Требование созыва Учредительного собрания стало одним из главных оппозиционных лозунгов, причем не только среди революционеров, но и среди значительной части либералов, еще в ходе первой русской революции в 1905-1907 годах. И, несмотря на учреждение в 1905 году Государственной Думы с законодательными правами, революционный лагерь продолжал видеть именно в Учредительном собрании воплощение своих политических мечтаний. Правда, его функции представлялись по-разному. Эсеры и народные социалисты хотели наделить Собрание всей полнотой власти, большевики отводили ему лишь почетное право одобрить и узаконить результаты борьбы пролетариата против эксплуататоров.
«Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»
Идея созыва Учредительного собрания достигла пика своей популярности благодаря Февральской революции 1917 года. Правые либералы и высший генералитет Русской Императорской армии надеялись спасти конституционно-монархический строй и династию Романовых путем передачи престола от императора Николая II цесаревичу Алексею Николаевичу. Однако социалисты, опираясь на революционную улицу, видели будущее Российского государства иначе. Уже 28 февраля (13 марта н. ст.) Совет рабочих депутатов распространил свое обращение, в котором заявил: «Все вместе, общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права». При этом социалисты, уповая на голос народной воли, исходили из совершенно абстрактных представлений и теорий, мало связанных с реальной жизнью. Об этом позднее откровенно заявил в эмиграции меньшевик и деятель Петроградского Совета Ираклий Церетели: «Мы были простодушные идеалисты». Но именно эти «идеалисты» агрессивно выступали против российского конституционно-монархического проекта, хотя поздним вечером 1 (14) марта с роковым опозданием Николай II согласился наделить Государственную думу правом формировать кабинет министров. Почти на двое суток Россия стала конституционной монархией и не нуждалась ни в каком Учредительном собрании.
2 (15) марта 1917 года на митинге в Таврическом дворце по случаю презентации Временного правительства князя Георгия Львова выступал известный либерал Павел Милюков, получивший портфель министра иностранных дел. Николай II в тот момент находился в Пскове, где размещался штаб армий Северного фронта. Царь уже решил отречься от престола, но в Петрограде об этом еще не знали. Говорил Милюков экспромтом и под влиянием эмоций наговорил лишнего, невольно раскрыв замыслы праволиберального лагеря передать престол цесаревичу Алексею Николаевичу. Поставить революционную улицу перед фактом сохранения монархического строя не удалось. В ответ на протестующие крики Милюкову пришлось на ходу импровизировать и придумывать фантастическую конструкцию: «Власть перейдет к регенту, Великому князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей (шум)… В нашей программе вы найдете пункт, согласно которому, как только пройдет опасность и возродится прочный порядок, мы приступим к подготовке созыва Учредительного собрания, собранного на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Свободно избранное народное представительство решит, кто вернее выразит общее мнение России». На неизбежный вопрос о том, как сочеталось бы сохранение старой династии с деятельностью Учредительного собрания, симпатизирующего республике, охрипший оратор не ответил. Но Милюкову помогли.
В течение следующих суток конституционно-монархический строй упразднили сами Романовы. Поздним вечером 2 (15) марта в Пскове Николай II не только сам отрекся от престола, но, руководствуясь отцовскими чувствами, подписал отречение и за несовершеннолетнего Алексея Николаевича. Престол передавался младшему брату Николая II, Великому князю Михаилу Александровичу. Тем самым бывший император, нарушив законные права цесаревича, разрушил преемственность наследования. Отныне все прочие представители династии, вступая на престол, знали, что законный государь – Алексей Николаевич, чьи права по частным причинам нарушены волей отца. Это делало шатким любое правление. Кроме того, лишив мальчика престола, Николай II освободил от присяги многомиллионную армию, присягавшую не только царю, но и наследнику. «Для чего держали Распутина: сохранить наследника для престола или сына для мамы?» – вопрошал Александр Солженицын. И верно заметил: «И вдруг обратился цесаревич просто в сына». Самое поразительное в этой истории то, что никто не поинтересовался мнением цесаревича, ставшего заложником политических игр взрослых.
И сразу же 3 (16) марта – до решения Учредительного собрания о форме правления – дрогнул и не принял верховную власть Великий князь Михаил Александрович, сомневавшийся в безупречности своей позиции. Не отказался и не согласился царствовать и своим неопределенным решением закрыл престол всем другим членам династии, следующим по старшинству. «Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три, – ехидничал философ Василий Розанов. – Даже «Новое время» нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей». Николай II, вернувшись из Пскова в Ставку в Могилев, разочарованно записал в дневнике: «Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!» Воистину нам не дано предвидеть последствий своих решений.
«Или — или»
Статус хозяина земли русской, как представляло себе демократическое Временное правительство, определяли три принципиальных условия: общенародное волеизъявление через свободные выборы, самостоятельность Собрания в определении пределов своей компетенции и решение основных вопросов государственного устройства России, включая форму правления. При этом министр-председатель Александр Керенский, возглавивший правительство в июле, 1 (14) сентября 1917 года провозгласил Россию республикой. Одновременно выборы в Собрание чрезмерно затянулись. Это позволило ленинцам подготовить однопартийный переворот и 25-26 октября (7-8 ноября) свергнуть республиканское правительство Керенского. Однако Владимир Ленин и его соратники учитывали популярность и привлекательность лозунга о созыве Собрания. Поэтому большевики уверяли и население, и своих сторонников в том, что назначенные выборы непременно состоятся. «Товарищи! Вы своею кровью обеспечили созыв в срок хозяина земли русской – Всероссийского учредительного собрания», – взывала большевистская «Правда» 26 октября. Совет народных комиссаров – до созыва Собрания – сначала хитроумно именовал себя «временным рабоче-крестьянским правительством». Однако передавать захваченную власть Учредительному собранию Ленин ни минуты не собирался.
Сначала большевики нейтрализовали Всероссийскую комиссию по делам о выборах в Собрание. 23 ноября (6 декабря) во время заседания в Таврическом дворце несколько ответственных членов комиссии во главе с ее председателем Николаем Авиновым были арестованы и препровождены в Смольный. Все материалы комиссии подлежали конфискации. В принудительном порядке новым «председателем» стал большевик Моисей Урицкий, назначенный Совнаркомом «комиссаром» над комиссией «с правом смещения, назначения новых работников и других произвольных мер». За отказ подчиняться Урицкому Совнарком отстранил от работы 22 действительных члена и кандидата комиссии. 28 ноября (11 декабря) Совнарком объявил «вне закона» конституционно-демократическую партию, несмотря на ее участие в выборах. Впервые термин «враги народа» применялся к членам политической партии по коллективному принципу.
В выборах, состоявшихся в ноябре-декабре 1917 года, приняли участие 36,3 млн выборщиков, что составило, по разным оценкам, от 50% до 54% избирателей. Ленинцы, несмотря на жесткое использование административного ресурса, потерпели сокрушительное поражение, набрав 24,5% голосов (175 мандатов). Еще 5,6% (40 мандатов) получили левые эсеры – временные союзники большевиков. Правые эсеры набрали 51,7% (370 мандатов), кадеты 2,4% (17 мандатов), меньшевики 2,1% (15 мандатов). 12% (86 мандатов) получили депутаты от национальных групп. Очевидно, что при таких результатах судьба Собрания была предрешена.
22 декабря (4 января 1918 года) ВЦИК, «считая необходимым всей организованной силой Советов поддержать левую половину Учредительного собрания против его правой, буржуазной и соглашательской половины», принял решение о созыве в январе III Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, а также III Всероссийского съезда крестьянских депутатов. Большевики контролировали оба съезда, которые должны были обосновать насилие над Учредительным собранием. «Учредительное собрание (даже все равно какое) и большевики ни минуты не могут сосуществовать, – записывала 1-2 (14-15) января 1918 года в своем дневнике поэтесса Зинаида Гиппиус. – Или «вся власть Учредительному собранию» и падают большевики, или «вся власть советам», и тогда падает Учредительное собрание. Или – или». 3 (16) января ВЦИК одобрил написанную Лениным декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, в которой Россия провозглашалась «Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Планировалось в ультимативном порядке принудить делегатов Собрания принять указанную декларацию, а в случае несогласия распустить Учредительное собрание и прекратить его полномочия.
Кровь и насилие
Всероссийское учредительное собрание начало свою работу в 16 часов 5 (18) января 1918 года в Таврическом дворце в Петрограде. Открытие форума омрачилось кровопролитием. В тот день в городе состоялась массовая демонстрация, в которой приняли участие, по разным оценкам, до 50 тыс. человек, пожелавших выразить поддержку депутатам, в том числе рабочие Обуховского и Патронного заводов. Расправой с демонстрантами руководил тогдашний нарком по военным делам Николай Подвойский. Он разместил матросов и красногвардейцев на пересечении Пантелеймоновской улицы и Литейного проспекта. Манифестанты встретили патрули возгласами: «Да здравствует Учредительное собрание!» В ответ по ним был открыт огонь. Под огнем демонстранты бежали с Литейного и на Шпалерной окончательно рассеялись. Число убитых и раненых составило не менее 45 человек.
Помимо расстрела и разгона манифестации большевики предприняли меры для изоляции Собрания. По распоряжению Совнаркома член Комитета по военным и морским делам Павел Дыбенко вызвал из Гельсингфорса и Кронштадта несколько тысяч матросов. «Охранял» оппозиционных депутатов в Таврическом дворце отряд под командованием анархиста, примкнувшего к большевикам, Анатолия Железнякова, подчинявшегося Дыбенко. Вооруженные матросы, солдаты и красногвардейцы наводнили дворец. Эта публика курила, материлась, перебивала выступавших грубыми выкриками и непристойными шутками, некоторые в шутку прицеливались в депутатов.
106 депутатов не успели прибыть в Петроград из-за транспортного кризиса. Открыл заседание, на котором присутствовали 402 депутата (из 715), старейший депутат, эсер Сергей Швецов, однако его тут же перебил председатель ВЦИК Яков Свердлов, присвоивший себе право открытия форума. Свердлов предложил Собранию признать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», однако большинство уклонилось от ее обсуждения и предложило избрать председателя. Правые эсеры выдвинули кандидатуру своего лидера Виктора Чернова, большевики и левые эсеры – Марии Спиридоновой, которую желчная Гиппиус назвала в своих записях «половой психопаткой и кандидаткой в желтый дом». Кандидатура Спиридоновой набрала 153 голоса, за Чернова проголосовали 244 депутата, и он законно занял место председателя.
Затем депутаты погрязли в полемике с большевиками и левыми эсерами, которая все время упиралась в вопрос о власти и полномочиях. Собрание всячески делало вид, что Сов-наркома как всероссийской власти не существует, а его противники потешались над подобными попытками. Дыбенко с трибуны недвусмысленно пригрозил оружием и потребовал прогнать «долой» всех, кто не поддерживал новый режим. В конце концов депутат-большевик Федор Раскольников заклеймил оппозицию как «контрреволюционное большинство» и «врагов народа», заявив, что большевики покидают собрание, чтобы «передать советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания». С большевиками ушли и левые эсеры, некоторые депутаты мусульманской и украинской групп, всего покинули зал более 150 депутатов (менее 40%).
Чернов попытался продолжить обсуждение проекта «Закона о земле», и заседание продолжалось до раннего утра 6 (19) января. Железняков обратился к Дыбенко, ссылаясь на усталость матросов, и тот приказал: «Учредилку разгоните, а завтра разберемся». Анархист поспешил в зал и произнес историческую фразу: «Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал». В отчаянной спешке депутаты УС приняли важнейшие положения земельного закона, декларацию с предложением обращения к союзным державам Антанты для совместного определения точных условий демократического мира и провозгласили Российское государство демократической, федеративной республикой. Будущую федеральную Конституцию депутаты планировали обсудить на следующих заседаниях.
Однако больше заседаний не состоялось. Дыбенко и Раскольников побаивались реакции Ленина на свои самочинные действия, но председатель Совнаркома отнесся к их сообщению о произошедшем довольно спокойно, а под конец рассказа, по одному из свидетельств, «даже развеселился». По распоряжению «веселого» Ленина Таврический дворец был опечатан, перед зданием выставили полевые орудия и пулеметы. В ночь с 6 (19) на 7 (20) января ВЦИК принял декрет о роспуске Учредительного собрания. Комментируя произошедшие события, Ленин заявил: «Народ хотел созвать Учредительное собрание, и мы созвали его. Но он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное собрание. И теперь мы исполнили волю народа, волю, которая гласит: вся власть Советам». По признанию Свердлова, сделанному на VII съезде партии в марте, большевистская партия «вложила свою душу в Советы – через Советы и в Советах она вела главную свою работу». Председатель Совнаркома фактически маскировал при помощи демагогии процесс узурпации власти в стране большевиками.
Никаких попыток защитить «первый свободный российский парламент», по выражению Чернова, эсеры организовать не смогли. Отныне судьба российского парламентаризма решалась на полях сражений Гражданской войны.
