«Китайская грамота» и русская торговля
Русским купцам разрешили торговать в Китае ровно 400 лет назад. Произошло это в сентябре 1618‑го, когда в Пекин добралась первая официальная дипломатическая миссия из России. Оттуда томский казак Иван Петлин доставил в Москву указ императора Чжу Ицзюня с дозволением нашим торговцам приезжать в Поднебесную.
Но в ту пору в столице России не нашлось знатоков китайских иероглифов, документ из Пекина несколько десятилетий пролежал непереведенным в архивах Посольского приказа. Этот казус породил идиому «китайская грамота», которой обозначают что-то совершенно непонятное. На словах первый вернувшийся из Пекина русский пояснил, что «по своей вере китайский царь ни сам из государства не выезжает, ни послов своих и торговых людей не выпущает». Действительно, китайцы той эпохи считали себя единственной цивилизацией среди варваров, а огромный китайский рынок был самодостаточен.
Зато китайские товары – прежде всего шелк – были востребованы во всем мире. В России его называли «камкой», и производное от этого подзабытого сегодня слова до сих пор украшает карту нашей страны. Полуостров Камчатка получил свое имя в честь первооткрывателя – сибирского казака Ивана Камчатого, прозванного так из-за приметной «камчатой» (из китайского шелка) рубахи.
Интерес к торговле с Китаем подогревали и европейские купцы, особенно англичане. В 1617 году, узнав об отправке русских посланников в Пекин, английский посол Джон Мерик в Москве буквально осаждал бояр, пытаясь выяснить перспективы транзитной торговли с Китаем через Россию. Настырного британца отбрил боярин Федор Шереметев, объяснив, что «Китайское государство невелико, около всево ево стена в один кирпич, а подлинно ж неведомо…»
Интерес к торговле с Китаем у Москвы был велик, несмотря даже на тысячи верст сибирского бездорожья, разделявшего центры обоих государств. Сложности логистики были таковы, что лишь в 1652‑м царь Алексей Михайлович снарядил в Китай первую большую торгово‑дипломатическую миссию. Ее глава Федор Байков для будущей русско-китайской коммерции получил наличными огромную по тем временам сумму – 50 тыс. руб. В 1653 году из Тобольска в Пекин отправился первый русский торговый караван. Он вез сибирскую пушнину и юфть – бычьи кожи, обработанные тюленьим жиром и березовым дегтем.
В Пекине эти товары были успешно распроданы. Обратно караван Байкова доставил в основном «камки» и небольшое количество разнообразных лекарственных трав. Китайская традиционная медицина уже тогда через среднеазиатских купцов пользовалась авторитетом на Руси. Примечательно, что среди лекарств в описи каравана фигурирует и примерно 30 кг «травы чай».
Выгода прямой торговли с Китаем была очевидна. Но сложности логистики и политические проблемы – на Амуре шла настоящая война казаков‑первопроходцев с маньчжурами – не позволили наладить регулярное движение казенных караванов. Следующий тронулся в путь лишь в 1668 году. Нам полностью известна его бухгалтерия – вывезя в Китай товаров на 4540 руб., караван доставил в Россию китайских шелков и прочих ценностей на 18700 руб. Оценив столь наглядную прибыль, государство 3 сентября 1672 года запретило под угрозой конфискации имущества любую торговлю с китайцами вне казенных караванов.
Разворот мехового экспорта на Восток
Большую часть XVII века главным источником пополнения российской казны служила государственная монополия на торговлю пушниной с Западной Европой. Добытые к востоку от Урала соболя и лисицы в качестве экспортного товара с успехом заменяли былой России современные нефть и газ.
Однако к концу столетия русский меховой экспорт на Запад начал падать. Во‑первых, европейские мануфактуры научились массово производить качественные шерстяные ткани, а во‑вторых, в Западную Европу были налажены поставки пушнины из Канады. Канадский бобр стал конкурентом сибирского меха.
России срочно требовалось найти новый рынок сбыта. Им стал Китай. По сути, мех был единственным товаром, который в ту пору не производился в Китае. Спросу способствовало и то, что как раз тогда китайцев завоевали маньчжуры, чья родина отличалась суровыми зимами. Мех для новых властителей Китая был не только статусным, но и жизненно необходимым товаром.
Ради мехового экспорта царь Алексей Михайлович отказался от войны с маньчжурами за земли по берегам Амура. Эта территория была уже освоена сибирскими казаками, довольно успешно отбивавшимися от наступления войск маньчжуро-китайской империи Цин. Но на Амуре не было серьезного «соболиного сбору». Основные центры добычи самого ценного меха той эпохи располагались севернее, на просторах современных Якутии и Магаданской области.
По этой причине Москва отказалась от соперничества с Пекином за Приамурье, уступив эти земли по Нерчинскому договору 1689 года (территории на северном берегу Амура войдут в состав России лишь через полтора столетия). Русские дипломаты добились включения в Нерчинский договор такого пункта: «Людем с проезжими грамотами приезжати и отъезжати до обоих государств добровольно и покупать и продавать, что им надобно, да повелено будет».
Эпоха казенных караванов с «китайкой»
Только за первое десятилетие XVIII века четыре государственных каравана, отправленных из Сибири в Пекин, принесли прибыли почти на 420 тыс. руб., плюс еще более 100 тыс. пошлин с частных торговцев, примыкавших к казенным караванам. Один лишь караван, вернувшийся из Китая в 1709‑м, вывезя из России товаров на 184 тыс. руб., в итоге получил чистую прибыль на 270 тыс.
В разгар Северной войны каждый вернувшийся из Пекина караван позволял формировать до пяти новых пехотных полков. Стремясь контролировать торговлю с Китаем и максимизировать прибыль, Петр I предпринял беспрецедентные меры, чтобы не допускать к этой коммерции лиц без «проезжих грамот», то есть без государственных разрешений. Сибирских воевод по его приказу обложили драконовскими штрафами – по 1000 руб. за каждого русского подданного, уличенного в нелегальной торговле с китайцами.
Ценнейшие виды пушнины – соболь и чернобурка – были объявлены «заповедными товарами», их запасы надлежало сдавать в казну по твердо установленным ценам. Вскоре к этой госмонополии присоединят и «камчатских бобров», то есть мех каланов, оказавшийся крайне востребованным на китайском рынке.
Помимо сибирских мехов, составлявших около 70% русского экспорта в Китай, казенные караваны везли в Пекин западноевропейские зеркала и моржовую кость. Обратно вывозили в основном шелк и хлопковые ткани, благодаря чему в русском языке появилось слово «китайка».
«На границах ради купечества взберется удобное место…»
Власти империи Цин, понимая заинтересованность России в торговле, не раз пытались использовать ее как средство политического давления, периодически под разными предлогами препятствуя пропуску караванов. К тому же маньчжуров, правивших в закрытом от мира Китае, смущало частое появление в Пекине внушительного числа русских торговцев – с каждым караваном их приходило несколько сотен.
В итоге в 1727‑м, после инициированного маньчжурами пятилетнего перерыва в караванной торговле, стороны договорились, что помимо караванов Россия и Китай будут вести и пограничную торговлю. «На границах ради купечества взберется удобное место и оградится оградою…», – гласил новый договор.
В следующем году солдаты Якутского полка построили на границе с империей Цин (ныне граница Бурятии и Монголии) торговую слободу, получившую монгольское имя Кяхта. Рядом китайцы построили купеческий поселок Маймачен – в переводе «Торговый город». На следующие полтора столетия именно «кяхтинский торг» станет центром всей русско-китайской коммерции. Уже к середине XVIII века в общем объеме внешнеторгового оборота России на долю Кяхты приходилось 8–10%.
В 1757 году империя Цин окончательно замыкается от мира. По указу императора Хунли из страны выдворят всех иностранных купцов, сохранив лишь два внешнеторговых центра – порт Кантон (Гуанчжоу) на юге и Кяхту-Маймачен на севере. В 1758‑м Пекин посетит последний казенный караван из России, после чего коммерция из Поднебесной окончательно перейдет в Кяхту.
Радикальные изменения затронут и организацию торговли. Указ Екатерины II в августе 1762‑го отменит госмонополию: «Китайский караван отдать в вольную торговлю и позволить всем, кто бы ни пожелал, на границе торговать с платежом пошлин… И для такого ныне вольнаго в Китай торга прежде учиненные запрещения отставить и всеми товарами торги производить невозбранно».
Свободный торг с Китаем в Кяхте облагался пошлинами – наши купцы отдавали в казну 23% от стоимости закупленных товаров и 18% от продажной цены экспортируемых. От пошлин освобождались транзитные европейские товары (т. к. с них уже была взята пошлина на западной границе России), а также наиболее необходимая в нашей стране продукция Китая – хлопок и шелк-сырец.
Единственными товарами, которые было запрещено продавать китайцам, стали оружие и драгметаллы. Китай тогда был не только самым населенным, но и богатейшим государством мира. Весь XVIII век он в обмен на шелка, чай и фарфор получал от западноевропейских купцов значительную долю всего обращавшегося на планете серебра, добывавшегося тогда главным образом в испанских колониях Южной Америки.
Российские же власти в целях приумножения в стране запасов драгметаллов запретили оплачивать китайские товары монетой – их полагалось обменивать на меха или иную продукцию.
Мамонт и белка для китайского рынка
Уже через десятилетие «вольнаго торга» Кяхта обогнала по оборотам торговлю Астрахани, которая на протяжении двух веков была главным центром русской коммерции с Востоком. За вторую половину XVIII века торговля России с Китаем выросла в 16 раз – с 533 тыс. руб. до более чем 8 млн. К концу века торговля с китайцами превышала 60% всей азиатской торговли нашей страны.
70–75% русского экспорта в Китай составляла пушнина. В Поднебесную шла главным образом дешевая белка, но в огромных количествах. В 1768–1785 годах в Кяхте ежегодно продавалось от 2 до 4 млн шкурок. В 1781‑м был поставлен рекорд: китайцы купили 6 млн шкурок белок, оплатив их серебром. Второе место занимал горностай, его в Кяхте китайцы ежегодно закупали от 140 до 400 тыс. шкурок. Очень высоко ценился соболь – на исходе XVIII века в Кяхте продавалось от 6 до 16 тыс. соболиных шкур ежегодно.
Даже Российско-американская компания осваивала Аляску ради поставки мехов на китайский рынок. Добытые на Алеутских островах и приполярном побережье Америки меха каланов, морских котиков и песцов продавались китайцам в Кяхте, на севере Поднебесной, или в Кантоне. Там одна шкурка «морского бобра»-калана в начале XIX века стоила 100 руб. серебром.
Весь XVIII и первую половину XIX века Россия служила для Китая источником еще одного крайне необычного товара. Ежегодно в Поднебесную через Кяхту продавалось несколько сотен пудов мамонтовых бивней. Центром их «добычи» в ту пору был приполярный Жиганск, острог на севере Якутии. Один пуд мамонтовой кости стоил, как десяток крестьянских лошадей, а объемы продаж ископаемого товара в Китай были таковы, что ученые Поднебесной считали мамонта живым обитателем Сибири.
Китайцы знали, что туши и кости мамонтов находят в земле. Из этого они делали «логичный» вывод – мамонт похож на огромного крота. «Далеко на севере, в стране русских, близ Ледяного моря, имеются кроты величиною со слона. Они живут в земле и умирают, едва лишь коснется их дуновение воздуха или луч солнца… Мясо этих животных холодно, как лед. Оно целебно для больных лихорадкой. Зубы их сходны с бивнями слонов. Уроженцы севера делают из них миски, гребни, рукоятки для ножей…», – говорится в энциклопедии китайского императора Канси.
Китайская экзотика для России
Китай тоже был поставщиком различной экзотики на русский рынок – от целебных трав вроде ревеня до драгоценных камней. Китайский ревень, трава из семейства гречишных, считался в Западной Европе почти панацеей. И Российская империя с большой выгодой контролировала транзит популярной травы, закупая ее у китайских купцов по 5–6 руб. за пуд и продавая на биржах Англии и Голландии в 50 раз дороже.
Благодаря Петру I в Россию перекочевала европейская мода на Китай, во дворцах русских монархов и вельмож появились «фарфоровые комнаты» и «лаковые кабинеты», оформленные в китайском стиле. Для них в Поднебесной закупали дорогостоящие украшения. Со времен царицы Анны Иоанновны в Китае заказывались шелка, которые на берегах Янцзы по доставленным из Петербурга эскизам украшали двуглавыми орлами и прочей российской символикой.
Даже центральным элементом Большой императорской короны, созданной для коронации Екатерины II и позднее возлагавшейся на всех российских царей, стал драгоценный камень, купленный в Китае, – огромный ярко-алый лал, родственник рубина. Его в XVII веке приобрел в Пекине один из первых русских посланников, заплатив 2672 рубля – в Москве тогда за эти деньги можно было купить почти три сотни жилых домов.
Впрочем, главной китайской экзотикой для русского рынка два-три столетия назад был чай. На протяжении XVIII века он из лекарственного средства, продававшегося исключительно в аптеках, постепенно становился модным напитком.
Если в 1749 году Россия закупила в Китае чая на 4 тыс. руб., то в 1792‑м – уже на 399 тыс. К концу столетия чай прочно вошел в обиход высших слоев общества. В начале царствования Александра I самые дорогие сорта китайского чая стоили в Петербурге 10–12 руб. за фунт, примерно как две-три коровы. По воспоминаниям приближенных, сам Александр I ежедневно с утра «кушал чай, всегда зеленый, с густыми сливками…»
Господство китайского чая и русского ситца
XIX век стал эпохой завоевания российского рынка чаем. С 1 января 1822 года его разрешили продавать не в аптеках, а в трактирах и ресторанах в качестве тонизирующего напитка. Любопытно, что в первое десятилетие свободной чайной торговли этот напиток дозволялось продавать только до полудня.
К середине столетия чайная мода охватывает все крупные города европейской части России. В 1842‑м в нашу страну ввезено 2,5 тыс. тонн «китайских листьев». В том году только в Москве было более 200 чайных трактиров, в которых выпивалось 82 тонны чая на сумму более 515 тыс. руб. серебром.
В первой половине XIX века главным предметом импорта становится не шелк, а чай. Структура экспорта также меняется. Меха, добытые охотой, уступают место продуктам сельхозпроизводства – каракулю и мерлушке. Растет и доля фабричных тканей, как шерстяных, поставлявшихся транзитом из Европы, так и отечественного ситца. Если раньше «китайкой» именовали импортированную из Китая хлопчатобумажную ткань, то в XIX веке, по мере развития ткацких фабрик Центральной России, так стали называть русские ситцы и прочие ткани, продававшиеся в Китай.
К середине позапрошлого века в Поднебесную уходит уже 47% всего российского экспорта мануфактурных и фабричных товаров. На Западе наша промышленность не могла конкурировать с европейской, зато на рынках Азии была востребована. К 1853 году 68% русского экспорта в Китай составляли «мануфактурные товары» и только 5% «мягкая рухлядь» – пушнина.
Изменениям в русско-китайской торговле способствовала и отмена Александром II в 1855‑м запрета на покупку товаров из Поднебесной за деньги. Вскоре новые договоры Петербурга с Пекином не только подарили нам Приамурье и Приморье, но и открыли для русского купечества возможность торговать во всех городах и портах Китая.
«А теплую водицу чай назло нам выдумал Китай…»
К середине XIX столетия доля китайского чая в стоимости всего российского импорта достигла 8%. И вплоть до начала XX века объемы закупок чая удваивались каждое десятилетие.
Чай из британских колоний появится на российском рынке лишь незадолго до революции – вплоть до 1917 года более 90% заваренных в России листьев было выращено в Китае. При этом до 30% стоимости чая на русском рынке составляли таможенные пошлины, ставшие важным источником пополнения казны. Чайные пошлины хотя и значительно уступали акцизам на водку, но вполне соответствовали доходам от акцизов на табак и сахар.
Столь бурное распространение привычки к напитку нравилось не всем. Противником чая был один из самых почитаемых православных святых Серафим Саровский. «Сколь возможно, удерживай и от чаю», – гласило одно из его нравоучений. В среде «славянофильского» дворянства были популярны стихи тверского помещика и публициста Александра Бакунина, отца известного анархиста: «А теплую водицу чай назло нам выдумал Китай…»
В 1874 году вышла брошюра «Чай и вред его для телесного здоровья, умственный, нравственный и экономический». На ее страницах всячески осуждался «иноземный напиток из Китая, который может разорить народ из-за своей дороговизны», а также является причиной бессонницы и «способен довести до эпилепсии». Дольше всех от чая воздерживались старообрядцы, в словаре Даля есть даже ряд их античайных поговорок, например: «Кто пьет чай, тот спасения не чай». Но к началу XX века и ревнители старой веры не устояли перед китайским напитком.
Чайная «цусима»
Экономическая основа античайных настроений становится понятной, если посмотреть, сколь огромные суммы уходили из России в оплату за чай. К концу XIX века чай из Китая составлял 5,7% стоимости всего русского импорта. Для сравнения: ввоз всех машин за тот же период – 12% стоимости импорта. То есть на покупку всего промышленного оборудования и всех механизмов Россия тратила лишь в два раза больше, чем на закупку чая.
Сам Китай в то время политически был ничтожен, его земли почти открыто делили на зоны влияния разные государства. Однако его экономика все равно играла заметную роль в международной торговле.
Господство китайского чая на русском рынке и повальное увлечение подданных Российской империи этим напитком привели к дисбалансу торговли. По статистике 1894 года, стоимость китайских товаров, проданных в Россию, ровно в 10 раз превышала стоимость российской продукции, купленной китайцами. Выправить дисбаланс не помогли даже поставки в Китай керосина, до Русско-японской войны успешно конкурировавшего с нефтепродуктами из США.
Пик чайного импорта пришелся на 1907 год, когда из Китая привезли почти 90 тыс. тонн чая. В следующее десятилетие русскими коммерсантами закупалось в Китае 70–80 тыс. тонн ежегодно. В 1913‑м в Россию поступило 75,8 тыс. тонн чая на сумму 216,7 млн руб. Это в полтора раза больше, чем было потрачено в том году на образование в Российской империи – от приходских школ до университетов.
И это данные только по легально растаможенному чаю. По оценкам специалистов тех лет, вместе с контрабандными поставками Россия потратила в 1913 году на покупку «китайских листьев» более 300 млн рублей – на эту сумму тогда можно было построить дюжину линкоров или проложить половину Транссиба.
При этом столь внушительные закупки чая не делали Россию важнейшим экономическим партнером Пекина. К началу XX века наша доля во внешней торговле Китая составляла чуть более 4%, в полтора раза уступая даже Японии, лишь незадолго до того вынырнувшей из самоизоляции. Попытки С. Ю. Витте посредством КВЖД и Русско-Китайского банка активнее проникнуть на рынки Поднебесной разбились о поражение в Русско-японской войне.
У нас и ныне помнят обидный разгром русского флота в 1905 году. Но почти никто не знает, что в те времена Россия ежегодно тратила на покупку чая сумму, превышавшую стоимость всех броненосцев, погибших у Цусимы.
