Иными словами, российские разработчики выиграли неофициальный чемпионат мира по промышленной роботизации. Обозреватель "Профиля" поговорил на форуме с руководителем "Цифры" Павлом Растопшиным о том, как протекает переход на "Индустрию 4.0" в разных отраслях и странах и что сдерживает этот процесс.
– Чем чаще используют слово "цифровизация", тем неуловимее его изначальный смысл. Как вы определяете для себя это понятие?
– Как оптимизацию производственных решений на основе цифровых данных, обрабатываемых в режиме реального времени. Поясню на примере горной добычи. В карьере одновременно ездят 50 грузовиков. Есть несколько забоев, где копают, и несколько хранилищ, куда везут породу. Один самосвал – это 100 тонн за рейс, поэтому неэффективность его движения стоит дорого. Интеллектуальная система собирает данные от всех самосвалов, анализирует ход работы на забое, концентрацию породы, и направляет машины так, чтобы повысить производительность. Например, распределяет по карьеру, чтобы избежать очередей на экскаватор. Плюс контроль качества: когда его нет, рабочие всегда найдут способ объяснить, почему не выполнен план.
Помимо этого, каждый экскаватор оснащен камерой наблюдения за ковшом. Она, во-первых, следит за поломкой зубьев экскаватора. Ведь когда они выпадают, механизм останавливается, убытки горного предприятия из-за несвоевременного обнаружения поломки могут достичь миллионов долларов в год. Во-вторых, камера фиксирует размер кусков горной породы: если они большие, то необходимо добавить взрывчатки, если маленькие, то сократить. Это влияет на общую стоимость взрывных работ.
Характеристики породы меняются плавно, информация в реальном времени передается буровикам, которые будут осваивать карьер завтра. Она полезнее для них, чем план, который составили геологи два года назад.
Это пример управления процессами на нескольких уровнях, где физика переходит в экономику. Для оптимизации используются разные виды цифровых данных – от анализа веса до распознавания по видеокартинке.
Важно понимать, что сама по себе компьютеризированная техника – это еще не цифровизация. Но как было раньше? Каждая дробилка подключалась к собственному бортовому компьютеру, который ею управлял, и все данные о процессе оставались в нем. Сейчас данные со всех дробилок, установок и станков загружаются в общий цифровой слой для выработки интегрированных решений для всего производства. "Индустрия 4.0" начинается с интеллектуального планирования, а продолжается ежедневным контролем и донастройкой. Цель при этом вполне традиционна для бизнеса: произвести больше за меньшие деньги.
– В каких отраслях экономики вы видите потенциал для цифровизации?
– Теоретически – везде, где есть технологические процессы. Но на практике одни отрасли движутся быстрее, а другие отстают. Почему? Могу говорить про "Цифру". Мы разрабатываем софт для внедрения в повседневные производственные операции, поэтому круг отраслей сформировался сам собой: металлургия, машиностроение, горное дело, химическая и нефтегазовая промышленность. Дальше пока не идем, везде есть свои причины. Энергетика? Она слишком специфическая на постсоветском пространстве, а мы нацелены на решения, которые можно масштабировать по миру. Сельское хозяйство? То же самое. Чтобы создавать универсальные IT-системы для сельского хозяйства, лучше переехать в Голландию – в России с ее площадями в современный хай-тек-агропром верится с трудом. Медицина? Сложная сертификация, далекий горизонт окупаемости инвестиций.
Логистика? Мы занимаемся промысловой логистикой. На примере нефтедобычи: если с помощью IT вы извлекли больше нефти из скважины, то следующим шагом надо спроектировать трубопровод, чтобы он пропускал этот объем сырья. Но автоматизировать глобальную логистику – например, разворачивать танкеры в море и пришвартовывать к определенным портам – кажется утопической задачей: разные перевозчики конкурируют между собой, как связать их в единую сеть?
Иными словами, темпы цифровизации зависят от конъюнктуры отрасли, мотивации предпринимателей и стратегии IT-компаний. Хорошо, когда есть конкретное предприятие-заказчик, заинтересованное в увеличении прибыли. Потому что в целом взаимодействие многоопытных технологов с завода и 20-летних айтишников – это непросто, здесь нужен посредник-менеджер, который их подружит и направит процесс.
– Вы пока ни словом не обмолвились о промышленных роботах. Разве не на них основана «Индустрия 4.0», какой ее описывали теоретики?
– Сегодня между цифровизацией и роботизацией нет знака равенства. Еще до любых роботов есть много способов, как оптимизировать производство за счет прозрачности, наведения порядка и контроля технологических операций. На текущем этапе мы внедряем диспетчеризацию, сбор данных в реальном времени, но человек как оператор этих систем по-прежнему необходим.
Если пойти дальше, то, конечно, следующим шагом кажется замена этих операторов роботами. Например, из кабины экскаватора перемещаем водителя в офис, где он управляет машиной дистанционно на компьютере. Так он может взять на себя сразу три экскаватора: сложные участки проходить сам, а легкие задачи отдавать нейросетям. Примерно так же врачи управляют роботами-хирургами с помощью джойстика и микроскопа.
Есть более мягкий вариант роботизации – «цифровой советчик»: человек все равно остается за рулем экскаватора, но компьютер следит за тем, как он черпает породу, и помогает в случае необходимости. Как если бы водителю обычного автомобиля помогали удерживать его в полосе или тормозить на скользкой трассе.
Все эти сценарии использования искусственного интеллекта известны, но для начала нужно определиться, где и в каком объеме они нужны. Так, сегодня системы диспетчеризации установлены в 70% карьеров, а доля самосвалов на автопилоте составляет всего 1% от мирового парка этих машин. Даже в развитых странах безлюдный карьер – пока редкие случаи, имиджевые проекты производителей техники. Все потому, что на роботов возникает спрос там, где крайне тяжелые условия труда либо трудно найти людей. Но в развивающихся странах затраты на водителей и так невелики, поэтому роботы здесь просто незачем.
Правда, если посадить человека управлять машиной удаленно, то можно дополнительно сэкономить.Ведь водителя самосвала нужно подготовить, проводя тренинги на симуляторах, регулярные переквалификации. Нажимать кнопки на компьютере проще, значит, можно нанимать людей с более низким уровнем образования и соответствующей зарплатой.
Так или иначе, ажиотаж вокруг того, что всех нас вот-вот вытеснят роботы, в последнее время схлынул, и это хорошо, потому что о массовой роботизации речи не идет. Все избирательно. Например, в горной отрасли это возможно: осталось преодолеть регуляторные ограничения и доказать экономическую эффективность роботов.
А вот в других отраслях до этого очень далеко. Если взять промышленные станки, то пока мы имеем только мониторинг качества. То есть знаем, что в какой-то момент рабочий бьет кувалдой по гвоздю, и следим за тем, как он это делает. Это лишь 5% на пути к безлюдному производству. Еще столько всего впереди…
– Предположим, технологические барьеры устранены. В какой степени «Индустрию 4.0» может затормозить социальный вопрос, ведь каждый замененный роботом сотрудник пополняет армию безработных?
– Жизнь в любом случае меняется. В начале XX века в каждой компании был вице-президент по водоснабжению, и это было действительно важно. Теперь их нет, зато появились специалисты по IT. Если проанализировать экономику развитых стран, то ВВП на душу населения там больше, а показатели промышленности – нет. Иными словами, Англия богаче развивающихся стран не потому, что в ней добывают больше угля, а потому что есть каналы BBC, которые создают массу ТВ-контента. То есть люди просто начинают заниматься другим, возможно, менее вредным делом.
С другой стороны, если вы поедете в Китай или Индию, то в каждом общественном туалете встретите сотрудника, который включает и выключает воду. На эту ситуацию, наверное, никакая цифровизация повлиять не в силах.
Сдерживает ли риск социальных волнений предпринимателей, внедряющих цифровые технологии у себя на предприятии? В России – точно нет, потому что у нас ощущается демографический кризис. Не хватает обычных работяг, «синих воротничков» для вахтовок на Севере, например. Руководитель одного из горных предприятий как-то жаловался мне, что его рекрутеры ездят по ПТУ и буквально упрашивают молодежь работать горняками.
В странах с сильными профсоюзами и высокой стоимостью труда ситуация иная. Например, в Германии был закон, который запрещает следить за человеком на работе. И когда появились цифровые системы диспетчеризации, они ему прямо противоречили. Пришлось и закон ослабить, и софт дорабатывать.
В Финляндии у одного из наших клиентов был случай: произошел простой, и необходимо было выбрать причину на терминале ввода. Но по финским трудовым законам зафиксировать случай простоя можно только после того, как он закончен. Тоже пришлось переписывать ПО. С одной стороны, это защита рабочих, а с другой - мы видим итог: контрактное производство вывозится в Словакию, Венгрию, Польшу, Румынию, где людские ресурсы дешевле, профсоюзы слабее, а цены на станки и электричество такие же, как в Германии.
В какой-то момент развитые страны либо встанут перед задачей создания новых профессий, чтобы обеспечить населению рабочие места, либо ослабят регуляторное давление, что позволит избежать оттока предприятий. Бывают и выдающиеся случаи, как с ЮАР: все оттуда бегут, но стране как будто все равно. Посмотрим, что будет через 10-20 лет.
– Цифровизация способствует популярности контрактных производств, ведь она обеспечивает стандартизацию техпроцессов, дистанционный контроль над заводом. Получается, «Индустрия 4.0» станет фактором развития глобальной экономики, перераспределения богатств в мире?
– Это хорошо видно на примере Индии, где сейчас размещают заказы на производство многие европейские бренды. Наши индийские клиенты невероятно озабочены минимизацией издержек. Они же работают на очень тонкой марже, чтобы оставаться конкурентоспособными и выполнять заказы. Столько отчетов от систем диспетчеризации, сколько используют в Индии, нигде в мире больше не встретишь. Там очень много контроля и камер повсюду.
Ведь индусы сами любят друг друга обманывать, но при этом им необходимо сохранять качество и контролировать стоимость. Если они сорвутся и себестоимость поползет вверх, как уже случилось в Китае, то просто лишатся заказов. Западные компании предпочтут, к примеру, Румынию: везти ближе, качество лучше.
Вообще Индия вызывает у меня уважение с точки зрения того, как клиенты относятся к цифровизации, да и просто к новому. Индусы открыты, они говорят по-английски, у них есть культ знания, образования. При том, что об индийских компаниях ходит дурная слава, что они не платят по счетам, агрессивно торгуются, деля вашу цену надвое и не идя на компромисс, – у них явно хорошее будущее. Наши разработки пользуются спросом и у частных индийских корпораций, и у государственных.
– А Россия к какой группе стран относится – к тем, что открыты для всего нового, или консервативным?
– Точно к открытым. Никакого недоверия нет. Удивительно, какой импульс процессу задало государство. Я имею в виду даже не нацпрограмму «Цифровая экономика», а первые речи Путина о цифровизации. Сейчас уже есть регуляторная база по субсидированию, финансированию, поддержке разнообразных проектов. И это действует. Компании действительно стали нанимать специалистов по цифровизации, хоть и по разнарядке. То есть первоначально это спускалось по вертикали госкомпаний, и тут оказалось на пользу, что значительную часть экономики занимает госсектор. Но и коммерческие компании тоже готовы к цифровизации. Люди очень заинтересованы, разгорячены. Я даже удивлен, что такое бывает в России.
Если говорить про Европу, то там все происходит неспешно, по-европейски: пишешь, тебе отвечают через два месяца... Когда мы проходим путь цифровизации с российскими клиентами, а потом идем на Запад, то не наблюдаем никакого отставания именно потому, что наше мышление открыто. А промышленность в России всегда была на приемлемом уровне. То есть она местами отстает, но зато за 20-30 лет выживания на сухом пайке у нас сформировалась общая установка на оптимизацию. Которая сейчас удачно дополняется цифровыми возможностями.
– Какие трудности встречает российская компания на международном IT-рынке?
– Есть стереотип, что отечественное обязательно уступает иностранному, мы с этим росли и впитали в себя. Но в сфере IT это совершенно не так. По продукту российские компании не отстают от международных, наши решения применимы в любой точке планеты. К примеру, разработанная «Цифрой» система «Диспетчер» (MDCPlus) востребована в 22 странах, в том числе в Южной Корее, очень развитой в сфере машиностроения. Представьте, что русские приходят в BMW и начинают учить немцев делать карбоновый кузов для «Жигулей». Звучит странно? А в IT так и происходит. Мы всего год развиваем международное направление, и доля выручки от экспортных проектов составляет уже 12%. Через три года она должна достигнуть 40%.
– Через сколько лет переход мировой экономики на «Индустрию 4.0» можно будет признать состоявшимся?
– Лет через пять-семь. Все эти годы будет идти бурный рост, мы в начале пути. Пока еще остается немало инфраструктурных барьеров. К примеру, сейчас половина затрат на развертывание систем диспетчеризации и роботизации – это связь, подключенность (connectivity). И это действительно тормозит работу. То есть мы уже готовы внедрить решение, а нам говорят: «Стоп, надо протянуть провода и для начала устроить долгий конкурс на выбор подрядчика, который будет их тянуть». Это актуально не только для России, но и для других стран.
Сейчас в мире 5 млн станков, которые можно подключить к сети. И в лучшем случае к каждому десятому проложены каналы связи. А ведь это не так сложно. За свои 20 лет в IT-сфере я привык к изменениям: сначала были устрашающие короба с вязанками кабелей, прибитые гвоздиками к стене, а потом сделали офисы класса А, спрятав провода, добавив эстетику. И производители телекоммуникаций заработали на этом миллиарды. Сейчас у них еще один шанс сделать это, потому что процесс цифровизации открывает ящик Пандоры для тех, кто занимается связью в любом ее виде. Создается большой объем потребностей, которых раньше просто не было.
