Почему в Китае возник энергокризис, и какие у него будут последствия

Дефицит леса привел к тому, что шахты в Китае не были похожи на свои европейские аналоги. Штольни, для которых необходимо делать подпорки из хорошего строевого леса, здесь скорее редкость. Зато широко распространены вертикальные шахты (по сути, большие ямы), а также добыча угля открытым способом, когда полезное ископаемое извлекается из карьера. В таких условиях возможна даже неквалифицированная, буквально «кустарная» работа – человек просто собирает уголь в корзину и на своем горбу вывозит его потребителю.

Удивительно, но такая «добыча» дедовским способом просуществовала до XXI века. Даже после начала экономических реформ и первых успехов китайских технологий значительная часть угля по-прежнему производилась при минимальном использовании оборудования и игнорировании какой-либо техники безопасности. Капитал старался сокращать издержки, а проще всего «резать косты» в Китае можно за счет того, что здесь наименее ценно, – человеческой жизни и здоровья. Десятилетиями уголь добывался в самых бедных и депрессивных районах, где на несколько сотен смертей в год никто не обращал особого внимания. К началу 2010-х общее число погибших при добыче угля (в основном на небольших кустарных шахтах) экспертами оценивалось в 250 тысяч человек, если считать с момента образования КНР (1949 год).

Даже там, где добычей угля занимались крупные компании, речь шла все о той же максимальной эксплуатации недр и человека с минимальными издержками. В одной только компании «Лунмэй» («Хэйлунцзянская угольная компания») шахтеров было больше, чем во всех странах Евросоюза, вместе взятых. При этом производство и продажа угля в КНР в значительной степени находились в рамках «теневой экономики», из-за чего установить, кто его добывает и куда сбывает, было практически невозможно. Но и такой уголь был жизненно необходим, потому что в Китае огромное население, разветвленная сеть мелкой полукустарной промышленности, отсутствует общенациональная система газификации и за исключением самых северных районов нигде нет центрального отопления.

В фильме 2009 года «Черные деньги» великого китайского режиссера-документалиста Ван Бина показан весь путь угля от его добычи в карьере во Внутренней Монголии до мелкооптового рынка в Пекине, где он продается водителем грузовика, который его и привез. Выглядит это все очень примитивно. Но нужно понимать, что питательной средой для китайского экономического чуда стала деятельность именно таких мелких предпринимателей, работавших на свой страх и риск без всяких социальных гарантий, страховок, техники безопасности и в ущерб долгосрочным задачам. Прежде всего экологии.

На пути к «экологической цивилизации»

Нельзя сказать, что китайское руководство не знало о проблемах, сопряженных с производством и потреблением угля. Однако долгое время, кроме показательных и ни к чему не ведущих акций типа закрытия наиболее «небезопасных» шахт, ничего не предпринималось. Но что тут можно было поделать? Закрытие шахт – верный путь к маргинализации городов и целых регионов даже в зажиточных западных странах. И уж тем более это так в Китае, где реальной альтернативы углю среди традиционных энергоносителей долгое время не существовало (в 2010 году на уголь приходилось до 80% всей энергогенерации), общенациональная система социальной поддержки находится на зачаточном уровне, и в то же время поддержание социальной стабильности и приемлемых темпов экономического роста являются приоритетными задачами. Даже когда Пекин старался принять жесткие меры, власти на местах смотрели на деятельность примитивных небольших шахт и электростанций сквозь пальцы.

В 2000-е годы тогдашнее руководство КНР во главе с Ху Цзиньтао фактически признало, что феноменальные темпы экономического роста были достигнуты ценой глубокого социального расслоения и деградации окружающей среды. В идеологический оборот были введены такие концепции, как «научное развитие» и «гармоничное общество», утверждающие, что устойчивость развития на основе сбалансированного сосуществования человека и природы должна стать неотъемлемой частью «социализма с китайской спецификой». Слова, впрочем, по большей части тогда так и остались словами. А с приходом нового руководства появились новые лозунги.

При Си Цзиньпине в 2012 году в ход пошли другие идеологемы, в том числе «экологическая цивилизация». Концептуальная рамка была дополнена десятком различных законов и деклараций, формулирующих требования к построению «зеленой» экономики. Пекин взял на себя определенные обязательства перед мировым сообществом, которое по мере увлечения «зеленой повесткой» все активнее и жестче критиковало КНР как главного производителя парниковых газов.

Отдельные достижения в сфере развития альтернативной энергетики и отказ от «грязного производства» вкупе с «эффектом голубого неба» над Пекином (на протяжении двух десятилетий город был почти постоянно окутан смогом) вызвали некоторое «головокружение от успехов», и в столице начали требовать более решительного сокращения угольного производства. Власти на местах, запуганные жесткой антикоррупционной кампанией Си Цзиньпина, не смели перечить, и разнарядки по сокращению добычи угля более-менее начали выполняться.

Этому способствовало и начавшееся в 2015-м снижение цен на уголь, вызванное его перепроизводством и падением спроса. С тех пор добыча угля сокращалась на 8–10% в год. А его доля в производстве электроэнергии опустилась до 55–65%. При этом потребление электричества в КНР, наоборот, только росло. Возникло противоречие, которое так некстати ударило по китайской экономике в юбилейный 2021-й – год столетия правящей Коммунистической партии.

Не дали стране угля

На Международном климатическом саммите в апреле Си Цзиньпин поддержал почин ведущих мировых держав достичь к середине века углеродной нейтральности. Причем он пообещал, что Китай сделает это в самые сжатые сроки – пик выброса парниковых газов ожидается в 2030 году, а в 2060-м страна производить их уже не будет. (Для сравнения: США планируют достичь углеродной нейтральности только к 2050 году, хотя системную работу по сокращению выбросов парниковых газов они начали уже давно.)

Выполняя указания амбициозного руководства, Государственный комитет по развитию и реформам КНР принял жесткую «дорожную карту» по сокращению выбросов углекислого газа, запустив новую волну закрытия угольных шахт. Однако к тому моменту конъюнктура цен на уголь существенно поменялась по сравнению с 2015–2020 годами, когда Китай последовательно сокращал его добычу.

С начала нынешнего года на фоне восстановления мировой экономики после пандемийных локдаунов подскочил спрос на энергоносители, и к сентябрю цена угля достигла рекордной отметки – $250 за тонну. Этому способствовал газовый кризис в Европе, заставивший из-за высоких цен на голубое топливо увеличить долю угля в энергогенерации. А тут еще из-за дождей в Индонезии, занимающей третье место в мире по добыче угля (после КНР и Индии), затопило шахты и возникли проблемы с доставкой продукции баржами по разлившимся рекам.

В общем, цена угля в Китае вслед за общемировыми котировками выросла, а доходы электростанций, формирующиеся по государственным тарифам, остались прежними, и они не смогли в нужных объемах закупать топливо. Руководство ряда регионов к концу августа получило предписание сократить энергопотребление, так как уровень производства в предыдущие месяцы превысил рекомендованную макроэкономическими ведомствами планку. Электростанции в таких провинциях прекратили работу, а возобновить ее не смогли из-за дефицита угля.

Уже в сентябре электричества стало не хватать настолько, что во многих городах ввели веерные отключения света, а работающие в энергоемких сферах предприятия остановились. Многие фабрики не работают до сих пор. На некоторых работники отправлены под расчет по домам – после нового года по лунному календарю (февраль 2022-го) фабрики начнут набирать новый персонал.

Далеко не главным, но весьма характерным слагаемым китайского энергетического кризиса стали проблемы с поставками импортного угля. Дело в том, что, хотя КНР и обладает третьими в мире по объему запасами угля (больше только у России и США) и лидирует в его фактической добыче, сконцентрирована эта добыча в трех северных провинциях (Шаньси, Шэньси и Внутренняя Монголия). Доставка угля в наиболее населенные восточные и южные регионы страны сопряжена с рядом трудностей. Поэтому для них важен экспорт – прежде всего из Австралии и Индонезии.

Австралия занимает пятое место в мире по объему добываемого угля (и первое место по производству угля на душу населения) и долгое время с большим основанием могла называться «сырьевым придатком Китая», чем, например, Россия. Порядка 70 млн тонн австралийского угля каждый год продавалось в КНР – это некритично, так как собственный объем добычи в Китае может достигать 4 млрд тонн, но существенно. Для сравнения: Россия поставляет в Китай угля в два раза меньше (32,8 млн в 2019 году, 29,4 млн в 2020-м). Важно, что Австралия поставляла особенно много коксующегося угля, необходимого для металлургического производства, – 35 млн тонн (Россия – лишь 1 млн тонн).

Проблемы начались в 2019 году. Австралийские политики сделали ряд резких заявлений по поводу ответственности КНР за распространение COVID-19 и политики Пекина в отношении Гонконга и уйгуров. В ответ китайская Компартия решила наказать Канберру, пустив в ход такие средства, как негласный запрет на импорт одних видов австралийской продукции и повышение пошлины на другие. Так, пошлина на импорт австралийского вина выросла до 212% от заявляемой стоимости. Что касается угля, то китайцы, ссылаясь на решения местных властей, просто не допускали его до растаможки в своих портах.

В результате осенью 2021-го на складах в Китае скопился 1 млн тонн угля. К тому моменту китайцы ввели полный запрет на импорт этого топлива из Австралии. Впрочем, уже ввезенный товар все-таки пригодился, поскольку в октябре перед лицом энергетического кризиса китайские власти забыли о политических обидах и начали растаможивать австралийский уголь. Тогда же задействованы были и другие довольно неожиданные меры – типа организации поставки казахстанского угля в юго-восточную китайскую провинцию Чжэцзян морем через российский порт Тамань.

Окончательно кризис преодолеть пока не удалось, но остроту проблемы сняли. Более того, нет сомнений, что Пекин использует сложившуюся ситуацию, чтобы претворить в жизнь ряд непопулярных решений и повысить контроль над структурой производства и потребления энергоносителей и электроэнергии.

Что дальше

В общем-то в основе китайского угольного кризиса лежит разбалансировка мировой экономики из-за череды локдаунов и постановка Пекином слишком амбициозных задач. Даже на фоне нынешней тяжелой ситуации делать далеко идущие выводы о неспособности Китая обеспечить себя углем не стоит. Тем более неуместными выглядят предположения о том, что сейчас для российской угольной индустрии в КНР откроются какие-то особые возможности.

Во-первых, наиболее простой путь выхода из кризиса очевиден – восстановление прежних объемов добычи угля в самом Китае, но на более высоком технологическом уровне. Плюс энергетикам наконец-то разрешили самостоятельно определять цены на свою продукцию, а не продавать ее по фиксированным тарифам. Да, установление с 15 октября рыночных цен на электричество приведет к росту цен на продукцию энергоемких отраслей (металлургия, производство цемента и удобрений) – в среднем на 10–15%. Однако, по сути, мы имеем дело с избавлением от рудиментов плановой экономики, которые еще в 1980-е, на заре реформ, провоцировали сильнейшие социально-экономические кризисы. Так или иначе, Китай способен справиться с тяжелой ситуацией самостоятельно, причем, вероятно, с наступлением весны кризис окончательно сойдет на нет, а в течение 2022–2023 годов цены на уголь вернутся к своим прежним значениям.

Во-вторых, объем поставок Россией угля в КНР уже сейчас близок к своему максимуму, который определяется не столько возможностями шахтеров, сколько возможностями транспортников, и поднять экспорт до тех объемов, которые выпадают у Китая из-за бойкота австралийских товаров, физически невозможно. Да, определенный рост на фоне высокого спроса в КНР наблюдается, но это просто капля в море китайского импорта – гораздо больше китайцы начали покупать… у США.

По итогам девяти месяцев 2021 года американские поставки угля увеличились на 870% и достигли объема 7,2 млн тонн. Теперь именно США – главный поставщик коксующегося угля (1,46 млн тонн) в Китай. Примечательно, что год назад американцы вообще не поставляли высококалорийный коксующийся уголь – самый привлекательный товар, ценность которого сохранится и после «зеленого перехода». Быстро переориентировать логистические цепочки помогли развитая портовая инфраструктура и удобство доставки товара через океан прямиком к главным потребителям угля в прибрежных китайских провинциях.

Так что России следует не столько гнаться за быстро меняющейся конъюнктурой рынка, сколько вкладываться в инфраструктуру, поскольку именно неразвитость портов на Дальнем Востоке и подъездных железнодорожных путей к ним тормозит экспорт не только угля, но и других востребованных на внешних рынках товаров (например, зерна и сои). При этом надо сделать так, чтобы Китай не стал монополистом в покупке того или иного вида продукции, иначе мы рискуем оказаться заложниками очередного «торгового шантажа», который по тем или иным причинам применит Пекин (как это случилось с российской мороженой рыбой или австралийским вином).

Объемы производства российских угольщиков составляют порядка 450 млн тонн продукции, из которых около 200 млн тонн идет на экспорт в 80 стран, включая Южную Корею, Японию, Тайвань и Вьетнам. Данное соотношение выглядит оптимальным.

Но это не значит, что Россия не извлечет выгоду из «зеленого перехода» Китая. Сделать это удастся за счет увеличения поставок природного газа. По прогнозам китайских властей, уже в ближайшие пять лет использование газа для производства энергии вырастет в полтора раза. Это, в свою очередь, увеличит спрос на него на 40–50% к 2025 году и на 100% к 2035-му.

И тут как нельзя кстати оказывается развитие газового экспорта в КНР, которым наша страна занимается давно и системно. Газ идет в Китай и по трубопроводам (по «Силе Сибири» через Благовещенск), и в виде сжиженного природного газа (продукция проекта «Ямал–СПГ»). По данным китайской таможни, именно российский газ сейчас самый дешевый для потребителей ($118,5 за тысячу кубометров). Для сравнения: Туркмения в начале 2021 года продавала КНР свой трубопроводный газ по $187, Казахстан – по $162, Узбекистан – по $151, а Мьянма – аж по $352.

Одновременно Россия готова развивать еще один газопроводный проект – «Сила Сибири-2» через территорию Монголии и еще один совместный проект в Ямало-Ненецком автономном округе «Арктик СПГ-2», в котором инвесторы из Китая уже купили 20-процентную долю. Получается, что, пока Австралия (в прошлом) и Америка (в настоящем) наращивали поставки в КНР «грязного» угля, Россия налаживала (и продолжает это делать) экспорт гораздо более экологичного природного газа. И это то, без чего Китай, еще недавно бывший великой угольной цивилизацией, не сможет обойтись в будущем.