Кинозал погружается во тьму. Люди смотрят на экран. Сейчас к ним, покашливая, посмеиваясь, запивая события коньяком и виски, спустится История.
Вот и она. Характерный для Уинстона Черчилля жест времен Второй мировой войны – два пальца, изображающие букву V – символ победы, – рогаткой смотрит на зрителей, плывет над их головами. Горящая огоньком сигара закрывает клубами дыма действие, трость, на которую опирается массивная старческая фигура, стучит по мостовой, лестнице, коридорам парламента.
За последний год вышло два художественных фильма, посвященных британскому премьер-министру, – «Темные времена» (в роли Черчилля – Гэри Олдмен) и «Черчилль» (Браян Кокс). Если же к этим фильмам добавить снятый в 2002 году «Черчилль. Надвигающаяся буря» (в главной роли – Альберт Финни), то получится целая «черчиллиана», вроде бондианы или, лучше, ленинианы. Поскольку три фильма нового века о Черчилле описывают разные эпизоды его жизни в 30–40-е годы, любители обсуждать воплощения на экране исторических персонажей могут оценить и сравнить интересную игру Финни, Кокса и Олдмена, как когда-то давно, в СССР, обсуждали, чей Ленин получился интереснее – Щукина, Штрауха или Лаврова.
Но в чем причина такого любопытства к Черчиллю? Почему сценаристы, режиссеры, продюсеры считают, что людям будет интересно кино о политиках давно минувшего? Между прочим, за океаном – у союзников Британии по Второй мировой войне – такой же интерес к политикам прошлого.
В 2016 году вышел фильм «ЛБД» – Линдон Бэйнс Джонсон – о 36‑м президенте США. До этого, в 2008‑м, – сериал «Джон Адамс» о 2‑м президенте. И здесь игра актеров прекрасна (Вуди Харрельсон – Джонсон, Пол Джаматти – Адамс).
Что объединяет этих персонажей британской и американской политики? Значительность. Величина. Масштаб на фоне драматических событий. Возможно, обращение к фигурам прошлого в кино – это стремление уйти от сегодняшней обмелевшей и измельчавшей мировой политики. Обмелевшей событиями. Измельчавшей людьми.
При этом ощущение от «надвигающейся бури» все более явное, понимание, что следует принимать новые, необычные решения, крепнет, но накопленная после Второй мировой войны и девяностых инерция все еще сильна, все еще позволяет успокаивать себя, сохранять привычные формы жизни.
Отсюда и тип современного политика – без новых идей, без драматической борьбы за то, что отвергается многими, но все равно станет реальностью. Как когда-то, в далекие 30‑е, Черчилль вопреки своей стране, потрясенной чудовищными жертвами Первой мировой, считал, что с нацистской Германией все равно придется воевать. Или как в 60‑е, после смерти Кеннеди, южанин Джонсон проводил через конгресс Акт о гражданских правах.
Образ нового мира не виден. Может быть, искусство кино остро чувствует разлад современной политики с мировыми проблемами и стремится, невольно восставая против этого положения, найти для зрителей в прошлом своеобразную компенсацию сегодняшней вялости и слепоты правящих верхов.
Но эта попытка вспомнить о славном прошлом сродни попятной волне возвращения в добрые старые времена, которая захватила и часть граждан, и часть мировых лидеров. Тем более что в случае с Черчиллем в этой удивительной Британии существует живой мост, связующий настоящее с минувшим, – правящая королева Елизавета II, коронованная в 1953 году – при премьер-министре Черчилле!
Это такой кинобрекзит, желание отделиться от настоящего и уйти в бывшее величие. И в этом качестве современное политическое кино вполне соответствует попятной, отливной волне, бегущей от берега современности. Но вместе с тем оно говорит о другом – рисуя прошлое и больших политических людей с их недостатками, с их ошибками, новое кино все же показывает, что большие политические вопросы решаются людьми крупного масштаба. Он может быть разного свойства. У одного – сила убеждения. У другого – опыт и желание остаться в истории. У третьего – чутье, сила слова и упорство.
«Когда орлы молчат, болтают попугаи», – бросил однажды острый на язык Черчилль. Это, пожалуй, можно понять и как диалог большого политического прошлого с измельчавшим настоящим.
Выходя из кинозала, в волнении от увиденной драмы, борьбы идей – давно остывших, характеров – давно ушедших, возвращаешься в современность, вспоминаешь слова Черчилля, так для нее подходящие: «Сегодня мир делится на страны самоуверенные, которые ведут себя агрессивно, и страны, которые утратили уверенность и ведут себя нелепо».
Может быть, история ничему не учит. Но только тех, кто не хочет учиться.
