Почему власти КНДР решили прекратить экономические реформы

Тут важно сделать одно уточнение. Большинство из тех, кто знаком с советским опытом, полагают, что в любой социалистической стране должны существовать жесткие ограничения на хождение валюты. Однако к Северной Корее это никогда не относилось. Местные власти стали снисходительно смотреть на валютные операции еще в 1970-е, а после 2002 года они были и вовсе де-факто легализованы. Доллары, евро и иены можно было вполне официально обменять в многочисленных киосках и банках по рыночному курсу.

В минувшем октябре имели место и другие перемены, помимо ограничения валютных операций. Были также выпущены новые правила работы рынков, которые кабинет министров утвердил 19 октября. Правила эти предусматривают заметное ужесточение контроля над рыночной торговлей и частным бизнесом.

В последние месяцы также прошли репрессивные кампании против тех владельцев частных предприятий, которые отказываются покупать недавно выпущенные облигации государственного займа в количествах, соответствующих уровню их дохода.

В общем, в последнее время северокорейское правительство, кажется, начало наступление на частный сектор в экономике. Ничего подобного этому наступлению мы не видели уже более 10 лет.

Частный сектор под государственной крышей

Вопреки широко распространенным представлениям о том, что Северная Корея – это «заповедник сталинизма», на практике она давно уже живет в условиях смешанной частно-государственной экономики. Доля частного сектора в ВВП оценивается разными специалистами в 25–50%. В отличие от Китая, изменения экономического уклада в КНДР почти не сопровождались пересмотром законодательства, так что практически все виды частной деятельности там по-прежнему формально считаются незаконными. Но на практике это законодательство по большей части игнорируется как населением, так и теми, кому положено следить за его исполнением.

Стихийная приватизация началась в Северной Корее еще в 1990-е. Поначалу речь шла о возрождении мелкой частной торговли и надомного производства, но весьма быстро в стране стали возникать и довольно крупные частные предприятия. В силу того, что легальное создание частного предприятия в КНДР невозможно, большинство этих предприятий работает под крышей государственных структур. Человек, имеющий желание и капитал для создания собственного предприятия, договаривается с каким-либо государственным предприятием, организацией или воинской частью, после чего создаваемая им столовая, компания автоперевозок, магазин, а то и небольшая угольная шахта формально регистрируется как «дочка» соответствующей госструктуры. На бумаге это предприятие принадлежит государству, но на самом деле – частное. От владельца требуется лишь делать регулярные взносы в бюджет той структуры, которая обеспечивает его бизнес формальной юридической «крышей».

Правительство долго не могло решить, что делать со стихийным ростом частного рынка, особенно в условиях жесточайшего экономического кризиса середины и конца 1990-х, когда экономика КНДР разваливалась и государственная система снабжения не могла отоваривать карточки (карточная система в Северной Корее еще с 1950-х носила всеобщий характер). Ким Чен Ир, отец нынешнего северокорейского руководителя, в 1994–2011 гг. то поддерживал рынок, то пытался с ним бороться, то просто закрывал глаза на происходящее.

Ким Чен Ын с самого своего прихода к власти в 2011 году занял совершенно иную позицию. Он сразу же взялся за экономические реформы.

Был проведен частичный перевод сельскохозяйственных кооперативов на бригадно-семейный подряд, что дало увеличение урожайности и снизило остроту продовольственной проблемы. В промышленности государственные предприятия получили очень большую автономию – фактически с 2014–2015 годов в КНДР действует «система двойных цен», весьма похожая на ту систему, что использовалась в Китае в первые годы реформ Дэн Сяопина. В рамках этой схемы государственные предприятия получают заведомо заниженный план. Продукцию, выпущенную в соответствии с этим планом, они должны реализовать по государственным ценам и только тем потребителям, которые предписаны планом. Всё то, что предприятия производят сверх плана, они могут продавать по рыночным ценам и тем, кому сочтут нужным, а полученную прибыль использовать на зарплаты, закупки оборудования и сырья, прочие производственные нужды.

Кроме этого, правительство и лично Ким Чен Ын в выступлениях и документах (закрытых, разумеется, но просочившихся по разным каналам во внешний мир) постоянно подчеркивали необходимость взаимодействия с частным капиталом. Результатом этого взаимодействия между государственным и частным сектором стал, например, строительный бум, который в 2012–2017 годах наблюдался в Пхеньяне и некоторых других крупных городах. Новые многоквартирные дома сейчас в основном строятся на деньги частных инвесторов, которые потом с прибылью реализуют жилье. Но при этом организацией строительства и решением вопросов землеотвода, инфраструктуры и проектирования по-прежнему занимается государственный партнер.

Политика Ким Чен Ына оказалась весьма успешной и привела к существенному экономическому росту, который в период 2012–2017 годов оценивался разными экспертами в 5–6%. Результаты этого роста были распределены неравномерно – Пхеньян сильно разбогател, в то время как ситуация в провинции улучшилась в куда меньшей степени. Тем не менее определенные плоды этого роста пожинало практически все население Северной Кореи, что, разумеется, позитивно сказывалось на рейтинге Ким Чен Ына.

Не до жиру – быть бы живу

Однако последние решения, направленные на расширение рыночных реформ, были приняты в конце 2016 года. Нельзя сказать, что после этого начался откат – государственные предприятия по-прежнему работали в рамках системы двойных цен, а частный сектор никто особо не беспокоил. Тем не менее дальнейшее расширение границ допустимого прекратилось.

Причины этих изменений были связаны в первую очередь с резким изменением внешнеполитической обстановки. В 2017 году КНДР провела успешные испытания термоядерного заряда и три запуска межконтинентальных баллистических ракет, теоретически способных поражать цели на всей территории Соединенных Штатов. Склонный к агрессивной риторике и угрожающим жестам Дональд Трамп воспринял это едва ли не как личный вызов. Ситуация начала быстро накаляться. Совет Безопасности ООН (по инициативе Вашингтона, но при активной поддержке Пекина) в 2016–2017 годах принял серию резолюций, фактически означавших начало экономической блокады Северной Кореи. Вдобавок какое-то время в 2017-м казалось, что между Соединенными Штатами и КНДР может начаться вооруженный конфликт – по крайней мере в тот момент по своей воинственности заявления Вашингтона не отличались от традиционно воинственной риторики Пхеньяна.

До войны дело все-таки не дошло. Напротив, на смену угрозам пришли улыбки и рукопожатия во время трех американо-северокорейских саммитов. Однако санкции, принятые Совбезом ООН в период обострения, никуда не делись. И из-за них любая торговля и иное экономическое сотрудничество с КНДР были практически невозможны.

А в этом году и без того непростую ситуацию в стране усугубила пандемия коронавируса. Северокорейское руководство вообще склонно к нервозной реакции на любые вспышки эпидемических заболеваний за пределами страны, но на этот раз карантинные меры приняли беспрецедентно жесткий характер. С февраля КНДР полностью изолировалась от внешнего мира, свернув в том числе и те экономические контакты, которые как-то уцелели в условиях санкций.

Сочетание последствий пандемии (точнее, жестких карантинных мер) и санкций привело к тому, что в последние два-три года и ВНП Северной Кореи сокращался, и уровень жизни населения падал. Понятно, что Пхеньяну в этой ситуации стало просто не до реформ. Однако похоже, что дело не только в конфронтации с США и пандемии: у попыток остановить продвижение реформ и повернуть их вспять есть и более глубокие причины.

Кому война, а кому мать родна

Весной 2018-го отношения Америки и Китая приняли форму открытой конфронтации. Их конфликт уже называют новой холодной войной, и похоже, что это противостояние растянется на многие годы, а то и десятилетия. Для Пхеньяна это исключительно важно.

В 2016–2017 годах Северная Корея, которая на протяжении многих десятилетий с изумительным дипломатическим мастерством играла на противоречиях великих держав, оказалась в ситуации, когда продолжение этой политики стало невозможным. Главные международные игроки выступили против Пхеньяна единым фронтом. И Китай, и США, и Россия, и Япония сошлись в том, что КНДР заслуживает санкций, поставив ее тем самым, прямо скажем, в непростое положение. Понятно, что никакие санкции не принудят Пхеньян отказаться от ядерного оружия, которое он считает главной гарантией своей безопасности. В КНДР хорошо усвоили уроки событий в Ираке, Афганистане и особенно в Ливии, руководство которой когда-то, поверив Западу, отказалось от ядерной программы. Тем не менее упорное нежелание Пхеньяна идти на уступки по ядерному вопросу означало, что страна оказывается ввергнутой в жесточайший экономический кризис.

Но все изменилось после начала американо-китайского противостояния. Пекин, до этого поддерживавший Вашингтон в его попытках загнать КНДР в угол, решил, что у него больше нет резонов этим заниматься. Разумеется, КНР, как одна из официально признанных ядерных держав, по-прежнему недовольна северокорейской ядерной программой. Однако в условиях жесткой конфронтации с США для Китая куда важнее сохранение стабильной Северной Кореи в качестве буферной зоны у своей границы. Сейчас Пекин не может допустить ни серьезного внутриполитического кризиса на Севере, ни тем более объединения Кореи под эгидой Сеула (а никаких других вариантов объединения в настоящее время не просматривается).

В этой связи Китай изменил отношение к Северной Корее и, судя по всему, возобновил экономическую помощь Пхеньяну. При этом КНР не хочет открыто нарушать суровые резолюции Совбеза ООН, которые сама и поддержала несколько лет назад, так что помощь предоставляется без особого шума, попросту говоря, нелегально.

Речь идет в основном о поставках продовольствия и жидкого топлива. О том, что Китай снабжает Северную Корею жидким топливом, о поставке которого официально не сообщается, свидетельствует динамика цен. Цены на жидкое топливо в КНДР давно уже формируются на рыночной основе. В последние месяцы наблюдается парадоксальная картина: хотя официальные поставки жидкого топлива сократились в 2019–2020 годах примерно в 15 раз, его цена осталась неизменной. Единственное объяснение этому – продолжение китайских поставок. Поскольку такие поставки в основном идут через трубопроводы, контролировать их объемы чрезвычайно сложно. Эти поставки означают, что даже самое серьезное ухудшение экономической ситуации в КНДР не приведет к голоду – такого поворота событий просто не допустят китайские спонсоры Пхеньяна, понимающие, что голодные люди склонны к бунтам.

Для Северной Кореи, однако, изменение в позиции Китая создает принципиально новую ситуацию. В Пхеньяне понимают, что сейчас Пекин заинтересован в сохранении статус-кво, что означает в первую очередь сохранение ныне существующего в КНДР режима. В этой связи у северокорейских властей неизбежно появляются сомнения в том, следует ли продолжать реформы.

Главная причина, по которой руководство КНДР их начало в 2012 году, была политической. Разрыв в уровне жизни и доходов между двумя Кореями огромен. Даже по северокорейским данным, которые просачиваются за рубеж, доход на душу населения на Севере примерно в 25 раз меньше, чем на Юге. Это серьезный вызов, угрожающий самому существованию КНДР, поскольку притяжение зажиточного (и, что важно, населенного единоплеменниками!) Юга слишком велико. Нечто подобное имело место в 1980-е в Германии – жители ГДР также с завистью смотрели на ФРГ и мечтали приобщиться к благам, доступным западным соседям.

Понятно, что объединение страны по восточногерманскому сценарию в планы северокорейского руководства не входит. Поэтому Ким Чен Ын полагал, что ради выживания его режима необходимо добиться высоких темпов экономического роста, позволяющих сократить гигантский разрыв с Югом. Однако сегодня у него меньше оснований беспокоиться по поводу внутриполитической стабильности, так как ее гарантом стал Китай. Пекин заинтересован в том, чтобы Ким Чен Ын (или кто-то из его родственников) и далее управлял страной, обеспечивая порядок в исключительно важной буферной зоне у китайских границ. В этой связи у северокорейского руководства появляется соблазн отказаться от реформ, поскольку они могут вызвать нежелательные побочные эффекты.

Не секрет, что реформы в конечном счете являются делом политически опасным. Хотя, в отличие от Китая, они в Северной Корее и не сопровождались политическими послаблениями, увеличение экономической независимости населения ведет к снижению возможностей государства контролировать граждан.

Появившиеся в последние месяцы сообщения о кампании против частного сектора могут отражать эту смену настроений в северокорейской правящей элите. Сейчас, когда очередной поворот геополитических игр великих держав привел к тому, что руководство КНДР может не опасаться внутренних беспорядков или серьезной экономической катастрофы (ни волнений, ни голода китайцы не допустят), у них появляется соблазн ничего не менять и жить так, как они жили на протяжении последних десятилетий.

Автор – профессор университета Кунмин (Сеул).