Милитаризации не будет (будет борьба за мир)
30 марта Кристине Ламбрехт впервые посетила Вашингтон в статусе министра обороны Германии. Лейтмотивом визита, как несложно догадаться, стала ситуация на Украине, а также отношения с Россией. Но шла речь и о другом. «В этот критический момент Германия продемонстрировала потрясающие лидерские качества. Ваш канцлер принял смелые и исторические решения, касающиеся усиления немецкой армии», – заявил перед началом переговоров с Ламбрехт глава Пентагона Ллойд Остин.
Другая Германия: украинский кризис навсегда изменил политику Берлина
За предыдущий месяц в военной политике Германии действительно произошел, как говорят сами немцы, «исторический перелом». Берлин объявил о повышении расходов на оборону до 2% от ВВП и выделении дополнительных 100 млрд евро на перевооружение бундесвера. Было принято решение о поставках оружия на Украину – сначала легкого оборонительного, а затем встал вопрос и о тяжелом наступательном. В Словакию были отправлены 700 немецких военнослужащих вместе с системами ПВО «Пэтриот», а в Румынию – дополнительные силы люфтваффе. Германия пообещала ускорить формирование новых пехотных дивизий, предназначенных для участия в боевых действиях высокой интенсивности, а также заявила, что подразделения бундесвера станут основой создаваемых Евросоюзом сил быстрого реагирования.
Все это Ламбрехт обсуждала в Вашингтоне не только с Остином, но и с советником президента США по безопасности Джейком Салливаном. Выступила она и перед американскими экспертами, разъяснив им суть «исторического перелома»: «Германия всегда будет мирной силой, наша политика не станет милитаристской. Но понятно, что быть мирной силой сейчас означает нечто иное, чем 70, 30 или 10 лет назад. Или даже два месяц назад». Ллойд Остин во время переговоров с немецкой коллегой высказывался примерно в том же духе, уверяя, что Америка и Германия продолжат вместе бороться за мир, причем не только в Европе, но и в других регионах.
Министру обороны Германии Кристине Ламбрехт демонстрируют беспилотник Mikado. Нижняя Саксония, февраль 2022 года
DPA/TASSЗащитить мировой порядок
Всего за несколько недель Берлин сделал то, чего союзники, в первую очередь американцы, добивались от него много лет. США еще во времена Барака Обамы осознали ограниченность своих политических и военных возможностей. А заодно и то, что для сохранения глобального доминирования и победы в назревающей схватке с Китаем им нужны надежные и сильные союзники. Европейцы были главными кандидатами на эту роль, а Германия, в свою очередь, – на роль их предводителя, которому предстояло сплотить Евросоюз и «подтянуть» его до необходимого внешнеполитического и военного уровня.
Лидером Евросоюза Берлин фактически стал уже к началу прошлого десятилетия, хотя поначалу и чурался этого статуса, за что получил прозвище «нерешительный гегемон». К тому же Германия, в отличие от Британии и Франции, явно была на подъеме. Но одна проблема у немцев, с точки зрения США, все же была – это их «культура сдержанности» во внешней и оборонной политике, замешанная на историческом чувстве вины и обусловленном им пацифизме. Проблемой это было и для самой Германии. Она ощущала свою неполноценность, но поделать ничего не могла – «культура сдержанности» слишком сильно укоренилась и в политической элите, и, что важнее, в немецком обществе.
«Очень маловероятно, что Германия превратится в такого геополитического игрока, который нужен Соединенным Штатам», – писал в июне 2013-го немецкий политолог Ян Тихау. В подтверждение он приводил высказанные неделей ранее слова экс-министра иностранных дел Йошки Фишера: «Не ждите, что стратегическое лидерство будет исходить от Германии. Это проблема не только нынешней коалиции – ничего не изменится, даже если к власти придет оппозиция».
Внешняя политика кабинета Ангелы Меркель действительно отличалась повышенным пацифизмом, и в первую очередь благодаря лидеру свободных демократов Гидо Вестервелле, который в 2009 году возглавил немецкий МИД. «Культура военной сдержанности сейчас востребована как никогда, – говорил он в одном интервью. – Меня беспокоит, что существует мнение, будто военные интервенции можно проводить быстро, эффективно и «хирургично», то есть без гражданских жертв». Исходя из этих соображений, Германия в 2011 году отказалась поддержать военную операцию в Ливии, а двумя годами позже – планы США нанести удар по Сирии. Поговаривают, что в сентябре 2013-го, во время обсуждения операции против Дамаска, немцы своей нерешительностью настолько разъярили советника президента США Сьюзан Райс, что она назвала главу их делегации недипломатичным словом motherfucker.
Тем не менее прогноз Йошки Фишера по поводу оппозиции оказался неверным. После выборов 2013 года свободных демократов в правительстве сменила СДПГ, и обновленная коалиция, опасаясь, что «культура сдержанности» будет подрывать позиции Германии в западном сообществе, громко объявила о новом внешнеполитическом курсе. Теперь Берлин утверждал, что готов взять на себя «больше ответственности» в международных делах, а при необходимости – использовать военную силу. Повод показать, что слова с делом у них не расходятся, представился немцам практически сразу – начался украинский кризис.
Теоретической основой для новой внешней политики ФРГ стал опубликованный в конце 2013-го совместный доклад немецких и американских экспертов «Новая сила – новая ответственность». Почти что 50-страничный текст подробно разъяснял, зачем и почему Германии нужно взять на себя больше этой самой ответственности и активнее участвовать в международных делах. Главная причина – чтобы помочь США поддерживать мировой порядок и глобализацию, служащие основой процветания ФРГ. «Речь идет об адаптации и обновлении мирового порядка, но не о его перестройке, – говорилось в докладе. – И для его защиты Германия должна быть готова, если потребуется, применять военную силу». В числе главных вызовов существующему порядку в докладе были неявно, но вполне читаемо указаны Россия и Китай.
Немецкие солдаты загружают самоходные артиллерийские установки для транспортировки в Литву, 14 февраля 2022 года
Martin Meissner/AP/TASSПолный разрыв
В течение последних восьми лет Германия существенно нарастила оборонный бюджет, начала перевооружение бундесвера, скорректировала оборонные концепции, частично переориентировав их на подготовку к «большой войне». Кроме того, Берлин продвигал оборонную интеграцию Евросоюза, пытаясь сделать из него вторую, европейскую «опору» НАТО. Бундесвер все же отправился в Сирию, затем к границам России – в Литву, а в прошлом году фрегат Bayern впервые за долгие годы демонстрировал флаг у берегов Китая.
Параллельно этим процессам шла ползучая милитаризация немецкого общества: в публичных местах размещалась реклама службы в бундесвере, минобороны снимало пропагандистские фильмы о зарубежных операциях немецкой армии, в политической риторике постепенно становились привычными понятия «геополитика», «враг», «война». Однако полностью избавиться от «культуры сдержанности» у Берлина до самого недавнего времени не получалось. Он по-прежнему колебался, когда речь шла о применении военной силы, не желал рвать связи с Москвой, сохраняя к ней хоть и заметно ухудшившееся, но все же особое отношение, и однозначно был против поставок оружия Украине.
Но после 24 февраля немецкая политическая элита и значительная часть общества резко изменили отношение не только к России, но и к пацифизму, благо, что эти две темы были тесно связаны. Согласно результатам соцопроса, опубликованного недавно журналом Spiegel, после начала российской спецоперации 53% немцев пересмотрели свое отношение к пацифизму, а 49% – к повышению расходов на оборону. При этом, по данным Фонда Кёрбера, сторонники вмешательства Германии в международные кризисы впервые оказались в большинстве, причем в подавляющем – их доля среди жителей страны в марте выросла с 45% до 67%.
«Понятно, что пацифистские тенденции в рядах левых партий – от СДПГ до «Зеленых» и «Левой» – не исчезли в одночасье. Представители движения за мир и церквей тоже продолжают использовать пацифистскую риторику, – писал в начале марта один из видных представителей СвДП Карл-Хайнц Паке. – Но убедительность произошедшего исторического разворота во многом зависит от сохранения нового курса в долгосрочной перспективе. Нельзя допустить возрождения (безусловного) пацифизма». Историческим, по словам Паке, произошедший разворот стал в первую очередь для тех, кто пережил послевоенные десятилетия в Германии и наблюдал за «проникновением пацифизма в немецкое общество», далеко не всегда одобряя происходящее.
Какую роль играет Берлин в разыгрываемом вокруг Украины спектакле
Подобные мнения, так же как и призывы снять последние «барьеры в головах политиков», звучат сейчас достаточно часто. Как отмечает бывший главный редактор Handelsblatt, а ныне руководитель издания The Pioneer Габор Штейнгарт, «немецкая внешняя политика попала в прицел поджигателей войны», и главное, во что они метят, – это российско-германское историческое примирение и чувство вины немцев за нападение на СССР. Пока, правда, открыто столь радикально пересматривать отношение к истории никто не решается. И канцлер Олаф Шольц, выступая в бундестаге 27 февраля, обещал повышение оборонного бюджета и миллиарды на перевооружение, но при этом подчеркивал: примирение народов России и Германии было и остается важным моментом в общей истории двух стран.
Тем не менее подспудно ревизия восприятия исторического прошлого уже идет. Если внимательно присмотреться, то в накрывшей сейчас Германию волне антироссийских настроений можно заметить течения, в фокусе критики которых – левая идеология и советское наследие. СМИ проводят параллели между российской и советской армией – в негативном, разумеется, ключе. Методические рекомендации для проведения в немецких школах уроков по теме конфликта на Украине снабжаются изображениями надвигающейся на Киев военной техники с красными звездами на бортах. Консервативные политики предлагают отправить на переплавку памятник Эрнсту Тельману в Берлине и ругают современных левых за их нежелание принять «новую нормальность». Увязывание российской спецоперации с нападками на левых только на первый взгляд выглядит странно. Несмотря на то, что пацифизм глубоко проник во все немецкое общество, основными его носителями были и остаются левые партии, включая в том числе и часть социал-демократов. Они симпатизировали сначала СССР, а затем России и каждый год 8 мая отмечали День освобождения. Консерваторы же по поводу этой даты обычно либо отмалчивались, либо говорили, что праздновать нечего, особенно учитывая, что восточные немцы «подлинную свободу» получили гораздо позже 1945 года. Впрочем, бывшие граждане ГДР в последние недели тоже оказались под подозрением – из-за традиционно хорошего отношения к России и скепсиса по поводу порядков, царящих в ФРГ.
Немецкие пацифисты, по крайней мере те из них, кто не сменил свои взгляды, продолжают ходить на антивоенные демонстрации, составляют петиции, публикуют статьи в интернете и оппозиционной прессе. Только теперь обвинения там часто звучат в адрес обеих сторон – как западной, так и российской. Пацифистские установки, если верить различным соцопросам, по-прежнему сохраняют от четверти до трети немцев, но не исключено что все это уже уходящая натура. Конфликт на Украине оказался очень удобным поводом, чтобы разорвать связи не только с современной Россией, но и со всей советско- и российско-германской историей прошлых десятилетий, создав таким образом почву для новой немецкой внешней и оборонной политики. И вряд ли стоит ожидать, что те, кто давно этого желал, упустят такую возможность. К тому же к этому окончательному разрыву с прошлым Германию сейчас очень активно толкают извне – не только США, но также, например, Польша и Украина, подхватившие в последнее время риторику о насущной потребности немецкого лидерства и решительности.
