Разгромленный Ирак

Еще несколько дней назад Масуд Али работал таксистом в Мосуле — высокий приветливый мужчина с щетиной и зелеными глазами. Он любит пустыню, жену и свой желтый Nissan. Политикой он до сих пор мало интересовался: «Иншалла». Да будет воля Аллаха. Если будет на то воля Аллаха. Но потом боевики «Исламского государства Ирака и Леванта», сокращенно ИГИЛ, захватили город с населением два миллиона человек.

9 июня в Мосуле ввели комендантский час, вспоминает Масуд Али. Во вторник неподалеку от его квартиры послышались выстрелы. Выглянув на улицу, он увидел труп. Затем по городу поползли слухи. «Они заняли все правительственные здания и аэропорт», — сообщил друг. «А еще электро- и водонапорные станции», — дополнила соседка. Банки разграблены, тысячи заключенных выпущены на свободу, объекты нефтедобычи захвачены, сообщили по телевидению. На следующий день Масуд Али вместе с семьей сел в автомобиль и уехал. В придорожных канавах они видели полицейскую форму и брошенные военные автомобили. Военнослужащие, в основном сунниты, сдались боевикам-суннитам ИГИЛ.

Масуд Али тоже суннит, как и большинство жителей Мосула. Да, он слышал призывы мэра к жителям оборонять город от ИГИЛ. «Но ради чего? — спрашивает он. — Ради шиитского правительства? Или ради премьера Малики, который подавляет суннитов? — Он качает головой. — Беда в том, что люди в Ираке больше не поддерживают власть».

Масуд Али стоит в палатке под городом Эрбиль на курдском севере страны, в самом «молодом» в Ираке лагере беженцев. Время пятничного намаза; и впервые в жизни он на молитве склоняет голову не к земле, а к голове ребенка. Его четырехмесячный сын Мохаммед лежит на брезенте между порошковым молоком, свежими огурцами и пластиковыми баклажками с водой. Он кричит, у него жар.

Времени собирать чемодан не было: «Мы снялись с места в панике. Хотели только уехать». Масуд Али обмахивает платком голову своего сына, с силой выдыхает воздух через нос, борясь с неумолимым зноем пустыни. Он покачивает ребенка на руках, как будто хочет стряхнуть с себя пережитое.

Каждый день прибывают новые беженцы. Некоторые даже пешком. Масуд Али их видит, поскольку дорога в лагерь пролегает мимо его палатки. До горизонта растянулась автомобильная пробка перед КПП Хазар, расположенным в одном часе езды от Мосула на пути в Эрбиль. Пыль поднимается от колес, тысячи пластиковых баклажек и пакетов лежат на земле. Из Мосула уже уехали почти 800 000 человек, они поняли, что государства там больше нет. Около половины направились в провинцию Эрбиль, здесь, на территории местного курдского правительства, они чувствуют себя в безопасности.

Эрбиль в эти дни оставался одним из немногих городов к северу от Багдада, где царило спокойствие. Войска местного курдского правительства — единственная сила, которая может противостоять джихадистам. Поскольку курдские военизированные формирования «пешмерга» численностью предположительно в 200 000 человек считаются самыми хорошо обученными во всем Ираке. Они обороняют границы, города и нефтяные скважины в окрестностях Киркука от исламистов, защищая собственное население и его интересы. И они готовятся к предстоящим боям.

Больше чем десять лет спустя после американского вторжения Ирак оказался на грани распада. Над страной нависла угроза новой гражданской войны между суннитами и шиитами. Но в отличие от 2006 и 2007 годов, когда столкновения между двумя религиозными группами унесли десятки тысяч жизней, сегодня в стране нет американских военных, которые могли бы вмешаться и поддержать порядок. Сегодня каждый сам за себя.

Наступательная кампания ИГИЛ — это не причина, а следствие провала иракского государства. Армия исламистов-суннитов, окрепшая в гражданской войне в Сирии, захватила Мосул, второй по величине город в Ираке — пока что это ее самый крупный успех. После взятия Мосула боевики продолжили наступление на юг; от Багдада их отделяли всего 80 км.

ИГИЛ за короткое время смогла обойти «Аль-Каиду» и снискать репутацию самой жестокой террористической группировки в мире. До сих пор она не отметилась терактами на Западе и вместо этого стремится создать халифат по образцу, существовавшему на Ближнем Востоке в VII веке. Организации, насчитывающей до 15 000 боевиков, в числе которых немало молодых европейцев, до создания государства еще далеко. Но она впервые смогла взять под свой контроль трансграничную территорию, по площади сопоставимую с Иорданией.

Действия ИГИЛ в Ираке не то чтобы явились полной неожиданностью: соответствующие планы предположительно были разработаны больше года назад. Еще в январе экстремисты заняли иракский город Фаллуджа, последние несколько месяцев они выбивали из населения в окрестностях Мосула «налог на джихад», совершали политические убийства, организовывали теракты с участием смертников.

Но быстрый успех ИГИЛ заставляет забыть, что, по всей видимости, во взятии Мосула участвовали не более тысячи боевиков. Вероятно, наступление на юг продолжили всего несколько сотен из них. Но этого достаточно: суннитское меньшинство в стране, которое при диктаторе Саддаме Хусейне доминировало в госструктурах, при шиитском правительстве премьер-министра Нури Аль-Малики в последние годы все больше маргинализировалось. Поэтому большинство суннитов сегодня не чинят препятствий боевикам ИГИЛ. А ополченцы из числа бывших сторонников Саддама, такие как группа Накшбанди, примыкают к ним. Суннитские ополченцы, в свою очередь, взяли под свой контроль такие города, как Тикрит, где родился диктатор и где они развернули полотнища с изображением Саддама.

Поскольку о сплоченности говорить уже не приходится, в решающий момент фактически самораспустились и многие подразделения иракской армии. А ведь военные получили от США вооружения на сумму 25 млрд долларов, долгие годы их специально готовили для борьбы с исламистскими экстремистами.

В Мосуле две дивизии, насчитывающие в общей сложности 30 000 человек, бежали от примерно тысячи боевиков ИГИЛ. При этом армия располагает куда лучшим вооружением: иракское государство закупило в последние годы самолеты F-16, вертолеты Apache и танки M-1. В Тикрите две дивизии тоже попросту самоликвидировались.

Военнослужащие и полицейские-сунниты не хотели вступать в конфронтацию с боевиками ИГИЛ, которых часть населения считает меньшим злом по сравнению с ненавистным центральным правительством шиитов. И только дивизии, состоящие преимущественно из шиитов, еще хранят верность правительству Малики. Но они все больше сливаются с шиитскими группами самообороны, формируемыми в Багдаде и на юге страны.

Религиозный лидер иракских шиитов аятолла Али ас-Систани 13 июня призвал своих братьев по вере сражаться с ИГИЛ с оружием в руках. В Багдаде свыше 30 000 добровольцев вызвались участвовать в обороне города.

Сегодня снова много говорят о двух политиках, которых давно нет в живых: англичанин Марк Сайкс и француз Франсуа Жорж-Пико в 1916 году разделили Ближний Восток на французскую и британскую зоны влияния. Они провели искусственные границы между государствами Ирак, Сирия и Иордания, в целом сохранившиеся до сих пор, в результате чего курды, алавиты, сунниты и шииты были произвольно объединены в рамках того или иного государства.

Сегодня хрупкий порядок, не учитывающий историю племен и конфессий, в любой момент может рухнуть. Цель, которую декларирует ИГИЛ, — упразднить существующие границы: в Интернете группировка опубликовала кадры, на которых боевики подрывают пограничные укрепления между Сирией и Ираком.

Вследствие решения, принятого больше ста лет назад, сегодня в Сирии и Ираке друг с другом воюют преимущественно члены двух крупных течений ислама. По иронии судьбы именно вмешательство американцев в 2003 году подорвало порядок, просуществовавший весь XX век. В Ираке Саддама Хусейна суннитское меньшинство, составлявшее всего 20 процентов населения, правило шиитским большинством, а после свержения диктатора оказалось отлучено от власти.

Аналогичный сценарий сегодня разыгрывается в Сирии, где диктатура алавитского клана Асада долгие десятилетия сдерживала напряженность между суннитами и шиитами. Как следствие, теперь эта напряженность вылилась в кровопролитную гражданскую войну.

За время с 2013 года группировка ИГИЛ снискала в Сирии репутацию самой жестокой, успешной и в то же время достаточно сомнительной организации джихадистов. В ее «эмирате», простирающемся от городов Баб и Манбидж на востоке провинции Алеппо через провинцию Ракка с одноименной столицей и до Хасеке, фанатики контролируют население при помощи террора и все новых гротескных указов. В Ракке можно лишиться жизни, если во время пяти ежедневных намазов тебя заметят на улице или если твоя лавка не закроется на перерыв. Парикмахеров обязали закрашивать черной краской изображения женщин на упаковках краски для волос. Музыка на свадьбах объявлена вне закона. А на рынках скота в окрестных селах гениталии коз и овец предписано прикрывать материей.

Начиная с прошлой весны боевики ИГИЛ стали распространяться по северной Сирии. Их ряды пополнялись за счет постоянного притока радикалов из Туниса, Саудовской Аравии, Египта, Европы и даже Индонезии. При этом с самого начала отмечалась двойная стратегия: с одной стороны, были джихадисты-кочевники, не ориентировавшиеся на местности и не имевшие военного опыта, которых бросали на фронт. С другой стороны, иракские лидеры ИГИЛ, судя по всему, профессионально планировали сопротивление, создавали небольшие ячейки, их члены рассредоточивались по конспиративным квартирам и вербовали сирийских информантов, многие из которых ранее работали на режим. Командиров повстанцев, членов местных советов и других влиятельных лиц похищали или убивали, что позволяло установить контроль над всем населенным пунктом.

Иракское руководство ИГИЛ, якобы состоящее в основном из бывших офицеров и функционеров партии БААС Саддама Хусейна, отгораживается от рядовых членов: простые боевики знают только своего местного «эмира». Наряду с местными подразделениями достаточно рано был сформирован «спецназ» из примерно сотни иракцев и тунисцев, который занимается похищениями, убийствами и организацией терактов и действует самостоятельно. Именно эта группа предположительно несет ответственность за многочисленные случаи ликвидации командиров повстанцев за пределами территории, контролируемой ИГИЛ, а также за похищения.

Источники финансирования ИГИЛ остаются неясными, но, по всей видимости, деньги бьют ключом. Недостатка в оружии и боеприпасах у организации нет. Какое-то время ИГИЛ даже зарабатывало на продаже нефти режиму Асада. Кроме того, террористы предположительно получили миллионы от французского и испанского правительств, выкупивших в апреле своих похищенных граждан. А в результате взятия Мосула боевики захватили бронированные автомобили и, по непроверенной информации, 429 млн долларов из резервов центробанка.

Меньше известно о главаре ИГИЛ, загадочном Абу Басре Багдади: он появился на свет в 1971 году в иракском городе Самарра как Аввад Ибрагим Бадри и называет себя прямым потомком пророка Мухаммеда. В момент американского вторжения он якобы был проповедником и вскоре после этого участвовал в восстании исламистов. Около 2005 года американские военные задержали Багдади и поместили его в лагерь для пленных Букка, где он мог вступить в контакт с «Аль-Каидой». После освобождения он примкнул к организации Усамы бен Ладена и в 2010 году возглавил иракское отделение. С 2013 года он взял на себя руководство ИГИЛ и рассорился с главарем «Аль-Каиды» Айманом аз-Завахири. Америка назначила вознаграждение за его голову в размере 10 млн долларов.

Маловероятно, что ИГИЛ долгое время сможет удерживать контроль над обширными территориями Ирака: организация предъявляет слишком суровые требования к населению, ее власть основывается на слишком жестоком терроре. На позапрошлой неделе сторонники ИГИЛ похвалялись тем, что якобы казнили тысячи военнослужащих-шиитов.
«Но ИГИЛ станет катализатором следующей гражданской войны в Ираке», — убежден американский эксперт по сирийской террористической группировке Майкл Уэйс. В результате на территории сегодняшних Сирии и Ирака могут возникнуть курдское, суннитское и шиитское государства.

Несмотря на это, еще остаются такие иракцы, как Абдул-Джаббар Ахмед Абдулла, которые верят в будущее своей страны. Профессор политологии принадлежит к интеллектуальной элите преимущественно суннитского Багдада, его аналитика пользуется большим спросом. Абдулла считает, что такая эскалация насилия была «совершенно предсказуемой». С момента свержения Саддама 11 лет назад «все попытки построить в Ираке функционирующие госинституты заканчивались провалом». Виной тому премьер-министр Нури аль-Малики, шиит, которого Абдулла считает религиозным фанатиком, заинтересованным исключительно в доминировании своих единоверцев и в собственном политическом выживании. Действия Малики, убежден Абдулла, несут отпечаток «глубокого недоверия ко всем и каждому»: к курдам на севере или к собственным братьям по вере на юге. К суннитскому блоку в центре страны иракский премьер и вовсе питает глубокую вражду. В годы правления Хусейна суннитские власти преследовали оппозиционера Малики, который был вынужден бежать из страны, чтобы спасти жизнь. Он нашел прибежище в Сирии и Ираке, чем и объясняется его сегодняшняя близость к муллам в Тегеране, а также его поддержка Башара Асада в Дамаске.

Его правительство заключало с Вашингтоном соглашения, когда это сулило какую-то выгоду. «Для нас имеют значение только интересы Ирака», — заявил Малики в марте в интервью журналу Der Spiegel. Он сидел обессиленный в президентском дворце в Багдаде. От упреков журналистов, что его политика приводит к маргинализации суннитов, Малики попросту отмахивается. Дескать, бесконечные дрязги между течениями ислама — нормальный «политический процесс». Кроме того, каждая партия «получила то количество мандатов, которое она заслужила в соответствии с итогами голосования».

А как же увещевания президента США Барака Обамы, который во время последнего визита Малики в Белый дом в ноябре прошлого года указал на необходимость форсировать примирение между религиозными фракциями? Премьер провел рукой по своей трехдневной щетине и дал понять, что он не подчиняется Вашингтону: «Я боролся за национальное примирение еще тогда, когда Обама не был президентом».

Штурм Мосула имеет символическое значение: он знаменует собой конечную точку того развития, которое имело место в течение последних десяти лет. Американцы надеялись, что Мосул станет моделью, на которую будет ориентироваться весь Ирак. Сосредоточив серьезные силы и не жалея денег, они восстановили в городе спокойствие и порядок всего через год после ввода войск в страну. В 2003 и 2004 годах здесь прошли первые в иракской истории свободные муниципальные выборы, проведение которых обеспечил тогда еще мало кому известный американский генерал Дэвид Петреус, под началом которого весной 2004 года на севере Ирака было 23 000 военнослужащих. Правда, потом оккупационные власти резко сократили военный контингент, сначала до 9000, а к 2007 году и до 3000 человек, в результате чего положение с безопасностью, и без того критическое, еще более усугубилось.

Барак Обама, избранный в 2008 году президентом, всегда считал ошибкой ввод войск в Ирак и хотел вывести американских военных из страны как можно быстрее — вот уже два с половиной года, как в стране нет постоянного военного присутствия. Тогда такое решение было встречено с ликованием, но сегодня многие эксперты полагают, что оно было поспешным. Республиканцы в Вашингтоне критикуют Обаму за то, что он ничего не сделал, чтобы предотвратить наступление исламистов в Ираке.

Не исключено, что вскоре Обама будет вынужден оказывать военную помощь иракскому правительству. Такие мысли есть, причем рассматриваются все средства, заявил он на позапрошлой неделе, в то же время исключив наземную операцию. Таким образом, воздушные удары или применение беспилотников кажутся реальным сценарием. Вечером 13 июня Обама признал, что допускает оказание военной поддержки, если Малики готов пойти на политические уступки суннитам. Задача Ирака «как суверенной нации самостоятельно решать свои проблемы». Но это может привести к созданию своеобразной коалиции. По словам высокопоставленных иранских правительственных чиновников, Тегеран может представить себе совместные действия с США в Ираке. Едва ли американцы на это пойдут. И все же не вызывает сомнений, что США и Иран связывает общий интерес: необходимо воспрепятствовать распространению суннитского экстремизма. Возможно, теперь американцы, несмотря на все сомнения, все же решатся поддержать другие сирийские группировки повстанцев, которые, в свою очередь, враждуют с ИГИЛ.

Масуд Али, беженец, нашедший приют в пригороде Эрбиля, скучает по своему городу, он хочет как можно быстрее вернуться в Мосул. «Я мечтаю о мире», — говорит Али. Но он понимает, что быстро мир восстановить не удастся. Он не доверяет ИГИЛ, но не меньший страх у него вызывает и контрудар правительственных войск. Он допускает, что Малики может послать самолеты на бомбежку Мосула.

Всего в нескольких сотнях метров от палатки Масуда Али курдские «пешмерга» разбили свой лагерь. Их отличительный знак — курдский флаг: красно-бело-зеленый, с солнцем по центру. Он красуется и на правом рукаве камуфляжной куртки Араса Мухаммада — мужчина в солнечных очках, в фиолетовом берете и с автоматом Калашникова говорит: «Мы умираем за Курдистан. «Пешмерга» никогда не думает о себе, его цель — защитить других. Он не бежит от врага. Он сильный». «Пешмерга» посылают своих бойцов в Мосул, чтобы обеспечить безопасную эвакуацию семей; они же охраняют беженцев в окрестностях Эрбиля.

На центральной площади Эрбиля, рядом с базаром, где продаются восточные сладости, стоят деревянные скамейки, на которые целый день летят брызги воды от фонтана. Старик с испещренным морщинами лицом в ярости встает со скамьи. Он не захотел назвать ни своей профессии, ни имени, но он убежден, что в распаде его страны виноваты США. Он буквально выкрикивает это, потрясая палкой: «Американцы не имели права вот так взять и уйти. Из-за них моя страна раскололась».