Константин Гольденцвайг заслуженно стал самым известным российским журналистом – его стремительно уволили с НТВ по доносу добровольных осведомителей. Вина Гольденцвайга заключалась в том, что он дал интервью немецкому каналу ZDF во время саммита «семерки», на котором Россия не просто отсутствовала, но окончательно оформилась в статусе изгоя. Интервью было довольно невинным по сути – претензии возникли к лексике. Разговаривая с немцами, корреспондент самого одиозного российского канала (не считая, конечно, Lifenews) назвал Путина «циничным», а надо было «прагматичным». Он назвал русский режим «авторитарным», а надо было «жестким» – это любимое слово нынешних придворных интерпретаторов. Он сравнил его с поздним брежневизмом, а надо было с эпохой Александра III. Суть одна, но звучит красивее.
Гольденцвайга многие сегодня ругают – мол, предатель (у нас любят это слово, и травля любого проштрафившегося позволяет ощутить теплое единение стада; других-то скреп нет, вся идеология сводится к изоляционизму и, по возможности, уничтожению максимального числа своих и чужих). Другие недовольны тем, что он слишком долго терпел, хотя все понимал. Телеканал НТВ, решив максимально усложнить бывшему сотруднику трудоустройство за рубежом, выложил на сайте самые верноподданические и спекулятивные фрагменты его репортажей из разных точек Европы. Сам Гольденцвайг назвал этот жест изящной подлостью, а на вопрос «Немецкой волны» о том, зачем он так долго терпел, сказал, что он ведь извинился за участие в общем пропагандистском безумии. На это так и тянет ответить цитатой из любимого филолога: «Вы извинились, но вас еще не извинили», и вообще изумительна эта русская способность восхищаться человеком, которому вдруг надоело делать гадости. Другим-то не надоедает, хочется еще и еще! У нас и Онегина многие восторженные училки объявляют светочем только потому, что он пресытился праздностью и флиртами, а остальные вон до гроба скользят по жизни, как по бальному паркету, хотя ни трудолюбия, ни нравственности у Онегина в разочарованном состоянии не прибавилось. Но я не хочу язвить по поводу Гольденцвайга. Я хочу лишь без осуждения и похвалы предупредить его коллег, которых, уверен, будет теперь немало: не так все это просто, ребята. Есть несколько научных, строгих, даже, пожалуй, жестких истин, которые надо помнить.
Константин написал в посте о прощании с НТВ: сделки с совестью хороши тем, что их можно расторгнуть. Все-таки они там на родном канале совершенно утратили чувство языка, даже если оно у них когда-то было. Ведь если вы расторгли сделку с совестью, это означает, что вы теперь с ней окончательно врозь, она отдельно, а вы сами по себе. Не будем, впрочем, придираться к словам, напомним лишь, что за расторжение всякой сделки приходится платить. Сделки с совестью заключаются обычно без юриста (хотя по нынешним временам такая должность была бы востребована): у дьявола при покупке или аренде души свои условия. Служа злу, любой человек ощущает его мощную энергетическую подпитку. Все наслаждения становятся острей, все препятствия – преодолимей, а подлость с сознанием подлости, с ощущением безоговорочного переступания морального барьера – что, собственно, и составляет суть фашизма – приводит в своеобразный экстаз падения. Многие по ошибке принимают его за вдохновение: Селин, Гамсун, Лимонов, подобно «проклятым поэтам» раннего модерна, не просто так симпатизировали фашизму и восхищались его эстетикой. Проблема в том, что человек, попытавшийся соскочить с иглы дьявола, испытывает куда более страшную ломку, чем обычный наркоман.
Психологическое состояние Гольденцвайга, думаю, ужасно и будет еще хуже, прежде чем наконец сквозь кошмар обсессии проступит блаженство освобождения. Расставание со злом чревато физической слабостью, ведь исчезнет многолетняя подпитка! Посмотрите на лица корреспондентов федеральных каналов, на лицо самого Гольденцвайга в подборке его прошлых роликов: вы увидите гнуснейшее наслажденьице, полное сознание своего падения и часто сопутствующую ему глумливость. Не следует думать, что в этих мрачных ощущениях можно найти источник нового знания и особой творческой силы. Дьявол – великий обманщик, внушенные им экстазы бесплодны, что и доказывается поздними текстами тех же Селина и Лимонова; но эмоции это сильные, что скрывать, и обходиться без них будущим перебежчикам будет куда труднее, чем без федеральных гонораров. У оппозиции, к счастью, нет ни финансовой, ни эмоциональной «иглы»: в западные печеньки не верят даже телезрители, а никакого экстаза и самолюбования из суровой правды и повседневных унижений не извлечет даже законченный мазохист.
Есть в русской литературе один поистине трагический пример, когда буквальная сделка со столь же буквальным дьяволом была расторгнута (кстати, по инициативе дьявола), но привела к поистине катастрофическим последствиям. Я говорю, конечно, о Михаиле Булгакове. Чем масштабнее личность, тем серьезнее ее плата. Булгаков написал чрезвычайно талантливый, хотя и весьма дурновкусный роман о страшном обаянии зла, о его очарованиях и прельщениях, и пьесу «Батум» на ту же тему. Его роман был опубликован советской властью и отчасти даже взят ею на вооружение – андреевскую «Розу мира», полную куда более глубоких прозрений, она небось не публиковала. Пьесу отверг сам Сталин, безошибочным чутьем почувствовав в ней слишком высокое литературное качество. Притворное, придворное, приторное искусство обязано быть эстетически омерзительным, иначе возникает стилистический диссонанс. Придворный писатель не может работать честно – он обязан быть подонком, это важный эстетический момент в пьесе под названием «Русский круг». И сделка с Булгаковым была расторгнута, после чего Булгаков заболел и через 9 месяцев умер. Я не хочу пугать тех, кто побежит сейчас из НТВ и прочей госпропаганды, а побегут многие, и неизбежно, потому что бабки кончаются, конкуренция обостряется, требования ужесточаются, и при кормушке оставят только самых-самых мерзких, таких, на которых даже начальники смотрят с легкой брезгливостью. Я просто хочу сказать, что сделки с совестью так просто не расторгаются, что дьявол берет огромную, поистине дьявольскую неустойку, что ломка будет страшной, а до катарсиса можно просто не дожить. И еще я хочу сказать, что извинений будет недостаточно. Ибо одно дело участвовать в мягкой лжи позднего застоя, и совсем другое – помогать становлению новой и беспросветно темной силы, которая вместе с собой может запросто похоронить весь мир.
Все-таки прав был Юрий Арабов в блистательном очерке о Наполеоне: злодей начинает проигрывать, как только сентиментально прислушивается к совести. Не нужна злодеям совесть. И дела не сделают, потому что для дела нужна цельность, и в рай не попадут, потому что уже много чего наделали, и вообще – посмотрите на эти лица.
