Далеко не все страны поддержали отмену антииранских санкций. Израильский премьер-министр Биньямин Нетаньяху, например, назвал ядерную сделку с Тегераном «ошеломительной исторической ошибкой». Опасения Израиля, возможно, объясняются тем, что, невзирая на договоренности по ядерной программе, иранские власти сохранили агрессивную риторику в адрес своих внешнеполитических оппонентов.
К примеру, в сентябре 2015 года верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи предрек Израилю гибель в течение следующей четверти века. «Если даст Аллах, то через четверть века на Земле не будет такого явления, как сионистский режим», – сказал он. А в начале этого года разгорелся другой громкий дипломатический скандал, на этот раз между Тегераном и Эр-Риядом. После казни в Саудовской Аравии шиитского проповедника в Тегеране разгоряченная толпа демонстрантов разгромила саудовское посольство. В ответ на это саудовские власти разорвали дипломатические отношения с Ираном, то же самое сделало и правительство Бахрейна.
Для Тель-Авива и Эр-Рияда конец изоляции Тегерана действительно стал не самой приятной новостью. Дело в том, что одним из наиболее парадоксальных результатов санкционного периода для Ирана стало значительное усиление его влияния на Ближнем Востоке. За последние 10 лет Тегеран приобрел верных союзников в лице ливанской группировки «Хезболлах», фактически контролирующей половину своей страны. Сейчас «Хезболлах» – одна из тех сил, что помогают удерживаться у власти другому важному союзнику Тегерана в регионе – президенту Сирии Башару Асаду. Иранское влияние значительно возросло и в соседнем Ираке, с которым при Саддаме Хусейне Тегеран ожесточенно конфликтовал, что вылилось в кровопролитную десятилетнюю ирано-иракскую войну 1980–1990 годов. Наконец, с Ираном связывают и повстанческие группировки хуситов в Йемене, которые к началу 2015 года добились значительных успехов в борьбе с правительственными войсками, заняв даже наиболее крупный порт страны Аден и таким образом поставив под угрозу торговые нефтяные пути из стран Персидского залива в Европу. В ответ на эти успехи Саудовская Аравия организовала военную коалицию, которая с переменным успехом уже год бомбит хуситские отряды.
Расширение зоны влияния Ирана пугает его соседей и вызывает у них опасения, что инвестиции, которые могут прийти в страну после отмены санкционного режима, позволят Тегерану еще больше увеличить свою мощь и стать главным центром силы на Ближнем Востоке.
«То, что нас не убивает, делает нас сильнее»
Нынешний геополитический расклад сил стал результатом не столько долгосрочного стратегического планирования, сколько хрупкой политической обстановки в регионе, которая за последние 15 лет претерпела существенные изменения из-за внешнего вмешательства.
Первым таким фактором стало американское вторжение в Ирак в 2003 году. Как полагает научный сотрудник Российского нового университета, эксперт по странам Ближнего Востока Никита Смагин, в итоге был уничтожен главный на тот момент противник и противовес Ирану в регионе – режим Саддама Хусейна. «В Ираке, где большинство населения составляют шииты, власть долгое время оставалась у суннитов. Вторжение США сломало систему, действующую в стране годами, и открыло дорогу Ирану, который позиционировал себя как цитадель шиизма в мире».
Вслед за Ираком Тегеран усилится в Сирии и Ливане, также грамотно выбрав момент для вмешательства, говорит консультант программы «Внешняя политика и безопасность» московского центра Карнеги Николай Кожанов. «Возникала возможность поддержать «Хезболлах» в Ливане, получить еще один рычаг давления на Израиль – Иран создавал устойчивые связи с этой группой. Связи с алавитами в Сирии тоже во многом возникли благодаря удачному стечению обстоятельств – конфликту иракской и сирийской ячеек партии «Баас», а также сирийско-израильскому противостоянию».
Однако возможности маневра для Ирана все равно оставались ограниченными. «По большому счету, внешняя политика Тегерана была вынуждена активизироваться из-за санкций, чтобы найти пути обхода экономических ограничений», – считает Смагин. В нулевых и в начале десятых годов XXI века Иран развивал отношения прежде всего с теми странами, которые были готовы в обход санкций с ним сотрудничать. Наладив связи с правительствами Сирии и нового, «постсаддамовского» Ирака, Тегеран начал продавать свои нефть и газ в Турцию, которая была готова закрыть глаза на санкции ради низких цен.
Еще одна важная деталь – позиции Ирана укрепились только в тех странах, которые населяют в первую очередь шииты или религиозные течения, близкие к ним, вроде алавитов в Сирии, поскольку в качестве своей внешнеполитической идеологии Тегеран использовал лозунг защиты интересов шиитского населения. «Во всех странах, где есть близкие к шиитам течения, Иран уже присутствует», – отмечает эксперт аналитического агентства Stratfor Камран Бохари. «Сейчас Тегеран достиг естественных границ своего влияния. Чтобы расти дальше, ему нужна новая идеология», – уверен эксперт.
При этом, по мнению Николая Кожанова, не стоит преувеличивать возможности Ирана расширить свое влияние среди шиитских государств. «Существует миф о великом едином шиитском лагере. Это не так. Не всегда за шиитскими выступлениями стоит Иран. Более того, сама доктрина шиизма не предполагает наличия единого командного центра. Помимо прочего тезис о длинных иранских руках и угрозе единого шиитского лагеря распускается Саудовской Аравией, которая таким образом пытается консолидировать вокруг себя суннитский мир для борьбы с «шиитской угрозой»», считает эксперт.
Сунниты против шиитов
«По большому счету, Иран уже перешел от наступления к обороне по линии Ливан–Сирия–Ирак», – говорит Камран Бохари. В Тегеране эту линию называют не иначе как «красной дугой сопротивления». Таким образом, иранские власти очерчивают область своих национальных интересов. «Они прекрасно понимают, что Персидский залив полностью находится под саудовским влиянием, и не стремятся взять его под свой контроль». Однако Эр-Рияд, также претендующий на статус региональной супердержавы, воспринимает расширение Ирана последних лет как угрозу своему существованию.
Разногласий между двумя региональными лидерами хватает. Это Сирия, где саудиты очень хотели бы сменить лояльную Тегерану алавитскую власть на суннитскую. Это Ирак, где к власти недавно тоже пришли шииты. Это и Йемен, где, по мнению Никиты Смагина, сейчас идет гибридная война между Эр-Риядом и Тегераном.
При этом состояние конфронтации между двумя странами, сложившееся на Ближнем Востоке, более выгодно Саудовской Аравии, поскольку таким образом королевство консолидирует вокруг себя суннитский мир. «Нынешняя позиция саудовских властей во многом формируется новым министром обороны страны принцем Мухаммадом ибн Сальманом, – говорит Николай Кожанов. – Он молод (31 год), и ему надо завоевать доверие правящего кабинета, показать, что он способен управлять ситуацией. Он также претендует на главенство в саудовской партии «ястребов», что вынуждает его действовать активно. Это еще одна причина активизации противостояния между Эр-Риядом и Тегераном».
Тем не менее, несмотря на то, что в ближайшее время примирения между двумя региональными державами ждать не стоит, обострения, по мнению специалиста, также не случится. «Открытая война никому не нужна, что касается политического противостояния, то сейчас обе стороны заняли выжидательную позицию. Они ждут, когда прояснится позиция США. Американцы пока держат нейтралитет в этом споре, но через год у них сменится президент, а с ним может смениться и американский подход. Поэтому определяющие шаги в ирано-саудовском противостоянии произойдут уже в 2017 году», – считает Кожанов.
Камран Бохари, в свою очередь, полагает, что если кто и нарушит нынешний хрупкий баланс сил на Ближнем Востоке, то точно не Иран. «Главная задача для Тегерана сейчас – разобраться с непростой экономической ситуацией внутри страны. Для этого надо привлекать инвестиции, западных и восточных инвесторов, которым нужна стабильность отнюдь не в ближневосточном ее понимании. Поэтому, по крайней мере, при Роухани не стоит ожидать, что Иран пойдет на открытую конфронтацию с кем бы то ни было». Что касается угроз в адрес Тель-Авива, то эксперт считает, что в Тегеране «не готовы идти на материальные затраты для борьбы с ненавистным «сионистским режимом»». Поэтому иранское руководство продолжит словесную войну с Израилем, но на более решительные шаги вряд ли пойдет, поскольку атака на Израиль – это атака на весь Запад, с которым с таким трудом удалось достигнуть согласия».
Иранские тори и виги
Одновременно с геополитическими баталиями кипят страсти и внутри Ирана. Выходу из международной изоляции страна обязана нынешнему президенту Хасану Роухани, который взял курс на возобновление экономических контактов с Западом. Он пришел к власти в 2013 году благодаря недовольству населения из-за ухудшающейся в результате санкций экономической обстановки в стране. Вокруг Роухани сконцентрировалась умеренная часть иранского истеблишмента, которая была настроена на диалог с Западом. «Если при Махмуде Ахмадинежаде риторика власти была агрессивной, то Роухани, взяв курс на снятие санкций, значительно сменил тональность», – отмечает Никита Смагин.
Но пока что полноценное политическое сближение Запада и Ирана невозможно. Дело в том, что определяющее слово во внешней политике принадлежит не президенту, а верховному лидеру страны Али Хаменеи, который четко дал понять – Иран готов идти на экономические контакты, но никакого политического диалога не будет. Хаменеи и консервативная часть иранских властей по-прежнему относится к западным странам в лучшем случае с недоверием. На политических шествиях в Иране по-прежнему сжигают флаги США и Израиля, эти страны в своих речах Хаменеи называет не иначе, как «Большим Сатаной» и «Малым Сатаной».
Но Хаменеи уже немолод, ему 76 лет. В этом феврале в Иране пройдут очередные выборы в Совет экспертов. Этот орган государственной власти определяет верховного лидера Ирана. Поскольку членов Совета экспертов избирают сроком на восемь лет, возможно, именно выбранная в этом году ассамблея будет решать, кто станет новым лидером Ирана. Поэтому уже скоро между реформаторами и консерваторами должна разгореться яростная борьба.
С одной стороны, у реформаторов есть определенные шансы. Снятие санкций, инициированное умеренным блоком во главе с Роухани, было встречено населением с восторгом. От конфронтации со всем миром в Иране уже устали. Среди городского населения давно растут протестные настроения. Многие иранцы не воспринимают США и ЕС как врагов, не имеют ничего против западной культуры. «Во многом именно поэтому иранские власти и боятся открывать страну, потому что тогда в Иран хлынут сначала товары, потом культура, потом политика, и народ будет уже легко всколыхнуть», – отмечает Кожанов. «Но при этом, – продолжает эксперт, – как говорит официальный Тегеран, «не обманывайтесь». В Тегеране народ, конечно, воспринимает западное «на ура». Но 60% населения страны живет в деревнях, за чертой бедности. Это традиционный электорат консерваторов, который в случае необходимости они всегда могут мобилизовать лозунгами об угрозе вере и исламскому образу жизни». По мнению Николая Кожанова, шансы реформаторов на победу невелики еще и потому, что вся электоральная система на местах контролируется консерваторами. «Консерваторы вырастили молодую элиту, которая, как правило, известна в стране. А у реформаторов вся молодая элита либо неизвестна, либо никогда не пройдет отсев, потому что запятнана подозрениями в сотрудничестве с тем же Западом, и ее элементарно не пропустят на выборы».
В любом случае перед новыми властями Ирана будет стоять проблема поиска новой идеологии, считает Кожанов. «Ислам уже недостаточно эффектен, чтобы консолидировать население внутри страны, символ ядерного Ирана как гаранта независимости страны тоже сошел на нет. А идея об Иране как региональной супердержаве вызывает острое отторжение у соседей страны по региону и ведет к эскалации ненужного сейчас иранцам конфликта».
