На территории ужаса

Полоска песка, соединяющая Гао и Кидаль на севере Мали, — пожалуй, одна из опаснейших дорог в мире. Она проходит по ничейной земле и ведет в самое логово джихадистов. Автобусы на север отправляются из Гао нечасто, в них сидят женщины с большими узлами и строительные рабочие, которые ездили на заработки на юг. Я занял место на самом заднем сиденье.

Власть демократически избранного правительства в Бамако простирается только до Альмустарата. Мы подъезжаем к городу.

Беспомощные военные обступили останки внедорожника. Убитые и раненые лежат на пыльной земле, женщины кричат. Автомобиль подорвался на мине, заложенной исламистами. Очевидно, это знак: мы вернулись, и мы снова будем вас убивать. Им все равно, кто станет их жертвами, главное — сеять страх.

Я прячу подальше документы, которые могут меня выдать, и надеюсь, что наш автобус доедет без происшествий. На въезде в Кидаль исламисты и боевики-туареги перегородили дорогу: семь пикапов с установленными пулеметами, 15 боевиков с автоматами Калашникова и старый танк, отбитый у малийских военных. Мужчина в грязно-синем тюрбане подходит к нашему автобусу: «Здесь все туареги? Или есть кто-то еще?» Вжимаюсь в сиденье — я из народности бамбара с юга страны. Туареги на севере не составляют большинства населения, но десятилетиями борются за создание собственного государства, которое они называют Азавад.

Мужчина в тюрбане недоверчиво всматривается в лица. Я нащупываю мобильник и на всякий случай набираю номер контактного лица в Кидале. Моей поездке предшествовало несколько недель переговоров. Я звонил шейхам, исламистам, религиозным авторитетам и предводителям туарегов. За кем в Кидале последнее слово, разобраться непросто. Я апеллировал к их гостеприимству, и, наконец, мне сказали, что я могу приезжать.

«Салам алейкум», — произносит мужчина, прежде чем выйти из автобуса и пропустить нас. Я делаю выдох.

Когда-то Кидаль был центром торговли, вратами Сахары. Сегодня на городе лежит проклятье, большинство магазинов закрыто, из некогда 25 000 жителей больше половины оставили город, на улицах почти ни души. Мятежники оккупировали административные здания. Ветер пустыни колышет зелено-красно-черный флаг туарегов с желтым треугольником. Повсюду руины, изрешеченные пулями автомобили. На одной из стен белыми буквами на черном фоне выведено кредо ислама: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк Его».

Какая-то женщина толкает перед собой деревянную школьную парту. Дома она пустит ее на дрова. В городе не хватает продуктов, со снабжением перебои. Зато процветает наркоторговля, спортплощадка превратилась в кокаиновую биржу. При всей консервативности режима «бизнес» исламистов циничен: источником доходов для них издавна служат похищения людей, контрабанда оружия, наркотиков и сигарет.

Согласно договоренностям, город должны патрулировать 750 голубых касок из Сенегала и Чада. Но с тех пор как в мае мятежники вернулись, международные миротворцы отсиживаются за мешками с песком и колючей проволокой. На улицах они практически не показываются. Город «кабулизировался», как с горечью шутят жители.

Вечером я встречаюсь с двумя боевиками-исламистами, которые, не скрываясь, носят оружие. Мы договорились, что они отвезут меня к человеку, контролирующему Кидаль. Ияд аг-Гали в настоящий момент живет не на своей вилле рядом с аэропортом, а в просторном шатре в 65 км от города. Провожатые делают все, чтобы я не запомнил дорогу. Аг-Гали находится в розыске, США объявили его террористом.

Аг-Гали — мой давний знакомый. Он не всегда был таким. Я помню его предпринимателем, обладающим хорошими связями в политических кругах и умеющим обратить их в деньги. Еще в 90-е годы он примкнул к сепаратистам. В те годы его считали умеренным, и он договаривался с правительством в Бамако о предоставлении прав автономии туарегам. Он даже стал дипломатом, представлял Мали в Саудовской Аравии, ухаживал за женщинами, любил сигары и виски.

Но потом Ияд аг-Гали стал исламистом. Он основал в Мали исламистскую группировку Ансар ад-Дин, вооружил ее оружием из Ливии и в 2013 году захватил власть в Кидале. Когда в 2013 году французы послали войска на север Мали, он был ранен и отправился на лечение в алжирский Таманрассет. Сейчас он сидит передо мной на дорогом ковре, подаренном друзьями из Катара. Рядом с ним лежат автомат Калашникова, четыре магазина к нему, два мобильных и один спутниковый телефоны.

«Шейх», как к нему теперь обращаются, приветствует меня: «О, отважный бамбара, добро пожаловать в исламское государство Азавад». С нашей последней встречи два года назад он располнел. Он велит подать чаю и начинает свою речь словами: «Шариат — единственный путь к выздоровлению. Благодаря шариату люди ведут себя благопристойно». Во имя Аллаха он распорядился отрубать руки ворам, сечь плетью инакомыслящих и подкладывать бомбы. Он и его исламисты заботятся о больницах, школах и снабжении продовольствием. Все вопрос времени.

Вместе мы едем в школу, класс для девочек мне не показывают, это харам (грех. — «Профиль»). В классе для мальчиков над Кораном сидят десять школьников. Ияд аг-Гали с гордостью говорит: «Здесь мы готовим к джихаду маленьких бойцов. Джихад начинается в голове. И только когда кто-то не принимает нашу идеологию, как, например, правительство в Бамако, тогда мы прибегаем к насилию».

Два года спустя после вмешательства французов аг-Гали никто не препятствует расхаживать по Кидалю, и он чувствует себя в безопасности. Есть слухи, что он пошел на сотрудничество с французскими спецслужбами. Он якобы выступил посредником при освобождении заложника-француза Сержа Лазаревича в начале декабря. Бизнесмен три года назад был похищен «Аль-Каидой» на севере Мали. До этого аг-Гали задействовал свои связи еще в 2003 году в истории с выкупом 14 сахарских заложников.

Двумя днями позднее он еще раз звонит мне, хочет познакомить меня с одним из своих «лейтенантов». Рисса аг-Бунуну — худощавый, невысокий, удивительно спокойный мужчина с бородой. Специально ради меня он надел камуфляжную форму. Американцы дали ему прозвище Ужасный. Его люди специализируются на нелегальных закупках оружия в Ливии. Его мины в Мали уносят жизни, как военнослужащих, так и мирных жителей. Аг-Бунуну окружен группой вооруженных мужчин, не спускающих с него глаз. Он закуривает одну сигарету за другой. «Ияд аг-Гали здесь самый сильный, и я с ним сотрудничаю, — говорит он. — Я бизнесмен. Боевикам нужно мое оружие. Они получают его после оплаты».

Мы едем на новехоньком внедорожнике с климат-контролем в Эссук-Тадмекку, город в 110 км к северо-востоку от Кидаля. Там, высоко в горах, аг-Бунуну спрятал свое оружие: «Европейцы даже не представляют, сколько всего мы скопили здесь за последние годы, — говорит он. — Пусть они шлют сюда сколько угодно своих беспилотников. Они нас не найдут».

Он показывает мне целый арсенал: оружие, гранаты, взрывчатка, мины, переносные ракетные установки, палатки, обувь, форма. Все это осталось им от ливийской армии и теперь лежит под уступами скал, в зарослях кустарников и под маскировочной сетью — дожидается следующей кампании.

Уже слишком поздно, чтобы возвращаться в Кидаль. Ужасный предлагает остаться на ночлег. Я сплю плохо: кто я — еще гость или уже заложник? Однако на следующий день люди аг-Бунуну отвозят меня обратно. Но прежде чем сесть в автобус до Гао, я должен нанести еще один визит: хочу встретиться с Лалой Аркеш, с которой познакомился во время своей последней поездки на север.

Студентка решилась вместе с единомышленницами открыто выступить с протестом против режима бородачей, против введенного им запрета на музыку и драконовских наказаний. Они называли себя «амазонки Кидаля», они выходили на демонстрации, мужественно переносили палочные удары и не страшились задержаний. Что с ней стало?

Лалы Аркеш по старому адресу уже нет, меня встречает ее мать. Она живет в кочевнической палатке на окраине города. Рассказывает о случившемся: два года назад дочь организовала акцию протеста. Всех 15 участников задержали и увезли в Абейбару на границу с Алжиром. Как говорят, исламисты изнасиловали Лалу, она забеременела — это последнее, что мать о ней слышала.

«Хорошо, что вы здесь, — говорит она со слезами. — Пусть мир знает, что здесь все осталось по-прежнему. Иначе мы и дальше будем жить в несвободе».

Перевод: Владимир Широков