«Хуже всех тем, кто испугался и убежал»

Наталья Степук – психолог частной практики. Ее кабинет находится в одном из зданий в самом центре Киева. Когда на площади Независимости началась акция протеста, Наталья приостановила прием пациентов и отправилась на баррикады, чтобы помогать людям справиться с собственными страхами и посттравматическим синдромом.

19-20 февраля, в самые тяжелые дни противостояния, у нас работали 20 мобильных групп, психологи были в каждой больнице и в каждом медпункте на Майдане. Сейчас, конечно, все эти медпункты потихоньку сворачиваются и основная нагрузка легла на центральный штаб в закрывшемся «Макдональдсе» за сценой.

Почти все наши пациенты страдают острой реакцией на психологическую травму. Люди шокированы тем, что произошло. Большинство жалуются, что перестали нормально спать. Им постоянно снятся трупы, взрывы и покалеченные. Они боятся любого постороннего шума по ночам, даже шорохов и бесконечно прокручивают в голове увиденное. Особенно тяжело тем, у кого на глазах погибли товарищи, друзья. У некоторых на этом фоне развился комплекс вины: почему я живой, а, например, мой сотник, погиб. Что-то подобное переживают солдаты на войне. То, что было в Киеве несколько дней назад тоже можно назвать войной и ее здесь не скоро забудут.

Большинство жалуются, что перестали нормально спать. Им постоянно снятся трупы, взрывы и покалеченные. Они боятся любого постороннего шума по ночам

Многие люди обращаются с физиологическими последствиями психотравмы - учащенное сердцебиение, тремор. Человек словно с тяжелого похмелья, пьет чай, а у него руки трясутся. У многих гипервозбудимость, раздражительность на ровном месте, мужчины вспыхивают как спички от любого неосторожного обращения. Спрашиваешь, как вас зовут, а в ответ можешь получить удар в лицо. У нас такое было. Другая крайность - оцепенение. Вчера было много людей, которые вообще не реагировали на внешние раздражители. Они погружены в себя и ко всему равнодушны. Классическая психическая травма предполагает три реакции: бежать, бороться, замереть. Кто на что был способен, тот так себя и вел в самые экстремальные моменты Майдана. Те, кто шли вперед погибли или стали героями, те, кто замерли, с ними в общем тоже все понятно. Хуже всех тем, кто испугался и убежал на глазах товарищей. Такие к нам тоже приходят. И мы пытаемся объяснить им, что страх - это нормально, более нормально, чем бросаться под пули.

В какой-то момент он просто перестал выходить на связь. Позже мы нашли его в реанимации, он надышался газами

Сейчас, когда стрельба и взрывы прекратились, обращений гораздо меньше, но периодически нам звонят и просят приехать успокоить какую-нибудь девушку в палатке. Кроме того приходит много людей, которые не могут найти потерявшихся родственников или друзей. Мы им тоже стараемся оказать поддержку. У меня у самой потерялся здесь хороший приятель. Он сам бывший афганец и все это время был где-то там в первых рядах. В какой-то момент он просто перестал выходить на связь. Позже мы нашли его в реанимации, он надышался газами, лежит сейчас на искусственной вентиляции легких. Я буду пытаться отправить его на лечение куда-нибудь за границу. Ему предстоит долгая реабилитация. За три месяца работы здесь мы наладили отношения со многими сотниками и оказывали помощь непосредственно в расположениях бригад. Прямо скажем, не всегда нам были рады. Например, 38-я сотня, стоящая возле Стеллы живет очень обособленно, они никого к себе не пускают, ни журналистов, ни психологов. Но в конце концов мы и туда пробрались. Конечно, это матерые ребята и первая реакция: нам никакие психологи не нужны. Мы не обращаем на это внимания. Спрашиваем, что они едят, откуда они, как вообще дела. Потихоньку начинают раскрываться, рассказывать и потом уже сами не хотят отпускать, просят остаться, еще поговорить за жизнь. Самое главное - заземлить человека, вывести его из состояния агрессии или ступора.

Из-под обстрела его вытащили как раз те самые проходимцы, как он их называл. Причем один из них сам получил ранение

Меня поразила история сотника, с которым мы уже были знакомы. Он сидел и просто плакал у меня целый час или даже больше, говорил, что разочаровался в товарищах. У него в сотне была строгая дисциплина, но, конечно, были и такие, кто не выполнял команд и действовал по своему усмотрению. Это же не армия. Таких ребят как правило никто в серьез не воспринимает. И вот когда сотника оглушило и он потерял сознание, лучшие его бойцы, те, кому он доверял, просто убежали. А из-под обстрела его вытащили как раз те самые проходимцы, как он их называл. Причем один из них сам получил ранение.

Точных данных о погибших и пропавших без вести нет, и сегодня продолжают находить трупы. Например, в доме Профсоюзов все еще разгребают завалы и иногда, говорят, находят тела. Кроме того умирают раненые в реанимациях.

Работать психологом на Майдане оказалось очень тяжело. Быстро выгораешь и в какой-то момент понимаешь, что уже самому нужна поддержка. Мы стараемся помогать друг другу, общаемся на отвлеченные темы, шутим, постоянно меняемся, обязательно на выходные уезжаем домой.

В спальных районах Киева тоже было неспокойно. Когда здесь началась стрельба и взрывы и пошла информация, что в городе появились мародеры, люди запаниковали, побежали скупать все в магазинах. Эта волна очень быстро схлынула. Но даже сейчас на окраинах люди просят близких не ходить на Майдан, потому что тут стреляют. Хотя последние дни здесь не опаснее, чем у вас в Москве.

У меня офис в центре Киева и очень высокая аренда, поэтому приходится совмещать работу на Майдане со своей постоянной работой. Я растеряла кучу клиентов. Многие из них - иностранцы, они уехали из Киева после первых сообщений о стрельбе. Они очень боятся и постоянно шлют смс с вопросами, как тут, что, много ли человек убили. Обещают по возвращении ходить почаще, чтобы покрыть мои расходы.