Российская политика предсказуемо переместилась в область виртуального, или, если угодно, в символическое пространство. Это лучшее, что могло с ней произойти. Расправа над виртуальным инакомыслящим во время празднования Дня Москвы — к счастью, инсценированная; бесконечный спор об окончательном пристанище бронзового князя Владимира; осквернение памятника Солженицыну во Владивостоке; новая волна споров о переименованиях — станция метро «Войковская» должна получить гордое имя «Глебово», а черная дата — полгода со дня убийства Бориса Немцова — вновь заставляет спорить о «Немцовом мосте».
Вдобавок сразу два памятника Сталину – в Пензе и в поселке Шеланер, что в Марий Эл, — были установлены практически одновременно, во вторую неделю сентября, при том, что не прошло и двух месяцев со дня открытия его тверского музея.
Это нормально и даже хорошо – поскольку все познается в сравнении. Реальные расправы над инакомыслящими, торжество Русского мира в виде завоевания Украины и, если получится, Польши, а там и до Брюсселя недалеко, — все это разгоряченные мечты, которые и самым отчаянным поклонникам сильной руки стали казаться чрезмерными. Уничтожать инакомыслящих нельзя, поскольку новых взять негде, а без врагов не на кого станет валить все более очевидные проблемы. На территории Новороссии вместо идеального славянского проекта получилось нечто неуправляемое, неуютное и не слишком перспективное. Запрещение доллара, на которое намекает нашумевший доклад Глазьева, и таинственный законопроект, якобы поданный в Думу депутатом от ЛДПР Михаилом Дегтяревым, остается пока грандиозной пугалкой либо способом срочно выжать доллары из населения, чтобы сбросили их к чертям, пока можно. Словом, в отсутствие вменяемых действий решили расправляться с названиями и памятниками: судя по параличу государственной мысли и перемещению страстей в твиттер (преимущественно твиттер Дмитрия Рогозина), в ближайшее время эта тенденция станет господствующей.
Разумеется, борьба с памятниками и названиями будет сопровождаться беспрерывными парадами военной техники — учениями, смотрами, выставками в Нижнем Тагиле и т.д. Российская политика будет состоять из трех частей: во-первых, непрерывные грозные заявления (Яценюк воевал в Чечне, японцы должны сделать харакири, экономика в пятнадцатый раз достигла дна etc). Во-вторых, учения-смотры-показы-марши-проверки с регулярными обещаниями показать нечто, чего не знают даже в Северной Корее. И, в-третьих, общественные дискуссии будут посвящены исключительно монументальной скульптуре, установкам, переносам и варварскому разрушению предметов искусства.
Памятники, скульптуры, архитектура – все это новая арена общественной борьбы: сравнительно мягкий приговор руферам (оправданы четверо из пяти) не должен отвлечь нас от участи Владимира Подрезова (два года и три месяца общего режима, хотя он признал себя виновным лишь частично). Руферы, как известно, покрасили звезду высотки на Котельнической набережной в жовто-блакитные цвета, причем вину на себя взял украинец по кличке Мустанг. Только что в те же цвета раскрасили бюст Ленину в Челябинске: Ленин, конечно, к самостийности Украины не относится ни сном, ни духом, но красить надо то, что торчит, иначе не видно.
Впрочем, эта памятниковая война началась еще в Украине. Там желали насолить России, но сделать это никак не могли, а потому валили Лениных. С точки зрения революционного сознания, это прямая глупость – ведь Ленин один из немногих революционеров, у которых получилось, и не валить его надо бы идеологам Майдана, а возлагать цветы; но Ленин – символ СССР, а значит, несвободы, и массовый повал этих статуй обозначил лишь полный отрыв символа от содержания.
Исключение составляет, пожалуй, лишь история с Войковым, который был в самом деле исключительная гадина, даже на фоне остальных убийц царской семьи. Но переименование Войковской в безликую Глебовскую (тем более что революционер-нелегал Глебов-Авилов тоже был, правда, не палачествовал) не делает Москву лучше. Можно двадцать раз переименовать станцию или улицу, названную в честь убийцы, и не очиститься, поскольку клевета, вранье, накачивание самой дикой и бессмысленной злобы продолжаются полным ходом и на федеральных каналах, и в кремлевской ручной журналистике. Можно было бы только приветствовать посмертную расправу над Войковым, если бы сотни и тысячи будущих войковых не выращивались в сегодняшних инкубаторах; и дай Бог, чтобы их расправы над оппонентами остались виртуальными!
В плоскость городских проблем перенесена и публичная политика: марш 20 сентября старательно вытесняется в Марьино, поскольку в центре города планируется марафон. Спорт, безусловно, важнее и полезнее всякой политической активности: Марьино – тоже территория символическая, самый населенный район Москвы, названный так в честь деревни, получившей название в честь Марьи Ярославны, матери великого объединителя Ивана III. Это дает оппозиции все основания такое предложение принять: лучше многотысячный разрешенный марш на окраине в честь объединителя Ивана III, нежели сомнительная акция в центре Москвы, оскверненном захоронениями Ленина и Войкова. Думаю, что впоследствии акции оппозиции следует вообще перенести за МКАД – в Москве у реформаторов традиционно ничего не получается, вот и оставить бы ее в собственности нынешней власти, а самим освоить прочую территорию.
Никакому фантасту не привиделся бы в ХХ веке самый очевидный и, как выяснилось, удобный вариант политики, а именно полная ее виртуализация или, если хотите, монументализация. Зачем воевать, когда можно свергнуть символ вражеской страны? Зачем реформы, когда можно водрузить монумент реформатору? Зачем истреблять драгоценную (ибо немногочисленную) оппозицию, когда достаточно повесить таблицу «Иуда» на памятник любому борцу с диктатурой?
Свергать власть тоже необязательно — достаточно свергнуть памятник предыдущему диктатору; повороты же в отечественной политике — суть которой остается одинаковой что при либералах, что при государственниках, — можно обозначать переменой мест памятников. При условном чекизме на Лубянке стоит Дзержинский, а на Боровицкой площади — князь Владимир. Во время оттепели они меняются местами. В перестройку можно скинуть обоих, припрятав в Парке культуры до той поры, пока народ не стоскуется по медному лбу и каменной руке.
