Юрий Анненков в «Дневнике моих встреч» вполне справедливо замечал, что русская революция в огромной степени была художественным произведением, то есть в буквальном смысле произведением художников: это был не экономический проект марксиста Ленина или политический проект политика Керенского, а грандиозная инсталляция, современно выражаясь, русского авангарда.
Когда Пастернак говорит о Ленине: «Ураган пронесся с его благословения», – это не совсем так; Вознесенский говорил автору этих строк, что сначала авангардисты строят баррикады из текста, а уж потом на улицах начинают переворачивать транспорт и громоздить арматуру. Русская революция была не перехватом власти и не сменой строя, а утопией русских писателей и философов, богословов и космистов, – событием прежде всего духовным, а не социальным.
Хотя так уж разделять эти две сферы я не стал бы: просто, как писал Блок, «проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях – природы, жизни и искусства; в море человеческой жизни есть и такая небольшая заводь, вроде Маркизовой лужи, которая называется политикой; и в этом стакане воды тоже происходила тогда буря (…). Моря природы, жизни и искусства разбушевались, брызги встали радугою над нами». Именно так оно и было, и когда мы говорим сегодня о русской революции, надо иметь в виду, что главной фигурой в ней был не Ленин, а скорее уж Блок, который сам ничего не провоцировал, но все фиксировал. Революция случилась не для того, чтобы развязали красный террор, учинили разруху и выгнали одних интеллектуалов в эмиграцию, а других – призвали во власть; революция случилась для того, чтобы Блок написал «Двенадцать».
Все мы имеем смысл только потому, что от нас остается нечто бессмертное, – и поэма Блока оказалась бессмертным памятником изумительному катаклизму; таким же памятником были «Сестра моя жизнь», «Облако в штанах», «Принцесса Турандот» Вахтангова, Мейерхольд, «Повесть о Сонечке», «Белая гвардия», «Конармия». Все остальное, включая красный террор, белый террор, разруху, военный коммунизм и великий почин, имеет ценность для историка, возможно, для психолога, и уж конечно, для будущего писателя; но объективно человеческая жизнь интересует Бога лишь в той степени, в какой данное человеческое существо производит интересный Богу продукт. Так выстроилась моя концепция мироздания, и пока меня ничто не разубедило. Всякий социальный строй интересен только в той степени, в какой он способствует духовному раскрытию нации. С России 1917 года удалось собрать богатый урожай. Никаких других категорий – хорошо-плохо, морально-аморально – к истории применять не следует, потому что история существует не для преподавания моральных уроков, а для формирования нового типа людей, для эволюции, иначе говоря.
В смысле этой эволюции русские события 1914–1929 годов были очень значительны, и дело далеко не ограничивалось превращением Шариков в Шариковых; имело место и превращение сельского плотника в легендарного комдива Чапаева, и трансформация бандита в легендарного комбрига Котовского, и даже становление скучноватого экономиста и грубоватого публициста в качестве вождя мирового пролетариата, в каковом качестве он и в самом счастливом сне себя не рассматривал. Все они колоссально переросли себя, и это Богу интересно. Есть личности и целые нации, не интересные Богу, и нынешняя Россия по себе прекрасно знает, какое это скучное, холодное, бессмысленное состояние.
Что до стандартного возражения о человеческих жертвах, которыми была оплачена эта революция и гражданская война, – так ведь тот же Блок писал: «День как день, ведь решена задача – все умрут». Россия – такая страна, что в ней вообще любят массовые репрессии, опричнину, крестьянские восстания и их жестокие подавления. «Любит, любит кровушку русская земля», – написала одна из самых прозорливых современниц русской революции. Но иногда перед смертью получается немного пожить, а иногда не получается.
И все диванное воинство, которое сегодня осуждает русскую революцию за то, что она отняла комфорт у некоторой части обывателей, забывает или не подозревает, что обыватель вообще-то никому не интересен, что сама по себе человеческая жизнь никакой ценности не имеет. Во время революции – главного пока события русской истории – наибольшее за всю эту историю количество людей жили в полную силу. Все остальное не имеет значения.
А так-то у всех у нас впереди Исус Христос, как сказано в «Двенадцати». Только одним он скажет: «Такого не знаю», а другим – «Спасибо, было интересно».
