Андрей Зелтынь: "Любое масштабное насилие вызывает цепную реакцию"

– В России за короткое время было совершено несколько громких терактов. На ваш взгляд, справедливо ли считать эти атаки звеньями одной цепи и можно ли говорить о новом всплеске террористической активности в нашей стране?

– Сейчас многие пытаются выстроить цепочку: «Крокус» – Ростов – Дагестан. С моей точки зрения, это три разных события, у них абсолютно разное pedigree (происхождение. – «Профиль»). «Крокус» – классическая террористическая атака в стиле ИГИЛ*: они пришли, чтобы убить как можно больше людей и тем самым навести ужас, вызвать противодействие, спровоцировать власти на целевой террор, направленный на определенные группы людей.

Дагестан – это другое, там клубок очень серьезных противоречий, серьезных обид и очень серьезных предпосылок к всплеску насилия. Это связано прежде всего с деятельностью клановых элит в регионе. А бунт в ростовском СИЗО – совершенно отдельная история, в ней больше коррупции, чем религиозного терроризма. Повторюсь, это мое личное мнение.

– Однако около десяти лет у нас не было крупных терактов, и вдруг целая серия…

– Действительно, мы жили достаточно спокойно долгое время, а теперь у нас подряд несколько террористических манифестаций – так их назовем. Могу предположить, что в определенной степени это связано с цепочкой насилия. Это исторический, научный факт: любое масштабное насилие вызывает некую цепную реакцию. Если говорить простым языком: а что, так можно было, а давай и я попробую.

– Под всплеском насилия вы подразумеваете конфликт на Украине? Некоторые СМИ и чиновники связывали теракт в «Крокус Сити Холле» с работой украинского ГУР и даже западных спецслужб.

– Почему мы все время пытаемся искать Украину и НАТО? Как сказал Дмитрий Рогозин, надо осторожно подходить к тому, чтобы любой акт насилия привязывать к украинскому конфликту и искать везде Киев и НАТО. Это может завести нас в такие дебри, что мы вообще не сможем ни с чем бороться. Чем быстрее мы начнем понимать, что каждый случай надо оценивать индивидуально, тем эффективнее сможем противодействовать терроризму. А если будем руководствоваться советским принципом «за окном мороз и град – это Рейган виноват», нам удачи не видать.

Даже некоторые мои коллеги пытаются связать мусульманские террористические манифестации с конфликтом на Украине, рассказывая, что это натовцы организовали. Известная история, что ЦРУ во всем виновато – они «Аль-Каиду»* создали, ИГИЛ создали и т. д. Да, это удобно с психологической точки зрения, когда ты сам себе сформировал некий демонический центр, от которого все зло.

– Тогда о какой волне насилия вы говорите?

– Когда мы говорим о террористических манифестациях с мусульманским религиозным контекстом – это прежде всего любые конфликты на Ближнем Востоке. Там центр возбуждения. В данном случае конфликт в секторе Газа. До Газы была Сирия, до Сирии был Ирак – и так все время. На Ближнем Востоке постоянно возникают центры возбуждения, которые дают реакцию в разные стороны.

– Достаточно ли одних внешних факторов для террористических атак? Наверняка есть какие-то внутренние предпосылки.

– Внутренние проблемы всегда существовали, но, к сожалению, на них мало обращали внимания. Каждый раз, когда происходит всплеск насилия на Кавказе или в среднеазиатском регионе, мы с умным видом начинаем рассуждать: о да, на это нужно было обратить внимание, почему мы не обращали внимания. Но проходит какое-то время, волна спадает, и все об этом забывают.

Как я сказал, Дагестан – это клубок очень серьезных противоречий, связанных с деятельностью клановых элит. Племя, клан, семья – традиционные составляющие восточного общества. Есть даже такая проблема, как дихотомия между традицией и инновацией. В центре этой дихотомии клан и племя. Как только в Дагестане меняется власть – происходят новые назначения или возникают новые политические конструкции – сразу начинается клановая борьба. Потому что приходит новый клан, начинает «задвигать» предыдущие кланы, последние сопротивляются, и эта «движуха» там идет постоянно. Туда влезать себе дороже – так рассуждает наше руководство, – пусть они сами разберутся и все решат. Вот они и разбираются.

– То есть теракт в Дагестане вы считаете проявлением межклановой борьбы, а не акцией исламских радикалов?

– Да. Обратите внимание, мы привыкли, что смертники, идущие в бой на улицах городов, – это молодые пацаны 18–20 лет. А там вышли 40-летние мужики, некоторые с дорогим оружием, действовали вальяжно, не суетясь. Первое, что бросается в глаза, – практически никакой религиозной символики, криков. Второе – в бой пошла фактически одна семья. Не большой клан, а семья – дети, племянники, двоюродные братья. И все возрастные мужики. А цель у них какая была? Прежде всего полиция. Они же не стреляли в гражданское население, они стреляли в полицейских. Из гражданских целей у них были только синагога и православный храм.

В Дагестане традиционно все подряд с большим недоверием относятся к силовикам, считают, полиция – это враги. За исключением тех кланов, которые «держат» полицию. Вот вам и результат.

– А мотивы теракта в «Крокус Сити Холле»?

– Это, скорее всего, дело рук «Вилаят Хорасан»*, налицо все признаки. Создается впечатление, что из институционально функционирующих подразделений ИГИЛ осталось только оно – видимо, география позволила сохранить такую структуру. Сегодня мы наблюдаем колоссальный подъем мобилизационной деятельности этой организации, особенно в самых уязвимых азиатских республиках, таких как Таджикистан: там постоянно скандалы, связанные с обнаружением тех или иных рекрутеров «Вилаят Хорасан».

Ну а учитывая определенную степень привычности москвичей к большому количеству мигрантов из Азии, завезти или завербовать группу таких людей на территории Москвы оказалось достаточно легко.

– Вы сказали о признаках работы ИГИЛ. Что это за признаки?

– Первый признак – символика. Для любой мусульманской террористической организации символика очень важна – чтобы все видели, кто это. Принцип «такия», сокрытия своей религиозной принадлежности, здесь не действует. Отсюда выкрики «Аллаху акбар!» и прочие, черные флаги с арабскими надписями: у ИГИЛ – один стиль, будто детской рукой написано, у «Аль-Каиды», наоборот, классический шрифт. Второе – весьма хорошее оснащение: стрелковое оружие, взрывчатка. Это не Оклахома, когда смешали удобрения с бензином или керосином и рванули (теракт в Оклахома-Сити, устроенный антиправительственными экстремистами в 1995 году. – «Профиль»). Третье – высокое качество пропаганды: почти всегда есть видео, фото, качественная презентация в интернете. И последнее – количество жертв. В каждом теракте число жертв должно быть максимальным, должен наноситься как можно больший урон гражданскому населению – это игиловская история.

– Есть устоявшееся представление, что террористы всегда стремятся к максимальному количеству жертв. Разве это не так?

– Раньше террористические группы действовали иначе: как можно меньше жертв и как можно больший общественный резонанс. Поэтому объектами атак выбирали статусных персон – высокопоставленных чиновников, вплоть до глав государств, правительственные организации, полицейские участки, военные объекты. Так действовали «Народная воля», ИРА, новые левые и т. д. Считалось, если много людей покрошишь, тебя будут считать бандитом, а не политическим террористом.

С началом четвертой волны, так называемого религиозного терроризма, ситуация изменилась. Сейчас в мире наблюдается социально-экономический ренессанс ислама, частью которого является так называемая исламская экономическая модель. Этот ренессанс выливается и в подъем экстремистской террористической активности.

– Как именно религиозный фактор связан с характером террористических атак и возросшим количеством жертв?

– Можно сделать несколько предположений, и все они уходят в исторический контекст. Триггером религиозной волны террора послужила исламская революция в Иране, а непосредственно процесс трансформации начался с ирано-иракской войны – это первая война в новейшей истории, которая носила ярко выраженный религиозный характер. По крайней мере, по тем лозунгам, которые озвучивались.

В ходе того конфликта мы видели огромное количество жертв. Этот факт не остался незамеченным для людей, которые так или иначе были связаны с организацией «Братья-мусульмане»*. Я считаю, что все экстремистские и террористические мусульманские группировки второй половины ХХ века на Ближнем Востоке и за его пределами вышли из контекста этой организации. Если вы проследите их генезис, везде торчат уши «Братьев-мусульман».

Второе. Примерно в одно время с ирано-иракской войной началась советско-афганская война, которая и сформировала практическую базу для развития исламского терроризма. Именно в процессе сопротивления «большому шайтану» возникло поколение, из которого вышли основные террористические мусульманские организации: «Аль-Каида», «Ливийская исламская боевая группа» и прочие. Там свои последние работы написал Абдулла Аззам (палестинский религиозный деятель, пропагандировал джихад для помощи афганцам в войне против СССР. – «Профиль»), а они считаются настольной книгой мусульманского террориста. Там они увидели, что с «шайтаном» можно бороться, только нанося ему максимальный урон – в людских потерях прежде всего.

– Может ли конфликт в Дагестане выйти за пределы республики?

– Думаю, продолжение он получит. Выйдет ли за рамки региона – очень сложно сказать. Северный Кавказ сильно неоднороден, но эти регионы – Дагестан, Чечня, Ингушетия – взаимопроникаемы. Пока это чисто дагестанская история, мое мнение такое.

– То есть назревает обострение межклановых противоречий на Кавказе?

– Да. Но клановые разборки всегда имеют потенциал вылиться во что-то более масштабное. Другой вопрос, что это происходит редко, особенно в нынешней ситуации. Хотя в свое время движение Шамиля тоже началось с клановых конфликтов, а потом превратилось в полномасштабную войну.

– Есть ли у государства средства и возможности погасить данный конфликт?

– Есть, но это колоссальный комплекс задач. Топ-3 направления: экономика, грамотная социальная политика и грамотная религиозная политика. Дагестан всегда был проблемной территорией. Политическое руководство страны старается использовать очень мягкие рукавицы, когда речь идет о Северном Кавказе, и я понимаю причину этого. Истоки такой политики еще в 90-х, в первой и второй чеченских войнах, в терактах, которые были в Буденновске, Буйнакске и пр. Причина в том, что не очень понятно, как там себя вести, чтобы не взорвалось опять.

Поэтому в каждый конкретный момент решение принимается в очень мягком варианте, чтобы не раздражать. У меня такое ощущение.

– Продолжатся ли атаки ИГИЛ в России?

– Я надеюсь, продолжения не будет. Путин сказал в одном из своих выступлений, что у нас нет проблем с мусульманами, и по большому счету он прав. Не то чтобы совсем нет проблем – у нас есть проблемы с мусульманами, но они носят иной характер, чем проблемы Франции, Англии или США. На мусульманском Востоке историческая память – это очень сильный фактор. У европейцев он давно снивелирован, а там, где влияние традиций на развитие и жизнь общества велико, там историческая память сильна. Многие мои коллеги любят говорить, что Россия никогда не участвовала в крестовых походах, – это тоже есть, но не только. Россия исторически была для Ближнего Востока соседом, взаимопроникновение было достаточно сильным, и это оставило серьезный след.

– И все же исламские террористы из Таджикистана убили в Москве около 150 человек. Вряд ли это случайность?

– Мне кажется, что история с «Крокусом» – оппортунистический (атака в наиболее слабое место) разовый акт, который вряд ли будет мультиплицироваться на этой территории. У меня шальная мысль возникла, что это «тренировочный заезд». Нашли слабое уязвимое место и провели пробную акцию.

– Тогда какова настоящая цель?

– Франция, Олимпийские игры. Могу ошибаться, но есть такое внутреннее ощущение. Помимо того что террористические организации ищут возможность, смотрят, куда легче ударить, есть еще фактор исторической обиды, неприязни. У властей Франции серьезное противостояние с мусульманской общиной. В Бельгии то же самое. США – это вообще враг номер один. А в России у них нет мотивов, нет цели.

– Мы обошли стороной события в ростовском СИЗО. Там были и повязки с игиловскими надписями, и выкрики…

– Мое персональное мнение, что Ростов – это история внутри ФСИН. А символику они навязали для пущего наведения страха, показать, что не зря выступили. Достаточно посмотреть, как начался этот бунт и как его подавили. У заключенных были мобильные телефоны, пила, ножи, дубинки. А только что прошла проверка и отчитались, что это один из лучших СИЗО в системе ФСИН. Но там сидело в два раза больше человек, чем количество, на которое он рассчитан. Как в песне: «Все хорошо, прекрасная маркиза» – а потом и собака сдохла, и дом сгорел. Я думаю, это коррупционная история.

Возникновение и развитие международного терроризма

Андрей Зелтынь: «Историю международного терроризма мы ведем с конца XIX века, от распространения телеграфа и телефона. Благодаря новым средствам связи информация стала быстрее распространяться, в том числе информация о терактах. Во второй половине ХХ века американский политолог Дэвид Рапопорт сформулировал волновую теорию развития международного терроризма.

Первая волна – это анархический и левый терроризм, в период с конца XIX века до Первой мировой войны. В России это организации «Земля и воля», «Черный передел» и т. д. Вторая волна началась после Первой мировой и длилась до Второй мировой войны. Это так называемый национально-освободительный период террористической активности. Третья волна связана с «новыми левыми» – «Красные бригады» и пр.

С 1976 года начинается четвертая волна – религиозный терроризм. Не только исламский, но на фоне подъема экстремистской активности в исламе все остальные стали малозаметными.

Сейчас некоторые исследователи говорят о пятой волне – с 2014-го, когда ИГИЛ начало вести боевые действия против регулярных вооруженных сил. Прежде террористы подобным не занимались. Пятая волна тоже религиозная, но имеет другие формы: большие массы людей сталкиваются на поле боя, происходят захваты городов. Многие говорят, что она уже прекратилась, но я так не думаю».

* ИГИЛ (ИГ, «Исламское государство»), «Аль-Каида», «Вилаят Хорасан», «Братья-мусульмане» – террористические организации, запрещенные в России.