Авторы книги «Венедикт Ерофеев: посторонний» Олег Лекманов, Михаил Свердлов и Илья Симановский поговорили с множеством знавших писателя людей и постарались разгадать тайну его личности: почему он отказался от социальных благ, кого любил и о чем никогда не говорил вслух?
Рассказываем несколько историй из книги «Венедикт Ерофеев: посторонний» – об одном из самых удивительных советских писателей.
Феноменальная память
Изумительной памятью Ерофеев поражал окружающих с детства. Его сестра рассказывала, что дошкольник Венечка помнил наизусть надписи на каждой из 365 страниц домашнего отрывного календаря, а однокурсники по МГУ – что он может «единым духом перечислить все сорок колен Израилевых: Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его…» Однажды приятельница спросила Ерофеева, сколько он помнит стихотворений одного из своих любимых поэтов – Игоря Северянина.
«В тот раз он не ответил мне, но обещал подсчитать к следующему визиту. И слово свое сдержал. Оказалось, что он знал наизусть двести тридцать семь стихотворений Северянина». Частенько Ерофеев играл в игру: друзья зачитывали начало четверостишия того или иного поэта, а автор «Москвы–Петушков» по памяти легко его завершал. Это всех поражало, хотя, как вспоминает филолог Дина Магомедова, иногда Ерофеев мухлевал: если память подводила, он на ходу сочинял собственные строчки, выдавая их за подлинные.
Клуб студенток-самоубийц
В начале 1962 года 23‑летнего Венедикта Ерофеева выгнали из Владимирского пединститута (за спиной у него уже было отчисление из МГУ, а впереди – еще из нескольких вузов). Версий о том, что послужило причиной очередного исключения, было множество. Говорили, что Ерофеев организовал клуб студенток-самоубийц и являлся агентом черных демонических сил. Или, наоборот, что держал в тумбочке Библию и был заслан из семинарии, чтобы разлагать советское студенчество. Например, один из друзей Ерофеева вспоминал так: «Кто-то непрошенный сунулся в комнату, а Веня в него швырнул Библией. И вот увидели: Библия. Это ужасное дело было тогда. Пединститут. Идеологический вуз. И – Библия…» Когда Ерофеева отчислили, он пораженно записал в своем блокноте: «Запрещено не только навещать меня, но даже разговаривать со мной на улице. Всякий заговоривший подлежит немедленному исключению из ВГПИ».
Кому налил бы рюмку?
Долгие годы Ерофеев развлекался алкогольно-литературной игрой, представляя, сколько водки налил бы тому или иному писателю. «Ну, например, Астафьеву или Белову ни грамма бы не налил. А Распутину – грамм 150, – объяснял он в одном из интервью. – Юлиану Семенову я бы воды из унитаза немножко выделил, может быть». По словам друзей, каждое имя несли на суд Венедикта, и он торжественно оглашал приговор: «Ну, Битову я полстакана налью!» Владимиру Войновичу автор «Москвы–Петушков» налил бы рюмки «две или… четыре, он того стоит». А на вопрос, как Венедикт оценивает стихи Беллы Ахмадулиной, с которой впоследствии у него будут трогательно-нежные отношения, Ерофеев ответил: «Ахатовне я бы налил полный стакан!»
Трезвость и культура
Когда появилась поэма «Москва–Петушки», не могло быть и речи о ее официальной публикации – рукопись распространилась в самиздате. Первые печатные копии сделала знакомая Ерофеева машинистка Римма Выговская, причем Венедикт соглашался оставить ей тетрадку с «Петушками» только на одну ночь. «Венька говорит: «Я сяду и буду сидеть рядом!», я говорю: «Фиг-то! Если ты будешь сидеть рядом, я ничего не напечатаю». Всю ночь печатала, и в восемь утра раздался звонок в дверь. Этот гад Ерофеев пришел, отобрал у меня рукопись и все мое напечатанное. Но перед этим мы со Львом Андреевичем шестой экземпляр притырили». Интересно, что, по всей видимости, одна из сделанных именно тогда копий и попала за границу. Сперва Ерофеева опубликовали в Израиле, затем во Франции, Италии, Англии и еще добром десятке стран. И только в 1988 году, спустя почти двадцать лет после создания поэмы, она была выпущена на родине – в журнале «Трезвость и культура» под видом разоблачения ужасов алкоголизма.
Паспорт и японский зонтик
Долгое время Ерофеев жил без паспорта и прописки. Как говорила одна из его приятельниц, он был постоянно виноват перед властью: «Принадлежал к категории, близкой к «тунеядцам», почти не зарабатывал, часто терял документы, а с военным билетом дело принимало угрожающий оборот». Отсутствие паспорта, конечно, было огромной проблемой, которую писатель не раз безуспешно пытался решить. Но однажды ситуация, много лет казавшаяся безвыходной, разрешилась за один день. Подруга Ерофеева Ирина Делоне рассказывала так: «Я достала в «Березке» огромную бутылку какого-то сверхдефицитного заграничного джина или коньяка и, главное, невиданный тогда складной японский зонтик, и по наводке Вениных друзей мы с ним поехали в Павлово‑Посадское отделение милиции. Мои подарки буквально сразили начальника паспортного стола, и он в течение одного (!) дня (фотокарточки мы предусмотрительно захватили с собой) выписал Ерофееву настоящий паспорт гражданина Советского Союза!»
Пропавший «Шестакович»
Загадочная история связана с романом Ерофеева «Шестакович». По словам самого автора, он был написан за одну неделю («Я его неделю писал и ржал. И я даже боялся, что соседи на меня пожалуются»), но украден у спящего Венечки в электричке вместе с тремя бутылками вина. Некоторые друзья Венедикта были уверены, что «Шестакович» – это мистификация, которую автор запустил, чтобы таким необычным способом пополнить свою библиографию. Некоторые утверждали, что роман все-таки существовал. А поэт и художник Слава Лен уже после смерти Ерофеева заявил, что рукопись все это время лежала у него дома, и даже опубликовал фрагмент из «Шестаковича», который большинство литературоведов сочли все-таки не ерофеевской прозой.
Вонзили мне шило в самое горло
На 47‑м году жизни у Ерофеева обнаружили рак горла. По словам писателя, во время операции по удалению опухоли наркоз почти не действовал. «Я спросил: как ты? а он – он не мог говорить – написал на листе бумаги число, когда делали операцию, и нарисовал череп с костями», – рассказывал Марк Гринберг. Как тут не вспомнить последнюю главу ерофеевской поэмы «Москва–Петушки», написанную за многие годы до этого? «Они вонзили мне свое шило в самое горло. Я не знал, что есть на свете такая боль». Вскоре знаменитого уже чуть ли не на весь мир Ерофеева пригласили лечиться в Париж и обещали восстановить голос, но советские чиновники запретили автору «Москвы–Петушков» выезжать за границу. «Объявили, что в 63‑м году у меня был четырехмесячный перерыв в работе, поэтому выпустить во Францию не имеют никакой возможности, – говорил Ерофеев в интервью. – Я обалдел. Шла бы речь о какой-нибудь туристической поездке – но ссылаться на перерыв в работе 23‑летней давности, когда человек нуждается в онкологической помощи, – вот тут уже… Умру, но никогда не пойму этих скотов…» Спустя три года понадобилась еще одна операция, а в 1990 году – 11 мая в 7.45 утра – Венедикт Ерофеев умер в Онкологическом центре в окружении близких.
