Доброжелательные салафиты из Дании

Если спросить у комиссара полиции датского города Орхус Аллана Орслеу, блондина приятной наружности, в чем суть его чуть ли не всемирно известной программы, он ответит цифрами: 31-16-1. В 2013 году из Орхуса в Сирию уехал 31 мусульманин — в зону военных действий. Все эти молодые люди хотели примкнуть и, вероятно, примкнули к Исламскому государству (ИГ). Пятеро погибли, десять все еще остаются там, шестнадцать вернулись в Орхус. Кто-то из них отдохнет и снова займется военным туризмом, а кто-то останется в Дании и, возможно, задумается об очень опасных вещах, вздыхает Орслеу.

Но вот появилась его программа адаптации «возвращенцев». С тех пор из Орхуса на сирийскую войну уехал только один человек. «Единственный», — говорит Орслеу, с трудом скрывая гордость. По сравнению с ситуацией год назад радикальные настроения среди молодежи Орхуса пошли на спад, отмечает он. И это успокаивает.

Датчанам такие новости очень нужны. Два убийства, совершенные 22-летним гражданином Дании Омаром Абделем Хамидом эль-Хусейном в середине февраля, глубоко ранили либеральное датское общество. И они подлили масло в огонь тех споров, которые разгорелись после теракта в редакции Charlie Hebdo в Париже: как исповедовать свободу слова, но не допускать всплесков безумия на политико-религиозной почве?

В эти дни Копенгаген являет собой удручающее зрелище. Полицейские с автоматами стоят на автобусных остановках и перед торговыми центрами. Низко в воздухе кружат вертолеты, то и дело раздается вой сирен. Крупная демонстрация вечером 16 февраля на площади Гуннар Ну Хансен, собравшая почти 30 000 человек, с факелами и пением, не могла смягчить шок — несмотря на то, что премьер-министр Хелле Торнинг-Шмидт заявила: в это трудное время все датчане держатся за руки.

В редакциях газет, таких как Politiken, а также в копенгагенской полиции только и разговоров, что о пилотной программе в Орхусе. Мэр города даже успел слетать в Вашингтон по приглашению Барака Обамы, чтобы рассказать там об орхусовском проекте, говорит комиссар Орслеу.

Орхус, расположенный в трех часах езды от Копенгагена, получил уже больше 150 запросов изо всех уголков планеты. В город прибывают все новые и новые делегации, мир спешит перенять опыт у «орхусовцев», познакомиться с проектом, в котором участвуют 250 человек и в рамках которого так называемые «смотрящие» должны выявлять юношей-мусульман, склонных к радикализму. Это своеобразная программа скрининга потенциальных террористов. Кому-то такая идея может показаться наивной, но, как ни странно, концепция работает.

Комиссар и имам

И комиссар Орслеу этим гордится. Он никогда не забывает подчеркнуть заслуги своих сотрудников и товарищей по команде, особую роль в которой играет бородатый салафит, имам знаменитой мечети Гримхёйвай в Орхусе. Многие молодые люди, которые уезжали из Орхуса в Сирию, были ее прихожанами. Имя имама — Усама эль-Саади.

Орслеу, приветливый полицейский-датчанин, и салафит Саади — разные, как солнце и луна.

Орслеу старше, ему 54 года — стройный, подтянутый, мускулистый мужчина. Саади на девять лет моложе, он говорит по-датски, по-арабски, по-английски — с твердым, гортанным произношением. Когда он был ребенком, родители эмигрировали с Западного берега реки Иордан. Его родную палестинскую деревню, вспоминает он, израильтяне сровняли с землей. Он передвигается на костылях. В детстве Саади перенес полиомиелит, ноги парализованы. «Зато у меня сильное сердце», — говорит он. 24 года назад в Дании он обрел новую родину — или, как минимум, страну, в которой можно существовать. Ведь его истинная родина — это ислам, к тому же в самой консервативной интерпретации. У салафитов считается зазорным даже простой обмен рукопожатием с посторонней женщиной.

И, тем не менее, этих двоих объединил проект, призванный ответить на вопросы, которые касаются всей Европы: как быть с сирийскими «возвращенцами», заразившимися радикальной идеологией? Какие меры принимать против террора, угроза которого становится вездесущей?

Легкая добыча для радикалов

Глава правопопулистской Датской Народной Партии Кристиан Тулесен Дахль в эти дни призывает прежде всего к усилению слежки, установке дополнительных камер видеонаблюдения и наращиванию присутствия полиции. Его партия выступает за жесткие меры в отношении исламистов.

Это ничего не дает, говорит юрист афганского происхождения Хатера Парвани. Она может судить об этом лучше многих других: Парвани — юрисконсульт в копенгагенском районе Нёрребро. Это здесь родился датский террорист. Район изобилует бандами мусульман и радикальными организациями, такими как «Калдет тил Ислам» или «Хизб-ут-Тахрир». Говорят, никто не знает этот мир неформальных организаций лучше нее.

Парвани характеризует Хусейна как индивидуалиста с нарушениями социальной адаптации, который не мог вписаться ни в одну группу, проявлял агрессию, мог бы стать хорошим кикбоксером, но в то же время был непредсказуемым и отличался параноидальными наклонностями. Он слишком увлекался гашишем и постепенно становился заложником навязчивых идей. Его посадили за поножовщину, а за две недели до теракта он вышел на свободу.

Как и в случае с парижскими террористами — братьями Саидом и Шерифом Куаши, а также с Амеди Кулибали, устроившим бойню в супермаркете кошерных продуктов — похоже, решающая фаза радикализации Хусейна пришлось на время его заключения. Датский профсоюз работников системы исполнения наказаний предупреждает: ситуация, когда экстремисты подвергают идеологической обработке осужденных, таких как Омар Абдель Хамид эль-Хусейн, может повторяться. «Хусейн был абсолютно лабилен, он искал возможности идентифицировать себя с кем-либо или с чем-либо. Он был легкой добычей для людей, готовых завербовать любого полусумасшедшего представителя из радикальных исламских кругов», — говорит Парвани. С такой схемой она сталкивалась неоднократно. И потому проект, реализуемый в Орхусе, гениален. Ведь его авторы делают ставку не на слежку, а на внимание и интеграцию: «В Орхусе они пытаются решить проблему снизу, с уровня улицы», — отмечает она.

Такой подход во многом обусловлен личностью комиссара Орслеу, долгое время работавшего в уголовной полиции, которому в какой-то момент надоело идти по следу злодеев. Вместо этого он пытается не допустить, чтобы люди встали на сторону зла.

Автомобильная магистраль Силькеборгвей разделяет район Брабранн на две половины. С одной стороны — благополучные буржуазные кварталы, с другой — трущобы. Мечеть Саади расположена в «опасной» части, в параллельном мире: 23 бетонные коробки стоят на илистой лужайке. Здесь на компактной территории проживают несколько тысяч человек, это представители более чем 80 народностей — палестинцы, ливанцы, сирийцы, иммигранты из Южного Судана, Йемена, Сомали, Алжира и Нигерии. И только этнических датчан здесь практически не встретишь.

Если ты вырос здесь, говорит имам Саади, у тебя темные волосы и тебе дали имя Ахмед, то за пределами своего района ты сталкиваешься с утонченной формой дискриминации. Нет, тебя не будут преследовать, но и особой любви к тебе питать тоже не будут. Датчане не станут звать тебя в гости, заводить с тобой разговор. «Это невидимые, но явные границы», — сетует Саади.

Почти 80% молодых мусульман, решивших поехать в Сирию, регулярно посещали мечеть Саади, говорит Орслеу. «Это не обязательно значит, что Саади убеждал их отправиться на войну. Но с ним нужно было поговорить».

В конце 2013 года Орслеу нанес имаму визит. Остается неясным, как именно ему удалось склонить Саади к сотрудничеству, оба они об этом не распространяются. Как бы то ни было, тот согласился. В результате они разработали программу по борьбе с терроризмом, основанную на раннем выявлении угроз, доброжелательности и интеграции.

«Смотрящие» за Орхусом

От многих других проектов Орхус отличает принцип «снизу вверх». В общей сложности к проекту подключены около 250 человек, в том числе 120-130 так называемых «смотрящих», как их называет Орслеу. Это люди, работающие на улицах, учителя, родители, все из них получили психологическую подготовку и регулярно участвовавшие в тренингах.

Если «смотрящие» видят у кого-то из молодых людей признаки опасной радикализации — например, если кто-то начинает больше молиться, слушать другую музыку, иначе одеваться, — они сообщают его имя куратору. Если «смотрящие» узнают, что кто-то вернулся из Сирии и ведет себя странно, то собирают информацию, методично, но, не привлекая к внимания, или открыто заговаривают об этом с «возвращенцем».

После этого в работу включается команда примерно из десяти человек. Эти люди собирают все сведения о своем подопечном, делают звонки, беседуют с друзьями, с родственниками, родителями. После этого принимается решение, стоит ли пригласить человека на беседу. Без принуждения. В полицейское отделение Орхуса, на третий этаж.

Для таких встреч нужен Саади; без него ничего бы не получилось. Он беседует с приглашенными, использует свое влияние и, если требуется, с этого момента всегда остается рядом. В разговоре, который проходит в атмосфере максимальной непринужденности, Орслеу и его команда — сотрудники ведомства по делам молодежи, куратор, психолог — пытаются воздействовать на молодых мужчин.

Они говорят: мы абсолютно не против твоей религиозности. И мы не против твоих поездок в Сирию в прошлом или в будущем, пока, находясь там, ты не делаешь незаконных вещей. И мы не против твоей картины мира, которая отличается от нашей. Все это мы принимаем, это законно и потому нас не касается.

Но есть некая красная линия, предупреждают они. Красная линия, через которую нельзя переступать, проходит там, где начинается датское уголовное право. И того, кто совершил убийство или нарушил права человека в Сирии, в Дании ждет уголовное преследование. Наконец, к тому, кто планирует противозаконную деятельность в самой Дании, подойдут по всей строгости закона.

«Мы предлагаем свою помощь. С молодым человеком встречается куратор. Если кто-то хочет вернуться в школу или получить специальное образование, куратор помогает ему справиться с бумажной волокитой. Мы даем понять, что не считаем этих молодых людей чужими, — говорит Орслеу. — Для нас они граждане Дании, часть нашего общества, друзья. И это работает». Саади кивает. Судить о его мотивации трудно. Очевидно, в какой-то момент он понял: если его мечеть сохранит репутацию рассадника террора, это может ударить и по нему. В то же время он не хочет терять влияние на молодежь. А главное, он верит в то, что говорит: каждый мусульманин должен самостоятельно принимать решение и «договариваться» о нем с Аллахом. Если кто-то захочет во имя Аллаха воевать в Сирии, говорит Саади, то он отнесется к такому решению с уважением.

В Сирию и обратно

Ночью звонит телефон. Один из участников программы готов пообщаться с журналистами, говорит Саади. Мы встречаемся с ним следующим утром в кабинете Усамы эль-Саади. Разговор получается не из приятных. Молодой человек, сидящий на черном диване, зажатый, и в то же время самоуверенный, ставит свои условия. Он представляется Абдуллой. Ему двадцать с небольшим, он получает инженерное образование, его любимыми предметами в школе были математика и физика, но, несмотря на такое естественнонаучное направление, он нашел дорогу к Богу, говорит он. Он рос в большой семье, с родителями, которых можно назвать скорее либеральными мусульманами, у него отношения хорошие.

Почему он поехал в Сирию? Скорее стоит спросить, говорит он, как можно не ехать в Сирию, будучи верующим мусульманином, когда ты видишь, что там другие мусульмане борются против несправедливого режима. Он отправился туда, чтобы предложить свою помощь.

Что значит «помощь»? Сначала он работал в лагерях, осуществлял уход за ранеными, занимался перевозками. Позднее к этому добавилось другое.

Что это значит? Участие в боях? Абдулла колеблется, подыскивает формулировку. Он не говорит однозначно «Да».

Заходит разговор о чудовищных казнях, о видеозаписях убийств. Абдулла обвиняет Запад в лицемерии, как он это называет. Дескать, разве в Саудовской Аравии приговоренных к смерти преступников не казнят отрубанием головы мечом, и разве соответствующие приговоры там не приводят в исполнение публично? Или Саудовская Аравия не является союзником и другом Запада?

Что бы он ни говорил, Абдулла избегает однозначных формулировок. Он не хочет «доносить» сам на себя, и он не готов мириться с тем, что мир полон несправедливости и страданий. На это он не может пойти, говорит Абдулла. Есть Всевышний, который на твоей стороне, если только ты Его исповедуешь. И тогда все становится просто, ведь жизнь каждого человека предначертана. Раз он, Абдулла, вернулся из своих поездок в Сирию живым, значит, ему не было предопределено умереть, значит, у Аллаха есть на него другие планы. И вот он снова в Дании.

И что же, он больше не хочет ехать в Сирию, воевать там? «Нет», — качает головой Абдулла. Он может послужить своему богу и своей вере и здесь. Это то, чему он научился.

Перевод: Владимир Широков