Прохладная война

— Барак Обама, говоря о том, что новые санкции приведут к дальнейшей изоляции России, тем не менее, отметил, что они не означают начала такой же холодной войны, как та, что привела к краху СССР. Вы с ним согласны?

— Ничего не повторяется дважды. Это не та холодная война, которую у нас все знают — кто из собственной практики, кто из книжек. Противостояние Запада и СССР было идеологическим. Сталкивались идеалы свободы и демократии — с одной стороны, и приоритета государства и социальной справедливости — с другой. Кроме того, тогда существовали спаянные этими идеологиями блоки государств. И та холодная война была противостоянием сопоставимых по силе и масштабам блоков. Сейчас ситуация иная: идеологии вторичны, приоритет за реальной политикой, также отсутствуют глобальные блоки, хотя бы приблизительно равные по силам.

— В Вашингтоне часто говорят, что с руководством России их разделяют разные ценности. Значит, идейное противостояние все же имеет место?

— Да, но оно не носит глобального характера. Начиная войну в Ираке, США руководствовались в том числе и тем, что в Багдаде и на Запад разделяют разные ценности. Но, во-первых, приоритет был за экономическими и политическими разногласиями. А, во-вторых, ценности иракского режима никак нельзя было назвать глобальными.

Тоже самое касается и разности в культурных и нравственных ценностях между Россией и Западом. Это идейное противостояние также не носит глобального характера. Дело в том, что Москва сегодня не выдвигает привлекательных для значительной части мира ценностных ориентиров. Она иногда их обозначает (национальный суверенитет, традиции, семейные ценности и т.д.), но это не идет ни в какое сравнение с привлекательностью идеологии, которую по всему миру продвигал Советский Союз.

— Результат предыдущей холодной войны известен — СССР рухнул под тяжестью своих внутренних экономических проблем, гонки вооружений и западных санкций. Каковы перспективы России в нынешнем противостоянии?

— Пока не ясно, как будет себя в нынешних условиях вести Москва. Один вариант: российское руководство договаривается с Западом и прекращает противостояние, грозящее нашей стране серьезными последствиями. Другой сценарий — более опасный — состоит в том, что в нашем обществе уже сложился стереотип, что любые уступки Западу в противостоянии по украинскому вопросу будут означать поражение России. Власть не может этого не учитывать. В этом случае конфликт быстро не кончится, будут вводиться все новые и новые санкции. Российская экономика, скорее всего, продолжит развиваться, но крайне незначительными темпами и с большими издержками. Также будет нарастать международная изоляции нашей страны.

—привела слова анонимного источника в Кремле, который заявил, что на антироссийские санкции не стоит обращать большого внимания, поскольку в Европе скоро начнется война. Что бы это значило?

— Речь, скорее всего, идет об эмоциональной реакции на то противостояние, которое сегодня есть. Это, конечно, не та холодная война, которую мы знаем из истории, но это очень серьезный конфликт. Он носит не такой глобальный характер для мировой политики, но ощущение серьезного конфликта имеется, в том числе и во властных кругах. Наверное, такое ощущение и сказалось на этой фразе. Кроме того, несмотря на то, что нет глобальной борьбы идеологий, есть идеологическая оборона со стороны России. Мы все меньше понимаем Запад, а Запад все меньше понимает нас. Российская власть и значительная часть общества пытается от Запада отгородиться. Закрыться от однополых браков, от бородатой Кончиты, победившей на Евровидении, от других раздражителей, которых очень много.

Но, если ты обороняешься и стараешься закрыться, значит ты менее конкурентоспособен и стремишься свои позиции усилить с помощью каких-то административных, запретительных решений. Когда все это накладывается одно на другое, возникает стойкое ощущение разрыва с Западом, едва ли не новой холодной войны. Даже такая громкая история, как решение голландского суда в пользу акционеров ЮКОСа, потребовавших от России 50 млрд. долларов, воспринимается не более, чем один из эпизодов такого разрыва.

— Согласно данным опроса «Левада-Центра», большинство граждан России уверены, что их лично санкции не касаются. По их мнению, это проблема исключительно политической и экономической элит. При каких условиях противостояние между Россией и Западом вновь заденет за живое простых обывателей, как это произошло на рубеже 80-х и 90-х годов прошлого века?

— В конце 1980-х санкции в частности и холодная война в целом затронули обычных людей в нашей стране в тот момент, когда они почувствовали их издержки на себе. Когда мировая политика непосредственно сказывается на благосостоянии обывателей, общество просыпается. Четверть века назад произошло именно это. Советская экономика изначально была экономикой дефицита, и граждане к этому адаптировались. Но в определенный момент адаптироваться стало уже невозможно. Когда заходишь в мясной отдел крупного гастронома, а там из всего ассортимента лежит только кот, который живет в этом магазине, тогда человек действительно начинает выходить на улицу и кричать, что власть надо менять. Здесь главное — свой собственный опыт.

— Сейчас российское общество все-таки намного сложнее советского. Не сложилось ли, по крайней мере, в его обеспеченных кругах, в элите убеждение, что присоединение Крыма и попытка создать Новороссию слишком дорого обходятся?

— В элитных кругах очень разные ощущения от происходящего. Часть элит осознанно и искренне поддерживает и присоединение Крыма, и самоутверждение России в мире за счет Украины. Причем не только потому, что эти люди спешат попасть в тренд и понравиться высшему руководству страны. Просто тот или иной представитель нынешней элиты вспоминает о том, что 25 лет назад он был молодым офицером, или молодым инженером военно-промышленного комплекса. Сейчас он, конечно, сделал другую карьеру, но внутренние ценностные установки — на великую страну, на свою востребованность и служение этой стране — у него остались. Это часть менталитета, которая никуда не уйдет. Есть другие элитные группы, которые относятся к нынешней политике критично. Но они стараются в большинстве своем особенно об этом не говорить. Потому что у нашей элиты есть такое свойство, как адаптабельность.

— Значит, все зависит от того, когда сама российская власть решит, что пора сворачивать конфронтацию и договариваться с Западом?

— Да, примерно так, как это произошло во время Карибского кризиса. Генералы, да и почти все окружение требовали от Никиты Хрущева идти до конца в конфликте с США, возникшем после размещения советских ядерных ракет на Кубе. Однако, благодаря усилиям тайной дипломатии, был выбран удобный предлог для примирения. Все было оформлено так, что СССР не просто убрал с Кубы ракеты, но как бы поменял это на согласие США переместить свои ракеты от советских границ — вывести их из Турции. «Ястребам» в советском руководстве нечего было возразить на такой вроде бы взаимовыгодный обмен. Сегодня ситуация похожа. Значительная часть элиты и общества требует от российского руководства идти до конца в отстаивании национальных интересов в том виде, в котором их понимают в этих кругах. Невзирая ни на какие санкции и репутационные издержки. Однако трезвая политика предусматривает, что рано или поздно будет достигнут компромисс. Опасность в том, что чем дальше заходит противостояние, тем труднее потом будет такой компромисс найти.