1
Ежегодно романы Ирвинга переиздаются многотысячными тиражами в десятках стран. Несмотря на то, что пишет он медленно, а потому каждую новую книгу приходится ждать годами, интерес к его прошлым работам не ослабевает. Россия в данном случае не исключение. Несколько месяцев назад в издательстве «Иностранка» вышло очередное переиздание его самого известного романа «Мир глазами Гарпа».
Сам Ирвинг не любит оценочной системы и говорит, что «Гарп» ничем не отличается от любой другой его книги; что среди его романов нет такого, которому он отдавал бы наибольшее предпочтение. «Если вам понравился один из моих романов, скорее всего, вы прочтете и остальные», — он так часто повторял эту фразу во время всевозможных интервью, что она стала чем-то вроде мантры.
Но это утверждение не совсем справедливо. Потребность в новой дозе возникает даже у тех, кто дочитывает его книги с трудом, закрывает с облегчением и обещает себе больше никогда к этому писателю не возвращаться. Проходит несколько месяцев, и вот самый строптивый читатель стоит у кассы книжного магазина и расплачивается за очередной роман.
Ирвинг умеет вызывать к жизни эмоции, без которых уже не обойтись, если однажды вы их пережили. Что-то вроде разрушительной страсти, как в старом фильме с Депардье и Фанни Ардан — герои ненавидят друг друга, но существовать порознь не могут.
2
Принцип работы над текстом, некогда предложенный Эрнестом Хемингуэем, сводится к одной фразе: «Убивайте своих любимых». Хемингуэй имел в виду всего лишь умение в случае необходимости отказаться от особо дорогих автору описаний, о беспощадном вымарывании длиннот и устранении ненужных персонажей еще на стадии черновика. Ирвингу чувство жалости не свойственно в принципе, а потому эту фразу он понимает буквально. Одна из главных его тем — болезненная привязанность людей друг к другу. Любовь у него сродни патологии. «Пока смерть не разлучит нас» — в его романах это не просто дежурный брачный обет, а начало интриги. Потому что рано или поздно автор как будто говорит нам: «О’кей, разлучила. Посмотрим, что будет дальше?»
Если у некоторых современных писателей смерть превращается в этакий аттракцион — только и ждешь, кто же следующий — то для Ирвинга важна не столько смерть, сколько ее предчувствие и последствия. Почти никогда она не наступает внезапно, а является замыкающим звеном своеобразной цепи. Судьба непрестанно посылает героям знаки, которые они, конечно же, игнорируют. Читатель часто впадает в ступор — смерть здесь слишком закономерна, слишком ожидаема, чтобы действительно наступить. В том-то все и дело. Вопреки законам логики, в романах Ирвинга самые ожидаемые события все равно случаются внезапно.
Практически от любой его книги поначалу складывается ощущение, что она была написана очень пожилым человеком. В двадцать шесть он уже писал как семидесятилетний старик: занудно, чересчур обстоятельно и с бесконечными повторами. Некоторые повторы касались даже не отдельно взятых наблюдений, а в виде целых сюжетных линий переносились из романа в роман. Иногда так и хочется сказать: «Мистер Ирвинг, эту историю мы уже слышали». Однако мистеру Ирвингу всегда было плевать на то, что мы там слышали. И в этом, казалось бы, явном недостатке скрывается одна из самых сильных его сторон.
Подробная манера изложения, повторы и нравоучения (порой начинает казаться, что автор, того и гляди, скатится в проповедь) — все это действует усыпляюще; в определенный момент перестаешь воспринимать происходящее всерьез, как однажды перестаешь прислушиваться к журчанию старческой речи. И вот тут-то подкрадывается правда, вот тут-то автор подмигивает нам со страниц: «Я же вас предупреждал». И ведь не поспоришь — действительно предупреждал.
3
Будь Ирвинг военным, он был бы одним из тех сумасшедших американских полковников, способных собрать бомбу из содержимого кухонного шкафчика собственной тещи. Он умудряется обнаружить саспенс там, где ему вроде бы неоткуда взяться. Так, например, показывая семейную идиллию в одной из глав «Мира глазами Гарпа», он внушает нам мысль о том, что случилось что-то непоправимое — на протяжении нескольких десятков страниц просто не упоминает имени одного из персонажей.
Поначалу мы вообще ничего не замечаем — все же хорошо. Потом вдруг до нас доходит — кое-кто пропал из поля зрения, и довольно давно. Как только эта мысль щелкает в мозгу, идиллия моментально рушится. Но Ирвинг не спешит уверять нас в том, что мы правы. Все продолжается, идет своим чередом. Только мы уже не можем обращать внимание ни на красоты загородного дома, ни на шум океанского прибоя, ни на праздные разговоры. И когда читатель оказывается взвинченным до предела, правда открывается в одной короткой фразе, в пришлом воспоминании, которое со всей очевидностью обнаружит пропажу.
Но в то время, как герои с потерей давно смирились, читатель ее только-только окончательно осознал.
Это еще одно интересное свойство «Гарпа». История, происходящая в книге, и история, которую переживает читатель, развиваются параллельно и лишь изредка пересекаются. Отсюда и саспенс — мы не то что повлиять на события не можем, нам их даже вовремя отследить не под силу. Нас не пускают внутрь, мы не успеваем туда попасть, потому что все время пытаемся догнать сюжет, но ничего не выходит. То приятное чувство, когда узнаешь некую правду раньше героев, не наступает. Потому что здесь ты все и всегда узнаешь в последнюю очередь. Не опомнишься от одного потрясения, как тут же случается что-то еще. Герои с этим справляются, читатель — нет. В книге проходят месяцы и годы, в нашей жизни — дни и часы. Обычно этот факт дает психологическую фору, вселяет читателю чувство превосходства над персонажами и над историей в целом. Но не в этот раз и не в этом романе. Ирвингу удается то, к чему стремится и на чем всегда буксует любая фантастика — он создает мир, к которому привычная логика неприменима; внутри сюжета заложена тайна гораздо более сложная, чем абстрактная тайна других миров.
В «Мире глазами Гарпа» иногда действительно хочется увидеть мир именно глазами Гарпа или хотя бы глазами Джона Ирвинга. Однако всю историю мы видим исключительно своим субъективным взглядом. Нам некуда и не за кого прятаться. У Гарпа есть семья. У Ирвинга есть персонажи. У нас же нет ничего, кроме книги в руках. Возможно, это вообще первый и единственный роман, где абсолютно обнаженным и беззащитным предстает не писатель, не герой, а читатель.
4
По большому счету, в своих тринадцати романах Ирвинг тринадцать раз пересказал историю собственной жизни, время от времени ее переиначивая. Почти все его герои — прозаики или же рано или поздно ими становятся; причем, иногда при абсолютно нелепых обстоятельствах, не имея к этому, казалось бы, даже минимальной склонности.
За подобную настойчивость, граничащую с назойливостью, критики нередко обвиняли Ирвинга в отсутствии фантазии и неспособности писать о чем-то, что не касается его самого напрямую. Возможно, доля правды в этом действительно есть. Юмор ситуации заключается еще и в том, что Ирвинг постоянно твердит, что его романы не автобиографичны; нередко нападает на коллег-литераторов, когда подлавливает кого-нибудь на использовании коллизий собственной жизни. Хотя даже беглое знакомство с биографией Джона Ирвинга доказывает, что довольно часто его работа с сюжетом сводится к замене некоторых имен с настоящих на выдуманные и дополнению реальных фактов вымышленными подробностями.
Но дело тут не в отсутствии воображения, а в бесконечной преданности Ирвинга собственному делу. Он так любит то, чем занят всю сознательную жизнь, что у него не возникает сомнений, что все люди делятся на две категории: писатели и те, кто хотели бы ими стать, но почему-то не смогли. У него не укладывается в голове, как вообще можно заниматься чем-то еще. Он сам не смог бы и, похоже, не представляет, как без этого обходятся другие. Отсюда его бесконечные персонажи-писатели и постоянная зарифмованность вымышленных сюжетов с собственной жизнью.
«Бог поможет мне, ведь то, что я должен сделать, кажется мне очень трудным», — говорит один из его героев. И это вполне укладывается в жизненное кредо самого Ирвинга. Он делает ровно то, что считает необходимым, ни на кого не оглядываясь, следуя однажды выбранным правилам. И, как истовый проповедник, никогда не уходит в сторону от выбранного направления. Неколебимость веры, строгое соответствие самостоятельно сформулированным законам, отстаивание правды в том виде, в каком он ее понимает и принимает. Подобная позиция действительно способна вызвать у окружающих раздражение, несогласие, категорическое неприятие, ведь чужая правда с нашей собственной совпадают крайне редко.
Но помните: даже если вы выбросили его роман в мусорную корзину или специально оставили в самолете, вы все равно на крючке у старого зануды, у настоящего писателя, как он сам любит себя называть, у коварного манипулятора и блестящего рассказчика. А если вы по-прежнему с ним не знакомы, то «Мир глазами Гарпа» для первого раза подходит идеально. Это действительно его лучшая книга, что бы он там ни говорил.
