» ставил в один ряд с величайшими философами Европы. И, увы, не все, как Болдуин, восполнили этот пробел в образовании самостоятельно.

Пригороды полыхали в 2005 году потому, что молодые граждане Франции чувствовали себя отверженными. И единственная модель, которую предлагал им наш глобализированный мир с тех пор, единственная мечта о славе, оказавшаяся для них пагубным магнитом, — это мечта о мученичестве.

И если политик Армель Пешёль говорит о цивилизационной вехе, то сегодня мы становимся обескураженными свидетелями ее последствий. Сколько крови должно пролиться еще, чтобы мы сумели-таки решить проблемы интеграции, просвещения и вовлечения наших сограждан в политическую жизнь? Надеюсь, мы все же не станем дожидаться других трагедий такого масштаба и, засучив рукава, примемся чинить и воссоздавать ту социальную сеть, которая приходит в упадок, — и во Франции, и во всей Европе.