– Владимир Путин говорит, что ситуация в Афганистане близка к критической и странам–членам СНГ нужно быть готовыми «согласованно реагировать» на планы террористов по проникновению в Центральную Азию. В заявлении МИД подчеркивается, что Россия «готова оказывать содействие дружественному афганскому народу в построении мирного, стабильного и демократического государства, свободного от террористов всех мастей». О каком содействии может идти речь – о поставках оружия, экономической помощи или же проведении военной операции наподобие операции российских ВКС в Сирии?
– Проведение в Афганистане подобной военной операции исключено. Страна сейчас переживает острую фазу гражданской войны, поэтому, естественно, в первую очередь властям Афганистана нужна военная техника. С просьбой оказать такую помощь президент Ашраф Гани обратился к Владимиру Путину на встрече в Уфе, на полях саммитов БРИКС и ШОС.
Речь идет о поставках различных типов вооружения и авиатехники, список обширный. Сейчас мы готовы передать афганцам порядка десяти тысяч автоматов Калашникова и боеприпасов к ним, обсуждаем возможность заключения контракта на поставки Кабулу на коммерческой основе трех ударных вертолетов Ми‑35, это экспортная модификация Ми‑24.
О традиционной экономической помощи разговор не идет, Афганистану нужна экономическая помощь, но сейчас он воюет.
– Насколько реальна угроза в Афганистане именно со стороны «Исламского государства», кого эти террористы могут использовать в этой стране в качестве своей базы поддержки?
– Какая-то база поддержки у них уже есть, по оценке Министерства обороны России, там 3,5 тысячи активных боевиков и 4,5 тысячи сторонников. Сторонники – это не те, кто уже воюет, это резерв, который в случае необходимости будет брошен в бой. В рядах талибов сейчас 60–70 тысяч человек по совокупности, на этом фоне угроза «Исламского государства» не представляется очень серьезной, но не надо забывать, что радикалы из ИГ набрали столько людей всего лишь за один год.
«Талибан» чувствует себя неуютно после появления «Исламского государства», хотя идеология ИГ похожа на ранние идеологические установки талибов. Они в 1994 году тоже про халифат рассказывали и про экспорт исламской революции, но потом жизнь их образумила, они поняли, что стали разменной монетой в «большой игре». Сейчас талибы большей своей частью выступают, скажем, как «национально-освободительное движение».
– От кого они пытаются освободить Афганистан?
– От американцев и натовцев. Они считают, что их страна оккупирована Западом, и рассматривают это как христианскую агрессию против ислама. И нынешнее руководство талибов, по крайней мере в последние годы, определенно дает понять, что у движения нет международных планов, они ограничиваются исключительно территорией Афганистана.
Беда в том, что у талибов сейчас идет смена поколений. Самое старшее поколение – это те, кто стоял у истоков движения, сейчас это высшее руководство. Среднее звено – это разношерстные полевые командиры. И в последние годы на сцену вышло третье поколение – молодежь, выросшая вне территории Афганистана, в лагерях для беженцев или учившаяся в медресе. Афганские семьи многодетные, прокормить детей тяжело, и существует традиция отдавать детей на обучение в медресе. А медресе работают по типу интерната.
Это поколение пропитано духом джихада, но у него не воспитано чувство патриотизма, они не испытывают особо нежных чувств к своему кишлаку. Эти ребята, которые немного умеют читать и писать, хорошо стреляют из «калашникова» – для них это единственный источник пропитания. Именно они наиболее восприимчивы к идеологии ИГ и представляют опасность для самих талибов, особенно для руководства движения. Именно они подпитывают ряды ИГ в Афганистане. Арабы там руководят, есть инструкторы – пакистанцы, но воюют те же афганцы.
– Какой тактики придерживается «Исламское государство» в Афганистане?
– ИГ не вступает в масштабные боевые столкновения, оно копит силы, создает инфраструктуру. Они рассчитывают переиграть талибов, поставить их под свои знамена.
Что нас настораживает? После того как в Афганистане появилось движение талибов и «Аль-Каида», мы серьезно относимся к любому подобному явлению, которое невелико по масштабам, а завтра может превратиться в мучительную головную боль. И главное, в лагерях ИГ тренируются выходцы из Центральной Азии и российских регионов. Их становится все больше. И сосредотачиваются они в основном вдоль северных границ Афганистана.
В этих районах сейчас порядка восьми тысяч экстремистов из различных группировок, там бизнес, контрабанда наркотиков. Игиловцы хотят оседлать все эти группировки. Пока у них не очень получается, но еще не вечер. Мы понимаем, для чего все это делается: ведь ИГ проповедует идеологию глобального джихадизма. И нас не должно обманывать то, что сегодня ИГ в военном отношении не обладает достаточным потенциалом, чтобы нанести ущерб национальной безопасности Таджикистана или Узбекистана. Если игиловцам удастся оседлать талибов, то эта грозная сила будет способна натворить больших бед.
– На международной конференции по Афганистану вы говорили, что «чья-то невидимая рука» подталкивает боевиков Исламского государства сосредотачиваться в северных районах Афганистана, граничащих с центральноазиатскими государствами. Кто, по вашему мнению, может пытаться использовать исламских радикалов в своих целях в этом регионе?
– В отличие от политологов, которые могут говорить все, что бог на душу положит, я, как официальное лицо, вынужден соблюдать определенные нормы, поэтому я вам конкретные страны называть не буду. Но догадаться очень легко.
У тех полевых командиров, что сотрудничают с ИГ, все в порядке – они получают дополнительное финансирование, оружие, если необходимо, и тому подобное. У тех, кто на такое сотрудничество не идет, возникают проблемы, им говорят: ах так, тогда вы больше не будете получать помощь из Пакистана.
Кроме того, когда американские беспилотники и авиация бомбят талибские отряды, то почему-то под авиаудары попадают именно те отряды, которые отказываются сотрудничать с ИГ, а не те, которые соглашаются. В прессе писали, как вертолеты «Чинук» без опознавательных знаков перебрасывали боевиков ИГ из восточных в северные районы Афганистана. У афганской армии таких вертолетов нет.
– Возникает логичный вопрос: зачем?
– «Большая игра» никогда и не заканчивалась в Афганистане. Афганистан – это прекрасный, подготовленный плацдарм, с которого можно оказывать геополитическое, силовое влияние на Центральную Азию. Здесь рядом Россия, Китай, Пакистан и, конечно, Иран. С точки зрения военной геополитики позиция очень удобная.
– Но это очень рискованная игра…
– Наши коллеги не гнушаются ничем, как показывает опыт Сирии и Ирака.
– Чем объясняются военные успехи талибов в последнее время, в частности, взятие Кундуза? Некоторые эксперты полагают, что их военная активность говорит о стремлении нового руководства этой группировки укрепить свой политический авторитет.
– Они накопили достаточно сил и средств. Тут важно вот что еще отметить. Традиционно сезон партизанских боев в Афганистане завершался в конце ноября, когда перевалы снегом засыпает. И усиливалась террористическая активность в городах, талибы напоминали о своем присутствии взрывами в Кабуле и не только, причем устраивали резонансные, устрашающие теракты. Но в этом году, видимо, было принято решение не уходить в Пакистан на зимние квартиры, а атаковать, захватывать и удерживать территорию.
Талибы сейчас пытаются взять под свой контроль если не целые провинции, то многие уезды на юге Афганистана. Здесь, на юге, в одной из провинций они хотели бы создать ставку своего руководства, перенести ее из Пакистана. А контроль за северными провинциями им нужен, чтобы отрезать центральное правительство от путей снабжения. Они готовятся к большой драке. Смогут ли они в ней победить, будет зависеть от того, насколько хорошо афганское правительство и американцы выучили уроки войны в этом году. Если они не сделали правильных выводов, то вполне возможно, что в следующем году талибы отхватят себе еще больший кусок.
Столица – Кабул – будет держаться. Во‑первых, там дислоцирован самый боеспособный армейский корпус. Во‑вторых, семьи офицеров живут там же, в Кабуле. И офицеры – я за рядовых не ручаюсь – будут биться за свои семьи. Им бежать по большому счету некуда, в отличие от политической элиты Афганистана, которая может разбежаться в очередной раз по зарубежным городам и весям.
У афганской армии, пусть она получше оснащена, чем талибы, моральный дух ниже. Не верят они, что за афганские интересы бьются. У талибов пропаганда простая, но доходчивая – вы бьетесь за американские интересы, за неверных, а мы бьемся за Афганистан.
– В этой ситуации решение Барака Обамы приостановить вывод войск из Афганистана уже не сможет кардинально изменить ситуацию?
– Уже нет. Они будут сидеть на своих базах, совершать вылазки. Ну прогонят они талибов из какого-нибудь уезда. Но потом надо уезд этот удерживать. Американцы ушли, талибы опять пришли. А американцы из года в год твердили: все хорошо, у нас все по плану, все нормально, все счастливы. Вот последствия подобной политики.
– Существуют ли какие-либо политические перспективы урегулирования внутриафганского конфликта? Ведь были попытки наладить диалог между правительством и талибами…
– И сейчас такие попытки предпринимаются. Но, понимаете, в условиях, когда талибы чувствуют свою силу, они в переговоры вступают только затем, чтобы добиться того, чего они не добились с помощью оружия.
У Афганистана три проблемы – слабое административное управление на местах, слабые вооруженные силы – привет американцам – и отсутствие экономики – опять же большой привет американцам. Сейчас в Афганистане только одна отрасль устойчиво работает – наркоиндустрия, все остальное вообще не работает. Рост ВВП на 12% – это дутые цифры, экономика росла, когда в стране размещался 150‑тысячный контингент иностранных войск, который надо было снабжать, перевозить и прочее. Убрали войска – и все рухнуло.
